Глупо, по-бабьи глупо. Отплатила, называется, человеку за добро, за то, что именно он помог ей стать тем, кем она стала,— вовремя поддержал, поверил, поручился! И теперь требует большего — для ее же пользы требует.
И не поблагодарить, не найти ни одного душевного слова за внимание, доброту!
Татьяна сняла трубку, позвонила профессору, у которого обычно останавливался Сосницкий. Но ей ответили, что ни сам хозяин, ни его гость с заседания еще не возвращались.
Ничего, завтра она позвонит в Киев. Так даже лучше. Скажет и насчет нового материала, которым решила до--полнить третий раздел диссертации. Об этой работе профессор в свой приезд ничего не спросил. Не успел. В конце концов, не горит же с этой диссертацией. Какая разница, раньше или позже будет закончена.
Сашка завозился головой на подушке и совершенно отчетливо сказал:
— Дулак!
Татьяна рассмеялась. Это же чудо, чудо настоящее, ее Сашка. Сразу стал болтать и такой забавный. Если б его Сосницкий увидел! Но она ни за что ему не покажет мальчишку. Ни ему и никому другому. Ом не «случай» из практики, он ее сын. Только сын. И вдруг фраза, которую хотела забыть и почти забыла. Профессор обронил ее как-то при телефонном разговоре: «Уж вы-то все знаете об этом ребенке».
Ребенок. Вот, наверное, почему в этот приезд Сосницкий держался хоть и очень доброжелательно, но официально. И своими похвалами как бы объяснил прошлое горячее приглашение в Киев и как бы подвел черту всему тому, что тогда подразумевалось.
Уехал, не ждал ее благодарностей, даже не попрощался.
Какой-то трехлетний Саша разрушил весь стройный, хорошо продуманный план личной жизни Сосницкого.
Татьяна приготовила мыльную воду и принялась за стирку Сашкиных вещичек. Как она сразу же всего не поняла? И ни к чему было разыскивать по телефону уважаемого профессора. Он поступает так, как находит нужным. Продумал теперь другой план, в котором Татьяне Лазаревой уже делать будет нечего.
Позвонили.
- Открыто! — крикнула Татьяна.
В проеме двери стоял Сосницкий. Словно застигнутая за чем-то запретным, поспешно бросила в таз детскую рубашонку.
— Это вы, Степан Савельевич? — не скрывала удивления.
Только что думала о нем, а оказалось все не так — пришел проститься. Если б «подвел черту» — не явился бы в ее дом.
— Не помешал? Вы, кажется, занимались стиркой.
И снова изменилось настроение Татьяны. Задетая интонацией оказанного, с вызовом ответила:
— Да. Стираю бельишко сыну.
— Так уже у ребят водится. Сначала хозяина отстирают, потом его собственность,— вдруг совсем добродушно сказал профессор.— Что же вы не приглашаете меня войти?
— Простите, Степан Савельевич. Ради бога, простите! Не ожидала вас увидеть, думала, вы уже в Киеве.
— Решил лететь раненько утром, вот и зашел. Тем более, что мне сказали о вашем звонке.
— Кофе, чай? — вежливо спросила Татьяна, в душе досадуя на то, что звонила — дала повод к этому визиту, словно хотела что-то вернуть.
— Спасибо, ничего не нужно.— Сосницкий сел в кресло, откинувшись на его спинку, и украдкой бросил взгляд на спящего ребенка.
Повинуясь какому-то неосознанному инстинкту, Татьяна встала, поставила возле детской кровати стул и, перекинув через его спинку полотенце, зослонила от чужого взгляда спящего ребенка.
— Чтоб свет не падал,— пояснила, хотя абажур торшера был тоже надежно завешен косынкой со стороны, обращенной к кроватке.
Поговорили о делах клиники, но Татьяна понимала: не за этим пришел Степан Савельевич,— и чувствовала себя скованно.
Прибежала Любаша. Быстрым оценивающим взглядом окинула из прихожей Сосницкого и, извинившись, вызвала Татьяну «на минутку». Все уже собрались, ждут.
—- У меня гость из Киева, не могу,— тихо сказала Татьяна.
— Это тот самый профессор? Он же старый. Некрасивый.
Татьяна улыбнулась.
— Какой же он старый?! Ему и пятидесяти нет.— Татьяна взглянула на дверь. Неудобно оставлять гостя одного, шептаться.
Но Любаша сделала вид, будто не заметила ее выразительного взгляда.
— И вы согласитесь?! Вы согласитесь уехать? — продолжала.
Любаша присутствовала как-то при телефонном разговоре с Сосницким.
— Он женат?
— Зачем это тебе? Нет, не женат.
— Все ясно! Он в вас влюблен, так поздно прибежал. А вы... для него такую прическу сделали! Старый он, совсем старый.— Любаша готова была заплакать.
— При чем тут прическа? Успокойся. Никуда я не поеду. Завтра поговорим.— Татьяна проводила Любашу до дверей.
— Честное слово не уедете? И Сашку мы никуда не пустим,— задержалась на пороге Любаша.
— Честное слово. Ну, успокоилась?! А теперь иди, извинись за меня перед гостями и Андреем.
Любаша, улыбаясь, закивала головой и побежала вниз по лестнице. Остановилась, ею снова овладели сомнения — но она не посмела вернуться, потому что Татьяна уже закрыла дверь.
— Кажется, я вам помешал, Татьяна Константиновна? — спокойно и, очевидно, только из вежливости осведомился Сосницкий.
— Нет, нет. Может, все же приготовить кофе? — Она искала какой-либо предлог, чтобы, если не избежать, то хоть как-то отдалить разговор, из-за которого он пришел. Наверное, опять предложит перевод в Киев. Не укладывается, по всей вероятности, у него в голове, как можно отказываться от столь заманчивой перспективы. А ей
после всех похвал, после того, что он всегда ей помогал и поддерживал, так неудобно отвечать отказом.
— Я должен вам кое-что сказать, Татьяна Константиновна,— проговорил Сосницкий, оставляя без внимания ее приглашение выпить кофе. Он сидел, упираясь своими широкими ладонями в колени, и, нахмурив густые русые брови, смотрел перед собой.
Татьяна наклонилась, подняла с пола игрушки и снова села, дожидаясь разговора, которого, очевидно, Никак не избежать. Если б три, даже два года назад Степан Савельевич сделал ей столь заманчивое предложение, она приняла бы его не колеблясь. Но теперь слишком многое связывает ее. И вообще — она ничего не может и не хочет менять. Пусть все остается так, как есть.
Наверное, самое главное, когда надеешься лишь на собственные силы, когда сама чего-то достигнешь.
— В ваш прошлый приезд мы были вместе,— заговорил Сосницкий.— Тогда, в тот новогодний вечер, мне показалось, что вы все поняли.— Он вопросительно взглянул на Татьяну.
Теперь она, не поднимая головы, смотрела в пол и молчала.
— Я хотел, чтобы вы не только перевелись в Киев,— после затянувшейся паузы продолжал он.— Хотел, чтобы вы со временем стали моей женой. Не лукавьте. Разве этого не знали еще тогда?
Татьяна подняла голову и, глядя ему в глаза, ответила:
— Догадывалась.
Степан Савельевич улыбнулся. И улыбка эта показалась Татьяне самодовольной.
— Вы ждали официального предложения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
И не поблагодарить, не найти ни одного душевного слова за внимание, доброту!
Татьяна сняла трубку, позвонила профессору, у которого обычно останавливался Сосницкий. Но ей ответили, что ни сам хозяин, ни его гость с заседания еще не возвращались.
Ничего, завтра она позвонит в Киев. Так даже лучше. Скажет и насчет нового материала, которым решила до--полнить третий раздел диссертации. Об этой работе профессор в свой приезд ничего не спросил. Не успел. В конце концов, не горит же с этой диссертацией. Какая разница, раньше или позже будет закончена.
Сашка завозился головой на подушке и совершенно отчетливо сказал:
— Дулак!
Татьяна рассмеялась. Это же чудо, чудо настоящее, ее Сашка. Сразу стал болтать и такой забавный. Если б его Сосницкий увидел! Но она ни за что ему не покажет мальчишку. Ни ему и никому другому. Ом не «случай» из практики, он ее сын. Только сын. И вдруг фраза, которую хотела забыть и почти забыла. Профессор обронил ее как-то при телефонном разговоре: «Уж вы-то все знаете об этом ребенке».
Ребенок. Вот, наверное, почему в этот приезд Сосницкий держался хоть и очень доброжелательно, но официально. И своими похвалами как бы объяснил прошлое горячее приглашение в Киев и как бы подвел черту всему тому, что тогда подразумевалось.
Уехал, не ждал ее благодарностей, даже не попрощался.
Какой-то трехлетний Саша разрушил весь стройный, хорошо продуманный план личной жизни Сосницкого.
Татьяна приготовила мыльную воду и принялась за стирку Сашкиных вещичек. Как она сразу же всего не поняла? И ни к чему было разыскивать по телефону уважаемого профессора. Он поступает так, как находит нужным. Продумал теперь другой план, в котором Татьяне Лазаревой уже делать будет нечего.
Позвонили.
- Открыто! — крикнула Татьяна.
В проеме двери стоял Сосницкий. Словно застигнутая за чем-то запретным, поспешно бросила в таз детскую рубашонку.
— Это вы, Степан Савельевич? — не скрывала удивления.
Только что думала о нем, а оказалось все не так — пришел проститься. Если б «подвел черту» — не явился бы в ее дом.
— Не помешал? Вы, кажется, занимались стиркой.
И снова изменилось настроение Татьяны. Задетая интонацией оказанного, с вызовом ответила:
— Да. Стираю бельишко сыну.
— Так уже у ребят водится. Сначала хозяина отстирают, потом его собственность,— вдруг совсем добродушно сказал профессор.— Что же вы не приглашаете меня войти?
— Простите, Степан Савельевич. Ради бога, простите! Не ожидала вас увидеть, думала, вы уже в Киеве.
— Решил лететь раненько утром, вот и зашел. Тем более, что мне сказали о вашем звонке.
— Кофе, чай? — вежливо спросила Татьяна, в душе досадуя на то, что звонила — дала повод к этому визиту, словно хотела что-то вернуть.
— Спасибо, ничего не нужно.— Сосницкий сел в кресло, откинувшись на его спинку, и украдкой бросил взгляд на спящего ребенка.
Повинуясь какому-то неосознанному инстинкту, Татьяна встала, поставила возле детской кровати стул и, перекинув через его спинку полотенце, зослонила от чужого взгляда спящего ребенка.
— Чтоб свет не падал,— пояснила, хотя абажур торшера был тоже надежно завешен косынкой со стороны, обращенной к кроватке.
Поговорили о делах клиники, но Татьяна понимала: не за этим пришел Степан Савельевич,— и чувствовала себя скованно.
Прибежала Любаша. Быстрым оценивающим взглядом окинула из прихожей Сосницкого и, извинившись, вызвала Татьяну «на минутку». Все уже собрались, ждут.
—- У меня гость из Киева, не могу,— тихо сказала Татьяна.
— Это тот самый профессор? Он же старый. Некрасивый.
Татьяна улыбнулась.
— Какой же он старый?! Ему и пятидесяти нет.— Татьяна взглянула на дверь. Неудобно оставлять гостя одного, шептаться.
Но Любаша сделала вид, будто не заметила ее выразительного взгляда.
— И вы согласитесь?! Вы согласитесь уехать? — продолжала.
Любаша присутствовала как-то при телефонном разговоре с Сосницким.
— Он женат?
— Зачем это тебе? Нет, не женат.
— Все ясно! Он в вас влюблен, так поздно прибежал. А вы... для него такую прическу сделали! Старый он, совсем старый.— Любаша готова была заплакать.
— При чем тут прическа? Успокойся. Никуда я не поеду. Завтра поговорим.— Татьяна проводила Любашу до дверей.
— Честное слово не уедете? И Сашку мы никуда не пустим,— задержалась на пороге Любаша.
— Честное слово. Ну, успокоилась?! А теперь иди, извинись за меня перед гостями и Андреем.
Любаша, улыбаясь, закивала головой и побежала вниз по лестнице. Остановилась, ею снова овладели сомнения — но она не посмела вернуться, потому что Татьяна уже закрыла дверь.
— Кажется, я вам помешал, Татьяна Константиновна? — спокойно и, очевидно, только из вежливости осведомился Сосницкий.
— Нет, нет. Может, все же приготовить кофе? — Она искала какой-либо предлог, чтобы, если не избежать, то хоть как-то отдалить разговор, из-за которого он пришел. Наверное, опять предложит перевод в Киев. Не укладывается, по всей вероятности, у него в голове, как можно отказываться от столь заманчивой перспективы. А ей
после всех похвал, после того, что он всегда ей помогал и поддерживал, так неудобно отвечать отказом.
— Я должен вам кое-что сказать, Татьяна Константиновна,— проговорил Сосницкий, оставляя без внимания ее приглашение выпить кофе. Он сидел, упираясь своими широкими ладонями в колени, и, нахмурив густые русые брови, смотрел перед собой.
Татьяна наклонилась, подняла с пола игрушки и снова села, дожидаясь разговора, которого, очевидно, Никак не избежать. Если б три, даже два года назад Степан Савельевич сделал ей столь заманчивое предложение, она приняла бы его не колеблясь. Но теперь слишком многое связывает ее. И вообще — она ничего не может и не хочет менять. Пусть все остается так, как есть.
Наверное, самое главное, когда надеешься лишь на собственные силы, когда сама чего-то достигнешь.
— В ваш прошлый приезд мы были вместе,— заговорил Сосницкий.— Тогда, в тот новогодний вечер, мне показалось, что вы все поняли.— Он вопросительно взглянул на Татьяну.
Теперь она, не поднимая головы, смотрела в пол и молчала.
— Я хотел, чтобы вы не только перевелись в Киев,— после затянувшейся паузы продолжал он.— Хотел, чтобы вы со временем стали моей женой. Не лукавьте. Разве этого не знали еще тогда?
Татьяна подняла голову и, глядя ему в глаза, ответила:
— Догадывалась.
Степан Савельевич улыбнулся. И улыбка эта показалась Татьяне самодовольной.
— Вы ждали официального предложения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105