— Тогда не нужно быть врачом.
— Кто же в этом сознается?! А в итоге страдает больной.
— Слишком дорогое удовольствие — машиной заменять бездарность. Нерационально, как видите, и для хороших и для плохих врачей.
— Но ведь машина, прежде всего,— кладовая опыта,, мыслей многих отличных специалистов. Опыт должен оставаться людям.
— В книгах, в трудах.
— Это — мало и нерационально.
— Вот что, дорогой коллега, я чувствую, вам придется ехать в Сибирь. В центр, который специально занимается этими проблемами. Хотели бы?
— Временно. Поучиться немного, конечно, хочу...
— Хорошо. Обещаю вам. Но, Татьяна Константиновна, должен вам сказать, что вы распыляете силы. Вам предстоит защита, а диссертация, насколько мне известно, не завершена.
— Я все сделаю. Все закончу в срок.
— Надеюсь,— так вежливо произнес Сосницкий, словно вовсе не надеялся, что Татьяна именно в срок закончит свою работу.
Вечером профессор делал доклад на заседании научного общества. Татьяна прочитала реферат. После заседания, зная, что Сосницкий улетает сегодня последним самолетом, хотела поблагодарить его за помощь, за все доброе, что. от него услышала и узнала. Утром же так растерялась от его похвалы, что никак не выразила своей признательности. А профессор ушел — очевидно, пригласили на ужин бывшие коллеги.
Любаша обещала зайти за Сашей в ясли, поэтому Татьяна, взяв такси, решила заглянуть на несколько минут к Елене Ивановне, рассказать о результатах инспекции Сосницкого. Просто необходимо было поделиться всем, что произошло, и поделиться именно с Ярошенко. Дело новее не в ее, Татьянином, престиже или желании похвалиться.
Приехала прямо в исполком, подождала, пока Елена Ивановна освободится, и торопливо рассказала ей о Юрике и о разговоре с Сосницким.
— Конечно, Таня, главное — что вы делаете для больных ребят все, как нужно, и вам не в чем себя упрекнуть,— улыбаясь, сказала Елена Ивановна.— Это очень, очень важно и, мне кажется, важнее всяких рефератов.
— Потому и не очень спешу с получением ученого звания, что не в состоянии обкрадывать своих больных. Не всегда удается отключиться от сегодняшнего дня.
— А знаете, что с Каминским? — Елена Ивановна обняла Татьяну.
— Ведь я сама узнавала насчет операции.
— Вы ни за что не угадаете, что с ним произошло.
— Лучше ему? Да?
— Вчера уехал наш капитан Каминский. — Из больницы?
— Да. Из больницы. И исчез. Исчез, как был — в пижаме и халате.— Глаза Елены Ивановны лучились такой радостью, таким торжеством, что и Татьяна не могла не улыбнуться, еще не понимая, как и куда исчез старик.
— Домой забрали? — неуверенно спросила она. Впрочем, для того, чтобы вернуться домой, незачем было уезжать в халате.
— Так вот: сегодня утром шофер грузовика из какого-то рыбачьего колхоза вернул больничное обмундирование дежурной нянюшке и сказал, что капитан Каминский просит о нем не беспокоиться.
Татьяна встревоженно развела руками. - Как же так? Человек при смерти — и такое... мальчишество!
— А может, ему надоело дожидаться?..
— Но почему куда-то в колхоз? — не могла прийти в себя от изумления Татьяна.
— Не куда-то, а в рыбачий. Понимаете, в рыбачий, на берегу моря. Там, насколько мне известно, курень у его тестя.
— Невероятно...— пробормотала Татьяна.
— Тут, конечно, дело без старого боцмана не обошлось. Он давно в свой курень из города перебрался. Вот и зятя сманил.
— Но, Елена Ивановна, вы понимаете, чем это грозит капитану Каминскому в его возрасте?
— Что ему может грозить?! Я думаю, если суждено воскреснуть, так у моря, а не на больничной койке.
— Пожалуй, вы правы.
По дороге домой Татьяна думала о странном поведении капитана и чем больше думала, тем больше убеждалась, что не так уж неразумно поступил Каминский.
По лестнице поднималась бегом, но все же уловила приятный аромат пекущихся пирогов.
— Приехал! Золотая медаль! Они получили золотую медаль! — крикнула Любаша, открывая дверь.
В комнате всюду цветы. На стульях пакеты с книгами. Сашка с шоколадным попугаем в руке важно разгуливает в голубом полотняном костюмчике. Таких костюмов и в местных магазинах полно, но важно другое: его привез Андрей.
— И мне подарки. Посмотрите там у него в комнате! Ой, пироги! — воскликнула Любаша.— Андрейка сказал, что скоро явится сюда с приятелями,— долетело уже из
кухни.
Дверь в комнату Андрея распахнута. Татьяна, переступив порог, замерла. Почти физическая боль сдавила ей грудь, заколотилось сердце. На столе в багряном отсвете
заходящего солнца увидела как бы живую Елену. Елену, которую знала она одна. Сидела тогда, в то утро, уронив на колени раскрытую книгу, и смотрела в окно. Там на улице, возле соседнего дома, мальчишки играли в лапту. Долго еще Татьяна не могла забыть выражения ее лица. В улыбке материнская нежность и такая боль, такая тоска в глазах. И еще чувствовалась какая-то неуловимая трогательность.
И в этой женщине, освещенной догорающей кровавой зарей, тоже угадывалось возвращение к жизни после того, что прошла она,— смерть, а может, и страшнее
смерти. При всей мягкости, женственности овала лица, губ, подбородка чувствовалась внутренняя сила, готовность к чему-то. большому, прекрасному.
Любаша неслышно подошла, стала за спиной у Татьяны.
— О ней невозможно говорить, правда? — произнесла после долгого молчания.
— Потому что все уже сказал Андрей,— взволнованно проговорила Татьяна.
— По она вовсе не похожа на Елену Ивановну,— неуверенно продолжала Любаша.
— Ты ее совсем не знаешь,— мягко возразила Татьяна и глубоко вздохнула.
— Это о войне. Это, наверное, как памятник таким, как мама.
Из Любашиной комнаты крик: — Попугай кончился!
Татьяна вернулась, подхватила его на руки, прижала к груди.
— Он вас измажет! — воскликнула Любаша, пытаясь спасти белую блузку Татьяны от коричневых шоколадных ладошек.
— Даже волосы в шоколаде, как же попугаю не кончиться?! Сейчас будем отмываться! — Татьяна, смеясь, потащила сына домой.
Наскоро переодевшись, открыла в ванной краны.
— Дай конфету, дай лодку, дай масину.— Купанье сопровождалось определенным ритуалом. Сначала мыли машину, потом пускали плавать лодку.
Уложив, наконец, сына, Татьяна причесалась и занялась неотложными делами. Вероятно, Любаша прибежит за ней, как только соберутся гости. Вниз вполне можно спуститься, В этот вечер хочется побыть среди
людей, повеселиться. Радость у Андрея с Любашей — и у нее тоже.
Как по-бабьи глупо и примитивно судила она о профессоре. И с чего взяла, будто собирался предложить руку? Немного, правда, поухаживал. Что здесь такого? Не истукан же он. А она навыдумывала всякой всячины, да еще обвинила в каких-то низменных расчетах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105