домой, домой к Леле!
Не ждал он, не думал, что это сегодня случится с ним. И как когда-то разделяли их кромки воды между причалом и судном, толпа людей и невозможноть броситься к
борту, как все другие моряки, услышать ее голос, так и теперь друг от друга отделял их заполненный людьми зал.
Еще немного — и они окажутся вместе. Понимал: этому не быть. И не хотел понимать. Ведь, несмотря ни на что, до сих пор она его жена.
Ждал ее, терзаясь бесполезностью этого своего ожидания, и не мог уйти.А Елена? Что думает, что чувствует она? Ни одного поступка, ни одного слова не припомнить, где бы она не оставалась верна себе, той Леле, которая приехала когда-то, поверив в его большую любовь. Быть
может, по свойственной ей душевной мягкости не сказала прямо: уходи! Наконец, видимо, сжалившись над ним, Елена негром ко спросила:
— Ты в отпуске?
Он обрадовался, заговорил о ремонте, о предстоящем рейсе.
Слушает она или занята своими мыслями?
Вместе с дождем, который неожиданно хлынул, на мок рый асфальт сыпались редкие, последние желтые листья. Николай Степанович хотел взять Елену под руку и не ре шился.
— Пожалуй, мне уже совсем недалеко,— сказала она.— Не провожай, а то совсем вымокнешь.
— Ты гонишь?
— Просто... погода скверная.
— А если не гонишь, тогда... тогда...—Он искал хоть какой-либо предлог, чтобы пройти с ней оставшихся три квартала, и не находил. Ничего не находил. Вспомнил, наконец, о Каминском. Как живется ему на пенсии? Видела ли его Елена?
— В больнице старик.
— Что-нибудь серьезное? — встревоженно спросил Николай Степанович. На него, здорового, никогда не болевшего человека, слово «больница» наводило страх. Особенно, если туда попадал свой брат, моряк, такой просоленный ветрами, прокаленный солнцем Каминский.
— Боюсь, что очень серьезно.
— Так надо что-то делать! Лекарства какие-нибудь нужны?
Елена Ивановна со вздохом покачала головой.
— Лекарства? Операцию и ту... Поздно делать операцию. Если б раньше хватились. Но Томочка, ты же ее знаешь, убеждала: не хандри, не обращай внимания, обойдется.
— А сын?
— Он в Антарктике. Когда вернется — неизвестно.
— Может быть, выкарабкается? Выкарабкается,-уже уверенно повторил Николай Степанович, потому что очень хотел в это верить.
— Он мужественный человек, твой Каминский. Николай Степанович, услышав такое домашнее «твой Каминский», не удержался, негромко сказал:
— Леля...
Она не слышала или сделала вид, что не слышит. Остановилась возле дома. «У нашего прежнего дома»,— подумал Терехов. Сейчас она попрощается, уйдет, тогда все пропало. И напрасна эта их встреча. Когда еще представится, и представится ли вообще возможность снова увидеть ее одну. А зайти в свой бывший дом он никогда не решится. И, опережая ее «прощай», поспешно произнес:
- Совсем промок, а «Иртыш» в самый дальний угол завода загнали.
— Зайди переоденься,— сразу же предложила.
Если б хоть немного поколебалась... Значит, предложила только для того, чтобы он не простудился. Самое разумное — попрощаться. Кажется, все ясно.
И не мог уйти. Тяжело ступая, поднимался по лестнице к двери, которая вела в его и не его дом. Припомнилось, как первый раз шли они по этой лестнице, как первый раз увидели первую свою квартиру, свой дом. Впереди, прыгая через ступеньки, мчался Вася. Он радовался не меньше их — потому что отношения его с хозяйкой, у которой снимали квартиру, зашли в тупик. Теперь не будет никакой хозяйки. Совсем никакой!
Николай и Елена вместе переступили порог, на секунду задержались в прихожей. Крадучись, обменялись поцелуем и оба засмеялись от радости.
— Мы у себя дома, мальчишки! — весело сказала тогда Елена, вошла в комнату и села на чемоданы. Других вещей у них не было.
Мог ли предположить, что когда-нибудь вот так, неуверенно, ему придется переступать этот порог?
Хотел сесть на диван, где когда-то спал Вася, но не сел, взял стул.
В комнате все, как прежде, только новые полки над столом. Книг прибавилось, и на столе — толстые, в серых обложках, справочники.
Елена в прихожей надевала комнатные туфли.
— Ты ведь тоже вымок, скорей переодевайся,— подгоняла.
— Да-да, конечно.
— Твои вещи в шкафу.
Николаю Степановичу показалось, будто он ослышался. Не в чемодане —в шкафу? Он раскрыл дверцы. Все на месте: белье, носки, костюм. Пять лет. Пять лет лежат его вещи, словно ждут хозяина...
Неужели Леля ждала? А он только сегодня набрался храбрости, решился. Надо было раньше прийти. И не было бы этих пустых лет. Долгих лет, о которых и вспоминать не хочется.
— Если б чайку... — постарался, чтобы голос его звучал естественно, даже шутливо.
- Хорошо. Я напою тебя чаем,— отозвалась Елена.
Переодеваться пошел в спальню. Теперь тут стояла одна кровать, вторая, разобранная, виднелась из-за неплотно прикрытой двери стенного шкафа. На пуфе, возле трельяжа, брошено что-то голубое — немного шелка и кружева.
Хотел вернуться в столовую, но там Елена уже накрывала на стол.
Переодевшись, сунул свою рубашку в портфель.
В столовой на столе стояли уже хлеб, масло, печенье и розовые, фарфоровые, «под перламутр:» чашечки. Сервиз, который ему когда-то очень понравился. Купил его, кажется, в Марселе или в Италии.
При виде этих знакомых вещей неловкость, которую он только что испытывал, прошла.
— Тебе покрепче? — Но вопрос Елены, заданный обычным вежливым тоном, снова поверг его в сомнение. Забыла, что любит очень крепкий? Но даже если б забыла — зачем подчеркивать? Или это она нарочно? Вот и хлеб нарезала (раньше это делал только он), пододвинула масленку — он гость. Гость, за которым хозяйке надлежит ухаживать.
Снова не находил он ни одной подходящей фразы. А Елена, рассеянно помешивая чай, думала о чем-то своем.
— Когда опять был на Цейлоне,— начал он и запнулся. Цейлон! Ведь именно после цейлонского рейса пришла на «Иртыш» Татьяна и был с Васей памятный разговор.
Но у Елены эта фраза не вызнала никаких ассоциаций. Не по рейсам вспоминала события, происходившие в ее жизни, поэтому, отвлекшись от своих мыслей, она вежливо сказала:
— Я слушаю.
— Да нет, я так. Чай купил там отличный,—поспешил ответить Николай.
Она улыбнулась опять-таки из вежливости и кивнула — очень важно, где и какой он покупал чай.
Неужели же ни одной мало-мальски толковой фразы он так и не скажет? Если б протянуть сейчас руку, коснуться ее руки, сказать: «Леля!» И больше ни одного слова. Она бы поняла. И все как прежде.. Но он не смел. Что-то в ней изменилось.
Это незнакомое ему и влекло к ней еще больше, и создавало невидимую-, неодолимую преграду.
Но так уйти он не может. Надо сделать один хоть какой-то шаг к Леле. Потом будет еще труднее или вовсе невозможно. Только сейчас, когда они так неожиданно встретились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Не ждал он, не думал, что это сегодня случится с ним. И как когда-то разделяли их кромки воды между причалом и судном, толпа людей и невозможноть броситься к
борту, как все другие моряки, услышать ее голос, так и теперь друг от друга отделял их заполненный людьми зал.
Еще немного — и они окажутся вместе. Понимал: этому не быть. И не хотел понимать. Ведь, несмотря ни на что, до сих пор она его жена.
Ждал ее, терзаясь бесполезностью этого своего ожидания, и не мог уйти.А Елена? Что думает, что чувствует она? Ни одного поступка, ни одного слова не припомнить, где бы она не оставалась верна себе, той Леле, которая приехала когда-то, поверив в его большую любовь. Быть
может, по свойственной ей душевной мягкости не сказала прямо: уходи! Наконец, видимо, сжалившись над ним, Елена негром ко спросила:
— Ты в отпуске?
Он обрадовался, заговорил о ремонте, о предстоящем рейсе.
Слушает она или занята своими мыслями?
Вместе с дождем, который неожиданно хлынул, на мок рый асфальт сыпались редкие, последние желтые листья. Николай Степанович хотел взять Елену под руку и не ре шился.
— Пожалуй, мне уже совсем недалеко,— сказала она.— Не провожай, а то совсем вымокнешь.
— Ты гонишь?
— Просто... погода скверная.
— А если не гонишь, тогда... тогда...—Он искал хоть какой-либо предлог, чтобы пройти с ней оставшихся три квартала, и не находил. Ничего не находил. Вспомнил, наконец, о Каминском. Как живется ему на пенсии? Видела ли его Елена?
— В больнице старик.
— Что-нибудь серьезное? — встревоженно спросил Николай Степанович. На него, здорового, никогда не болевшего человека, слово «больница» наводило страх. Особенно, если туда попадал свой брат, моряк, такой просоленный ветрами, прокаленный солнцем Каминский.
— Боюсь, что очень серьезно.
— Так надо что-то делать! Лекарства какие-нибудь нужны?
Елена Ивановна со вздохом покачала головой.
— Лекарства? Операцию и ту... Поздно делать операцию. Если б раньше хватились. Но Томочка, ты же ее знаешь, убеждала: не хандри, не обращай внимания, обойдется.
— А сын?
— Он в Антарктике. Когда вернется — неизвестно.
— Может быть, выкарабкается? Выкарабкается,-уже уверенно повторил Николай Степанович, потому что очень хотел в это верить.
— Он мужественный человек, твой Каминский. Николай Степанович, услышав такое домашнее «твой Каминский», не удержался, негромко сказал:
— Леля...
Она не слышала или сделала вид, что не слышит. Остановилась возле дома. «У нашего прежнего дома»,— подумал Терехов. Сейчас она попрощается, уйдет, тогда все пропало. И напрасна эта их встреча. Когда еще представится, и представится ли вообще возможность снова увидеть ее одну. А зайти в свой бывший дом он никогда не решится. И, опережая ее «прощай», поспешно произнес:
- Совсем промок, а «Иртыш» в самый дальний угол завода загнали.
— Зайди переоденься,— сразу же предложила.
Если б хоть немного поколебалась... Значит, предложила только для того, чтобы он не простудился. Самое разумное — попрощаться. Кажется, все ясно.
И не мог уйти. Тяжело ступая, поднимался по лестнице к двери, которая вела в его и не его дом. Припомнилось, как первый раз шли они по этой лестнице, как первый раз увидели первую свою квартиру, свой дом. Впереди, прыгая через ступеньки, мчался Вася. Он радовался не меньше их — потому что отношения его с хозяйкой, у которой снимали квартиру, зашли в тупик. Теперь не будет никакой хозяйки. Совсем никакой!
Николай и Елена вместе переступили порог, на секунду задержались в прихожей. Крадучись, обменялись поцелуем и оба засмеялись от радости.
— Мы у себя дома, мальчишки! — весело сказала тогда Елена, вошла в комнату и села на чемоданы. Других вещей у них не было.
Мог ли предположить, что когда-нибудь вот так, неуверенно, ему придется переступать этот порог?
Хотел сесть на диван, где когда-то спал Вася, но не сел, взял стул.
В комнате все, как прежде, только новые полки над столом. Книг прибавилось, и на столе — толстые, в серых обложках, справочники.
Елена в прихожей надевала комнатные туфли.
— Ты ведь тоже вымок, скорей переодевайся,— подгоняла.
— Да-да, конечно.
— Твои вещи в шкафу.
Николаю Степановичу показалось, будто он ослышался. Не в чемодане —в шкафу? Он раскрыл дверцы. Все на месте: белье, носки, костюм. Пять лет. Пять лет лежат его вещи, словно ждут хозяина...
Неужели Леля ждала? А он только сегодня набрался храбрости, решился. Надо было раньше прийти. И не было бы этих пустых лет. Долгих лет, о которых и вспоминать не хочется.
— Если б чайку... — постарался, чтобы голос его звучал естественно, даже шутливо.
- Хорошо. Я напою тебя чаем,— отозвалась Елена.
Переодеваться пошел в спальню. Теперь тут стояла одна кровать, вторая, разобранная, виднелась из-за неплотно прикрытой двери стенного шкафа. На пуфе, возле трельяжа, брошено что-то голубое — немного шелка и кружева.
Хотел вернуться в столовую, но там Елена уже накрывала на стол.
Переодевшись, сунул свою рубашку в портфель.
В столовой на столе стояли уже хлеб, масло, печенье и розовые, фарфоровые, «под перламутр:» чашечки. Сервиз, который ему когда-то очень понравился. Купил его, кажется, в Марселе или в Италии.
При виде этих знакомых вещей неловкость, которую он только что испытывал, прошла.
— Тебе покрепче? — Но вопрос Елены, заданный обычным вежливым тоном, снова поверг его в сомнение. Забыла, что любит очень крепкий? Но даже если б забыла — зачем подчеркивать? Или это она нарочно? Вот и хлеб нарезала (раньше это делал только он), пододвинула масленку — он гость. Гость, за которым хозяйке надлежит ухаживать.
Снова не находил он ни одной подходящей фразы. А Елена, рассеянно помешивая чай, думала о чем-то своем.
— Когда опять был на Цейлоне,— начал он и запнулся. Цейлон! Ведь именно после цейлонского рейса пришла на «Иртыш» Татьяна и был с Васей памятный разговор.
Но у Елены эта фраза не вызнала никаких ассоциаций. Не по рейсам вспоминала события, происходившие в ее жизни, поэтому, отвлекшись от своих мыслей, она вежливо сказала:
— Я слушаю.
— Да нет, я так. Чай купил там отличный,—поспешил ответить Николай.
Она улыбнулась опять-таки из вежливости и кивнула — очень важно, где и какой он покупал чай.
Неужели же ни одной мало-мальски толковой фразы он так и не скажет? Если б протянуть сейчас руку, коснуться ее руки, сказать: «Леля!» И больше ни одного слова. Она бы поняла. И все как прежде.. Но он не смел. Что-то в ней изменилось.
Это незнакомое ему и влекло к ней еще больше, и создавало невидимую-, неодолимую преграду.
Но так уйти он не может. Надо сделать один хоть какой-то шаг к Леле. Потом будет еще труднее или вовсе невозможно. Только сейчас, когда они так неожиданно встретились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105