Разве не
так? Они пошли добровольцами, они собирались воевать... и не схватили бы
заразу, если бы сидели дома, не вступая в армию.
Я снова собираюсь встать на ящик из-под мыла. В двадцатом веке я то и
дело сталкивалась с людьми, которые или вообще не слышали о войне 1898
года, или не придавали ей никакого значения. "А-а, эта... Это ведь была не
настоящая война, так - заварушка. А что с ним приключилось? Подвернул
ногу, когда бежал с Сан-Хуанского холма?"
Убила бы их всех! А одному выплеснула-таки сухой мартини.
Это все равно, на какой войне погибнуть - ведь смерть приходит к
каждому только раз.
И потом, летом 1898 года мы не знали, что война скоро кончится.
Соединенные Штаты не были сверхдержавой - они вообще не входили в число
крупных держав, а Испания тогда еще считалась великой империей. Наши
мужчины вполне могли уйти от нас на долгие годы... и не вернуться. О
войнах мы судим по кровавой трагедии 1861-1865 годов, а та война началась
в точности как эта - с того, что президент призвал ополченцев. По словам
старших, никому даже и не снилось, что мятежные штаты - которых было
наполовину меньше северных, в которых было наполовину меньше населения и
полностью отсутствовала тяжелая промышленность, необходимая для
современной войны, - что эти штаты продержатся четыре долгих, тяжких,
смертельных года.
Умудренные горьким опытом, мы не тешили себя надеждой, что сумеем
легко и быстро победить Испанию. Мы молились только о том, чтобы наши
мужчины вернулись домой - хоть когда-нибудь.
И настал день, пятое мая, когда наши мужчины уехали - военным
эшелоном, который шел из Канзас-Сити с заходом в Спрингфилд, потом в
Сент-Луис, потом на восток, в Джорджию. Мы все поехали в Батлер провожать
их - отец с матерью впереди, в двуколке, которой обычно пользовались
только по воскресеньям. Том правил Дэйзи и Красавчиком. Подошел поезд, мы
торопливо попрощались - уже кричали: "По ваго-онам!". Отец передал
Бездельника Фрэнку, а мне досталась коляска с детворой.
Но поезд отошел не сразу - кроме солдат, надо было погрузить еще и
багаж. И все время, пока он стоял, на платформе в середине состава духовой
оркестр, предоставленный Третьим полком Канзас-Сити, играл военную музыку.
"Я видел славу", а следом "Хочу я на родину, в хлопковый край", а
потом "Ставь палатки поживей" и "В кепи перышко воткнул и брякнул -
макаронина!". Потом заиграли "Когда в темнице я сидел", и тут паровоз дал
гудок, поезд тронулся, и музыканты стали прыгать с платформы и садиться в
соседний вагон - тому, кто играл на трубе, пришлось помочь.
Мы отправились домой, и в ушах у меня все звучало: "Ать-два, ать-два,
вперед, вперед, ребята" и начало той печальной песни "Когда в темнице я
сидел". Позднее кто-то сказал мне, что автор слов сам не знал, что
сочиняет - в лагерях для военнопленных такой роскоши, как темницы, не
бывает. Взять хоть Андерсонвилл [лагерь для военнопленных северян во время
Гражданской войны в штате Джорджия].
Пусть так, но мне на глаза наворачивались слезы, и я ничего не видела
перед собой. Хорошо, что Дэйзи с Красавчиком не нуждались в моей помощи.
Брось поводья, и они сами привезут домой - привезли и в тот раз.
Я помогла Фрэнку распрячь обе повозки, а потом поднялась наверх. Не
успела я закрыть дверь, ко мне постучалась мать.
- Да, мама?
- Морин, можно мне взять почитать твою "Золотую сокровищницу"?
- Конечно. - Я достала томик из-под подушки. - Номер восемьдесят три,
мама, страница шестьдесят.
Она удивилась и стала листать страницы.
- Верно. Мы с тобой должны быть стойкими, дорогая.
- Да, мама, должны.
Кстати о темницах: Пиксель только что явился в мою с подарком. Он
принес мне мышь. Еще теплую. Он счастлив и, видимо, ждет, что я ее сейчас
скушаю. Смотрит на меня: почему же я не ем?
Ну и что прикажете делать?
6. "КОГДА СОЛДАТ ПРИДЕТ ДОМОЙ..."
Весь остаток 1898 года был сплошным кошмаром. Мужчины ушли на войну,
и непонятно было, что же на этой войне происходит. Это гораздо позже,
шестьдесят с лишним лет спустя, зловредный глаз телевидения превратил
войну во что-то вроде футбольного матча. Доходило до того (надеюсь все же,
что это неправда), что атаки нарочно назначались на такое время, чтобы их
можно было показать "живьем" в вечерних новостях. Сколько же горькой
иронии в том, чтобы умереть вот так, на экране, как раз вовремя, чтобы
комментатор успел сказать о тебе пару слов перед рекламой пива.
В 1898 году война не являлась "живьем" в наши гостиные. Нам стоило
труда узнавать о событиях спустя много дней после того, как они
происходили. Охраняет ли еще наш флот Восточное побережье, как того
требовали конгрессмены восточных штатов, или ушел в Карибское море?
Обогнул ли "Орегон" мыс Горн и успеет ли вовремя присоединиться к эскадре?
Зачем нужен был второй бой при Маниле? Разве мы не выиграли битву в
Манильском заливе несколько недель назад?
В 1898-м году я очень мало смыслила в военном деле и не понимала, что
гражданское население и не должно знать, где находится флот или куда
движется армия. Я не знала, что все, ставшее достоянием посторонних, тут
же становится известным вражеским агентам. Я не слыхала еще о том, что
общество "имеет право знать". В Конституции этого права не обозначено, но
во второй половине двадцатого века оно стало прямо-таки священным. Так
называемое "право знать" подразумевает, что если солдаты, моряки и летчики
гибнут, то это, конечно, жаль, но делать нечего - лишь бы не нарушалось
священное право общества "знать все".
Мне еще предстояло узнать, что ни конгрессменам, ни репортерам нельзя
доверять жизни наших мужчин.
Будем честны. Предположим, что девяносто процентов конгрессменов и
репортеров - это порядочные люди. Значит, достаточно и десяти процентов
дураков и убийц, безразличных к смерти героев, чтобы губить чужие жизни,
проигрывать сражения и менять ход войны.
В 1898-м году у меня еще не было таких мрачных мыслей. Потребовалась
Испано-американская война, две мировых и еще две необъявленных
"полицейских акций" (о Господи!), чтобы я поняла наконец: ни нашему
правительству, ни нашей прессе нельзя доверять человеческие жизни.
"Демократия хороша лишь тогда, когда рядовой член общества -
аристократ. Но Бог, должно быть, ненавидит рядового человека: уж очень
рядовым он его создал! Понимает ли ваш рядовой человек, что такое
рыцарство? Или что положение обязывает? Знакомы ли ему правила
аристократического поведения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
так? Они пошли добровольцами, они собирались воевать... и не схватили бы
заразу, если бы сидели дома, не вступая в армию.
Я снова собираюсь встать на ящик из-под мыла. В двадцатом веке я то и
дело сталкивалась с людьми, которые или вообще не слышали о войне 1898
года, или не придавали ей никакого значения. "А-а, эта... Это ведь была не
настоящая война, так - заварушка. А что с ним приключилось? Подвернул
ногу, когда бежал с Сан-Хуанского холма?"
Убила бы их всех! А одному выплеснула-таки сухой мартини.
Это все равно, на какой войне погибнуть - ведь смерть приходит к
каждому только раз.
И потом, летом 1898 года мы не знали, что война скоро кончится.
Соединенные Штаты не были сверхдержавой - они вообще не входили в число
крупных держав, а Испания тогда еще считалась великой империей. Наши
мужчины вполне могли уйти от нас на долгие годы... и не вернуться. О
войнах мы судим по кровавой трагедии 1861-1865 годов, а та война началась
в точности как эта - с того, что президент призвал ополченцев. По словам
старших, никому даже и не снилось, что мятежные штаты - которых было
наполовину меньше северных, в которых было наполовину меньше населения и
полностью отсутствовала тяжелая промышленность, необходимая для
современной войны, - что эти штаты продержатся четыре долгих, тяжких,
смертельных года.
Умудренные горьким опытом, мы не тешили себя надеждой, что сумеем
легко и быстро победить Испанию. Мы молились только о том, чтобы наши
мужчины вернулись домой - хоть когда-нибудь.
И настал день, пятое мая, когда наши мужчины уехали - военным
эшелоном, который шел из Канзас-Сити с заходом в Спрингфилд, потом в
Сент-Луис, потом на восток, в Джорджию. Мы все поехали в Батлер провожать
их - отец с матерью впереди, в двуколке, которой обычно пользовались
только по воскресеньям. Том правил Дэйзи и Красавчиком. Подошел поезд, мы
торопливо попрощались - уже кричали: "По ваго-онам!". Отец передал
Бездельника Фрэнку, а мне досталась коляска с детворой.
Но поезд отошел не сразу - кроме солдат, надо было погрузить еще и
багаж. И все время, пока он стоял, на платформе в середине состава духовой
оркестр, предоставленный Третьим полком Канзас-Сити, играл военную музыку.
"Я видел славу", а следом "Хочу я на родину, в хлопковый край", а
потом "Ставь палатки поживей" и "В кепи перышко воткнул и брякнул -
макаронина!". Потом заиграли "Когда в темнице я сидел", и тут паровоз дал
гудок, поезд тронулся, и музыканты стали прыгать с платформы и садиться в
соседний вагон - тому, кто играл на трубе, пришлось помочь.
Мы отправились домой, и в ушах у меня все звучало: "Ать-два, ать-два,
вперед, вперед, ребята" и начало той печальной песни "Когда в темнице я
сидел". Позднее кто-то сказал мне, что автор слов сам не знал, что
сочиняет - в лагерях для военнопленных такой роскоши, как темницы, не
бывает. Взять хоть Андерсонвилл [лагерь для военнопленных северян во время
Гражданской войны в штате Джорджия].
Пусть так, но мне на глаза наворачивались слезы, и я ничего не видела
перед собой. Хорошо, что Дэйзи с Красавчиком не нуждались в моей помощи.
Брось поводья, и они сами привезут домой - привезли и в тот раз.
Я помогла Фрэнку распрячь обе повозки, а потом поднялась наверх. Не
успела я закрыть дверь, ко мне постучалась мать.
- Да, мама?
- Морин, можно мне взять почитать твою "Золотую сокровищницу"?
- Конечно. - Я достала томик из-под подушки. - Номер восемьдесят три,
мама, страница шестьдесят.
Она удивилась и стала листать страницы.
- Верно. Мы с тобой должны быть стойкими, дорогая.
- Да, мама, должны.
Кстати о темницах: Пиксель только что явился в мою с подарком. Он
принес мне мышь. Еще теплую. Он счастлив и, видимо, ждет, что я ее сейчас
скушаю. Смотрит на меня: почему же я не ем?
Ну и что прикажете делать?
6. "КОГДА СОЛДАТ ПРИДЕТ ДОМОЙ..."
Весь остаток 1898 года был сплошным кошмаром. Мужчины ушли на войну,
и непонятно было, что же на этой войне происходит. Это гораздо позже,
шестьдесят с лишним лет спустя, зловредный глаз телевидения превратил
войну во что-то вроде футбольного матча. Доходило до того (надеюсь все же,
что это неправда), что атаки нарочно назначались на такое время, чтобы их
можно было показать "живьем" в вечерних новостях. Сколько же горькой
иронии в том, чтобы умереть вот так, на экране, как раз вовремя, чтобы
комментатор успел сказать о тебе пару слов перед рекламой пива.
В 1898 году война не являлась "живьем" в наши гостиные. Нам стоило
труда узнавать о событиях спустя много дней после того, как они
происходили. Охраняет ли еще наш флот Восточное побережье, как того
требовали конгрессмены восточных штатов, или ушел в Карибское море?
Обогнул ли "Орегон" мыс Горн и успеет ли вовремя присоединиться к эскадре?
Зачем нужен был второй бой при Маниле? Разве мы не выиграли битву в
Манильском заливе несколько недель назад?
В 1898-м году я очень мало смыслила в военном деле и не понимала, что
гражданское население и не должно знать, где находится флот или куда
движется армия. Я не знала, что все, ставшее достоянием посторонних, тут
же становится известным вражеским агентам. Я не слыхала еще о том, что
общество "имеет право знать". В Конституции этого права не обозначено, но
во второй половине двадцатого века оно стало прямо-таки священным. Так
называемое "право знать" подразумевает, что если солдаты, моряки и летчики
гибнут, то это, конечно, жаль, но делать нечего - лишь бы не нарушалось
священное право общества "знать все".
Мне еще предстояло узнать, что ни конгрессменам, ни репортерам нельзя
доверять жизни наших мужчин.
Будем честны. Предположим, что девяносто процентов конгрессменов и
репортеров - это порядочные люди. Значит, достаточно и десяти процентов
дураков и убийц, безразличных к смерти героев, чтобы губить чужие жизни,
проигрывать сражения и менять ход войны.
В 1898-м году у меня еще не было таких мрачных мыслей. Потребовалась
Испано-американская война, две мировых и еще две необъявленных
"полицейских акций" (о Господи!), чтобы я поняла наконец: ни нашему
правительству, ни нашей прессе нельзя доверять человеческие жизни.
"Демократия хороша лишь тогда, когда рядовой член общества -
аристократ. Но Бог, должно быть, ненавидит рядового человека: уж очень
рядовым он его создал! Понимает ли ваш рядовой человек, что такое
рыцарство? Или что положение обязывает? Знакомы ли ему правила
аристократического поведения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131