— Андрейка прав,— тихо сказала Любаша.
Некоторое время Алик молчал. Но в спорах с товарищами привык последнее слово оставлять за собой, поэтому, сделав несколько глотков чая, многозначительно протянул:
— Н-да-а...— И уже без прежнего апломба: —Человеку отпущен недолгий срок, и нужно все отмести, что мешает осуществлению генерального плана.
— Аты честолюбив,— рассеяно произнес Андрей. Бессмысленно оспаривать наивную браваду мальчишки.
— Разве честолюбие порок? Это главный стимул, когда хочешь чего-то добиться. И вообще... мне пора домой.
— Струсил?! — радостно воскликнула Любаша. Наконец-то она, правда, с помощью Андрея, смогла восстать против апломба и категоричности приятеля.— Значит, если ты будешь тонуть, никто, по твоей теории, не бросится тебя спасать.
— Это упрощенство. Дальше некуда! Не думаете ли, дорогие братец и сестрица, что повергли меня во прах
своей логикой? — опять вскипел Алик.— Ведь вы в первых же посылках допустили ошибку.
— Оставим законы логики. Логика — категория, относящаяся к разуму, мы же говорили о чувствах, которые ты игнорируешь. Смотри, какой вырос к десятому классу. Одиноко и пусто тебе будет. Боюсь, когда женишься по плану и попадется тебе такая же, как ты, дивчина, наплачетесь оба.— Андрей налил себе еще чаю и, взяв стакан, поднялся.— Если она будет умна...
— Жене, матери, хозяйке это не обязательно!
— А ты, представитель двадцатого века со всей его рациональностью, рациональность позаимствовал у купцов Островского. Уж меня прости. Спасибо за перевод, за приятную беседу.— Андрей вышел.
Алик молча взял свой портфель, стал складывать в него книги.
— Удобный,— кивнула в сторону этого большого кожаного портфеля Любаша.
— В смысле?
— Уже профессорский. Рационально. Другой не нужно будет покупать,
— Насмехаешься.
— Только еще табличку,— не слушая, продолжала Любаша,— золотую: от благодарных научных сотрудников.
Он рассмеялся, схватил ее за руки, хотел поцеловать. Любаша, тоже смеясь, вырвалась.
— Ну, чего ты,— тихо и нежно проговорил Алик, не выпуская ее рук.
На мгновенье прильнула к его плечу и тут же отстранилась.
— Нельзя, нельзя! — добавила лукаво.— Не хочу быть причиной краха грандиозных честолюбивых планов. Уж и так казнюсь: ходишь, помогаешь к екзаменам готовиться. И все вопреки своим убеждениям.
— Змея! Ядовитая,— хмуро сказал Алик, но, увидев на лице Лгобаши улыбку, тоже улыбнулся:— Планы к тебе не относятся!
— Так не бывает. И вообще — встань передо мной на колени.
— Зачем? Ведь это глупо.
— А я хочу!
— А если не встану?
— Прогоню и не позволю больше приходить. Становись! Последний раз говорю!
Он криво усмехнулся, воровато оглянулся на дверь и встал на колени так, чтобы стол скрывал его, если войдет Андрей.
Любаша не ожидала такой покорности.
— Скажи: я женюсь, как только ты захочешь.
— Неправда. Ты не захочешь,— Алик уперся рукой в пол.— Я женюсь на тебе, Любаша, как только ты захочешь и как только мне исполнится восемнадцать.
— Поцелуй землю и вставай.
— Ну, зачем же — грязный пол.— Алик глубоко вздохнул, быстро наклонился, коснувшись лбом пола, и, вскочив, обнял Любашу.
— Откуда ты узнала, что я для тебя все могу?
— А ты думал, у меня комплекс неполноценности?!
— Я ничего не думал... Я люблю тебя, Любаша. Всю жизнь любил. Со второго класса.— Алик целовал ее волосы, щеки.
— Все, все,— мягко сказала Любаша.— Тебе пора уходить, потому что я обещала взять Сашку. Татьяне Константиновне надо уйти.
— Иди бери. Я подожду.
Татьяна уже была одета и, увидев Любашу, облегченно вздохнула. Татьяна, как ни торопилась, давала самые последние наставления. Мальчишка проснулся не в духе. Температура, правда, нормальная, но, может, горлышко... Так что чай, молоко — вот бутылка с молоком. Все — только теплое. Пусть сидит на диване. На пол лучше не
спускать.
— Заседание закончится — прибегу. Не забудь: только теплое и шарфик с шеи не снимай,— договаривала Татьяна.— Не скуч-ай, сынок, я скоро приду. К окну не подпускай.
Саша собрался было закатить рев, но в дверях появился Андрей с блестящей шайбой.
— Сумасшедшая, мама,—рассмеялся брат.— Можно подумать, что на месяц оставляет ребенка. Первым делом мы с вашего Сашки шарфик и кофточки поснимаем, в окно выставим, мороженым накормим.
— Ой, опаздываю...
В комнате Любаши сразу же поднялся невообразимый шум. Когда Андрей заглянул туда, Саша сидел на шее будущего профессора, а тот, изображая коня, прыгал по комнате, подгоняемый Любашей.
Вернувшись с заседания научного общества, Татьяна негромко постучала. Звонить боялась—не разбудить бы малыша.
Открыла Любаша,
— До чего длинно все выступали,— зашептала.— Не думала, что так затянут.
— Ну, чего там?! Я телевизор смотрела, а те все равно спят,— и она открыла дверь.
Обложенный подушками, у стены лежал разрумянившийся Саша. Андрей примостился на самом краю дивана и, очевидно, для страховки держал мальчишку за ногу.
Татьяна прикусила губу. Если б Андрей сейчас открыл глаза, протянул к ней руку: наконец-то пришла! Наверное, таким оно бывает — счастье. И не догадывалась раньше, что оно такое.
Ни на что прежнее ее чувство к Андрею не похоже — ни на благодарность, которую пыталась принять за любовь к Тихону, ни на привязанность к Алику, ни на угарное увлечение Тереховым. Наверное, вот этого желания быть всегда рядом с Андреем, искренним и щедрым, знать о его любви — этого ждала всю жизнь.
Словно почувствовав ее взгляд, Андрей открыл глаза и осторожно сел, чтобы не потревожить ребенка. И это бережное движение тоже тронуло. Но ничто в выражении его лица, глаз не говорило о том, что он также рад ее видеть. В его взгляде обычная приветливость. Только обычное доброжелательство и ничего больше.
— Вы извините, я опоздала. Он не дал ей договорить:
— Пустяки. Сашка нам вовсе не мешал. Давайте-ка я перенесу его к вам.
— Нет, зачем же. Я сама,— пробормотала Татьяна, страстно желая именно этого. Пусть Андрей несет, словно отец, ее сына домой и сам уложит в постель.
Он и не слушал ее возражений. Укутал потеплее одеялом и ловко поднял мальчика.
Татьяна стояла у раскрытой двери, дожидаясь, пока войдет.
И он вошел с ребенком на руках.
Мальчик почмокал губами, повернулся к стене и продолжал спать. Андрей, замерший было над ним, повернулся к Татьяне. Мгновенье смотрели друг другу в глаза. Андрей не мог не прочесть ее чувств. Но к нему она
не смогла, не посмела бы сделать первый шаг, как это когда-то было с Виктором. Молча стояла и ждала.
— Такого тяжелющего на работу с собой носите,— обычным ровным голосом сказал он.— Хотите, я утром буду за вами заходить, помогу в троллейбус сесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105