Не хватает только, чтобы и она, как стоявшая в очереди женщина, стала связывать забывчивость мужа со злосчастной врачихой.
Забывчивость? Пу, нет. Кассовый помощник не раз напомнит. Просто Николай давно мечтает о машине, решил подкопить денег. Но не так это делается. А радиограммы? Почему он и радиограммы забывает посылать? Тут что-то другое. Но что?
И тогда, в тот приход, странный такой был, раздражительный, словно искал, к чему бы придраться. Не говоря уже о сыне, вдруг пристал: почему соль в пластмассовой коробке? Видел ее сто раз, а тут прочел целую лекцию: в деревянной надо хранить соль. Брюки в химчистке плохо отгладили. Еще на час разговору. Все не то, и все не так.
До каких же пор уверять себя: настроение у Николая плохое, неприятности. И раньше бывали неприятности. Придет, расскажет. Тут что-то другое. Да, другое. Не
она первая, не она последняя задает себе этот вопрос. И не находит ответа. А если найдет? Уехать? Куда? К сыну? Взрослый хлопец, захотел самостоятельности. Сам ушел из-под опеки, чего ж ему мешать?
Пусть все остается по-прежнему. Внешне. Но, может, причина в чем-то другом? Разве не случается: думаешь одно, сомневаешься, загадываешь, а на деле, в жизни, все куда проще.
Ладно, придет из рейса — все прояснится.
Еще издали увидела высокую меховую шапку Осадчего и обрадовалась.
— Думала, вам не удастся отпроситься,— сказала, здороваясь.
— Я взял выходной. Еще три дня отгула в запасе. Станок сдавали, так не вылезали из цеха.— Осадчий потер ухо и улыбнулся.
— Отчего же вы меня в вестибюле не подождали?
— Да я с удовольствием прогулялся по Дерибасовской. Вот самосвал сыну купил. Кстати, по вашей просьбе, заходил к Колосову. Оказывается, он был командиром боевого корабля. Я слышал, что этот корабль — «Земляк» — десанты на Малую землю перебрасывал. Знаете, что такое Малая земля?
— Да, конечно. Под Новороссийском, в тылу врага, высадились моряки.
— Так вот. Девятнадцать рейсов. Каждую ночь он подвозил десантникам боезапас, подкрепление, забирал раненых... Рассказывал, как ставил дымовую завесу, как выползал на берег, чтобы людей успеть взять. Вот где мужество, вот где талант! Девятнадцать рейсов. Я сам видел у него плакат тех лет: Колосов-командир и экипаж. Все такие молодые. И подпись под их фотографиями: «Следуйте примеру героического экипажа».
— Он мне об этом не говорил.
— И мне не хотел рассказывать. Жена плакат показала.— Осадчий открыл дверь управления флотилии, пропустил Елену Ивановну вперед.— Ну что, будем действовать, как запрограммировано?
— Да. Сначала в кадры.
Начальник отдела Афонин встретил их любезно, предложил раздеться, усадил к столу.
— Ну, что сказать относительно Колосова?! Давно бы следовало послать Даниилу Тимофеевичу его трудовую книжку, уволить приказом, раз не по вкусу ему предложенная на берегу работа.
Афонин некоторое время помолчал, сосредоточенно глядя на пухлую папку, лежавшую перед ним, потом решительным движением белой холеной руки сдвинул ее в сторону и продолжал говорить о том, что с рейса старшего помощника сняли правильно. Штурманы на него жалуются. Нет, фамилий их припомнить Афонин не может. А главное — кафердам. База стояла в ремонте, приехала комиссия, обнаружила ржавчину в каферда-ме, кницу — на палубе. Перевел помощник китобазу. Неумелая эксплуатация. Безответственность во время ремонта.
— Я придержал его трудовую книжку,— сказал в заключение.— И с увольнением решил подождать. Но вы со своей стороны убедите Колосова,— голос Афонина звучал доверительно,— что нельзя же столько времени ходить без дела.
Осадчий метнул на Афонина проницательный взгляд и снова опустил голову к блокноту.
— Мы предложили ему прекрасную работу...
— Простите, вы моряк? Плавали? — вежливо осведомился Осадчий.
— Вообще-то... Нет, не плавал,— после некоторой паузы проговорил Афонин.— Работу, говорю, мы предложили Колосову прекрасную. Пойдет начальником навигационной камеры. С моряками будет общаться.
— Ас морем? — задал второй и последний вопрос Осадчий, поднявшись со стула.
— И с морем. В порту будет работать!
Держа шапку в руках, Осадчий молча поклонился.
— Если вас еще что-либо интересует, то я с удовольствием. Все, что от меня зависит.— Афонин вышел из-за стола, проводил посетителей до дверей своего кабинета.
Очутившись в коридоре, Елена Ивановна вопросительно взглянула на Осадчего. Миролюбивый, благожелательный тон, каким Афонин говорил о старшем помощнике, несколько ее обескуражил.
— Чепуха этот кафердам,— отвечая на ее взгляд, твердо проговорил Осадчий.—Да что, из-за этой ржавчины судно утонуло бы? Пошли в отдел мореплавания.
— Сейчас?
— А чего тянуть? Проверим по пунктам все обвинения. Вот тут я их записал.— Осадчий похлопал по карману, из которого торчала черная обложка блокнота.— Проверим — и уже тогда к начальству.
— Пойдем и в другие отделы, согласилась Елена Ивановна. Уверенность Осадчего передалась ей. На него, по-видимому, благожелательность Афонина, его готовность прояснить дело не произвели никакого впечатления. У Осадчего была своя точка зрения, и поколебать ее было не так-то просто.
Не более десяти минут пробыли они в отделе мореплавания. Осадчий записал отзывы капитанов-наставников: «Отличный штурман, прекрасно знающий свое дело. Работает безаварийно. Составленный по прибытии из рейса акт свидетельствует о хорошо поставленных штурманской и радиослужбах».
Вместе с Еленой Ивановной и Осадчим в коридор вышел молодой моряк, не принимавший участия в разговоре, но внимательно прислушивавшийся к отзывам капитанов. Попросив у Осадчего спички, он явно намеревался завязать разговор.
— Может, мои сигареты возьмете, они покрепче,— пришел ему на помощь Осадчий, протягивая пачку.
Моряк поблагодарил и, закурив, сказал:
— Вы о Колосове говорили. Я плавал с ним. Хороший он, душевный человек. Никогда своих подчиненных в обиду не даст, хотя сам требует службы на всю катушку. И откровенный, что думает, то и скажет начальству прямо в глаза. Вот и нажил себе неприятностей. Уж вы, пожалуйста, разберитесь.
Елена Ивановна подумала, что, может, и впрямь у старшего помощника произошел с кем-то из начальства конфликт. Припомнился разговор с Афониным. Пожалуй, тот говорил не очень убежденно, словно пересказывал чужие мысли. Очевидно, и Осадчий обратил на это внимание. Потому-то так сдержанно держал себя у Афонина.
— Ну, а теперь займемся кафердамом,— сказал Осадчий, распрощавшись со штурманом и направляясь дальше по коридору.
Елена Ивановна дивилась, как быстро он и здесь нашел общий язык с инженерами, работавшими в отделе. Ему сразу же отыскали нужные папки с приказами и актами. Елена Ивановна добросовестно переписывала все необходимое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Забывчивость? Пу, нет. Кассовый помощник не раз напомнит. Просто Николай давно мечтает о машине, решил подкопить денег. Но не так это делается. А радиограммы? Почему он и радиограммы забывает посылать? Тут что-то другое. Но что?
И тогда, в тот приход, странный такой был, раздражительный, словно искал, к чему бы придраться. Не говоря уже о сыне, вдруг пристал: почему соль в пластмассовой коробке? Видел ее сто раз, а тут прочел целую лекцию: в деревянной надо хранить соль. Брюки в химчистке плохо отгладили. Еще на час разговору. Все не то, и все не так.
До каких же пор уверять себя: настроение у Николая плохое, неприятности. И раньше бывали неприятности. Придет, расскажет. Тут что-то другое. Да, другое. Не
она первая, не она последняя задает себе этот вопрос. И не находит ответа. А если найдет? Уехать? Куда? К сыну? Взрослый хлопец, захотел самостоятельности. Сам ушел из-под опеки, чего ж ему мешать?
Пусть все остается по-прежнему. Внешне. Но, может, причина в чем-то другом? Разве не случается: думаешь одно, сомневаешься, загадываешь, а на деле, в жизни, все куда проще.
Ладно, придет из рейса — все прояснится.
Еще издали увидела высокую меховую шапку Осадчего и обрадовалась.
— Думала, вам не удастся отпроситься,— сказала, здороваясь.
— Я взял выходной. Еще три дня отгула в запасе. Станок сдавали, так не вылезали из цеха.— Осадчий потер ухо и улыбнулся.
— Отчего же вы меня в вестибюле не подождали?
— Да я с удовольствием прогулялся по Дерибасовской. Вот самосвал сыну купил. Кстати, по вашей просьбе, заходил к Колосову. Оказывается, он был командиром боевого корабля. Я слышал, что этот корабль — «Земляк» — десанты на Малую землю перебрасывал. Знаете, что такое Малая земля?
— Да, конечно. Под Новороссийском, в тылу врага, высадились моряки.
— Так вот. Девятнадцать рейсов. Каждую ночь он подвозил десантникам боезапас, подкрепление, забирал раненых... Рассказывал, как ставил дымовую завесу, как выползал на берег, чтобы людей успеть взять. Вот где мужество, вот где талант! Девятнадцать рейсов. Я сам видел у него плакат тех лет: Колосов-командир и экипаж. Все такие молодые. И подпись под их фотографиями: «Следуйте примеру героического экипажа».
— Он мне об этом не говорил.
— И мне не хотел рассказывать. Жена плакат показала.— Осадчий открыл дверь управления флотилии, пропустил Елену Ивановну вперед.— Ну что, будем действовать, как запрограммировано?
— Да. Сначала в кадры.
Начальник отдела Афонин встретил их любезно, предложил раздеться, усадил к столу.
— Ну, что сказать относительно Колосова?! Давно бы следовало послать Даниилу Тимофеевичу его трудовую книжку, уволить приказом, раз не по вкусу ему предложенная на берегу работа.
Афонин некоторое время помолчал, сосредоточенно глядя на пухлую папку, лежавшую перед ним, потом решительным движением белой холеной руки сдвинул ее в сторону и продолжал говорить о том, что с рейса старшего помощника сняли правильно. Штурманы на него жалуются. Нет, фамилий их припомнить Афонин не может. А главное — кафердам. База стояла в ремонте, приехала комиссия, обнаружила ржавчину в каферда-ме, кницу — на палубе. Перевел помощник китобазу. Неумелая эксплуатация. Безответственность во время ремонта.
— Я придержал его трудовую книжку,— сказал в заключение.— И с увольнением решил подождать. Но вы со своей стороны убедите Колосова,— голос Афонина звучал доверительно,— что нельзя же столько времени ходить без дела.
Осадчий метнул на Афонина проницательный взгляд и снова опустил голову к блокноту.
— Мы предложили ему прекрасную работу...
— Простите, вы моряк? Плавали? — вежливо осведомился Осадчий.
— Вообще-то... Нет, не плавал,— после некоторой паузы проговорил Афонин.— Работу, говорю, мы предложили Колосову прекрасную. Пойдет начальником навигационной камеры. С моряками будет общаться.
— Ас морем? — задал второй и последний вопрос Осадчий, поднявшись со стула.
— И с морем. В порту будет работать!
Держа шапку в руках, Осадчий молча поклонился.
— Если вас еще что-либо интересует, то я с удовольствием. Все, что от меня зависит.— Афонин вышел из-за стола, проводил посетителей до дверей своего кабинета.
Очутившись в коридоре, Елена Ивановна вопросительно взглянула на Осадчего. Миролюбивый, благожелательный тон, каким Афонин говорил о старшем помощнике, несколько ее обескуражил.
— Чепуха этот кафердам,— отвечая на ее взгляд, твердо проговорил Осадчий.—Да что, из-за этой ржавчины судно утонуло бы? Пошли в отдел мореплавания.
— Сейчас?
— А чего тянуть? Проверим по пунктам все обвинения. Вот тут я их записал.— Осадчий похлопал по карману, из которого торчала черная обложка блокнота.— Проверим — и уже тогда к начальству.
— Пойдем и в другие отделы, согласилась Елена Ивановна. Уверенность Осадчего передалась ей. На него, по-видимому, благожелательность Афонина, его готовность прояснить дело не произвели никакого впечатления. У Осадчего была своя точка зрения, и поколебать ее было не так-то просто.
Не более десяти минут пробыли они в отделе мореплавания. Осадчий записал отзывы капитанов-наставников: «Отличный штурман, прекрасно знающий свое дело. Работает безаварийно. Составленный по прибытии из рейса акт свидетельствует о хорошо поставленных штурманской и радиослужбах».
Вместе с Еленой Ивановной и Осадчим в коридор вышел молодой моряк, не принимавший участия в разговоре, но внимательно прислушивавшийся к отзывам капитанов. Попросив у Осадчего спички, он явно намеревался завязать разговор.
— Может, мои сигареты возьмете, они покрепче,— пришел ему на помощь Осадчий, протягивая пачку.
Моряк поблагодарил и, закурив, сказал:
— Вы о Колосове говорили. Я плавал с ним. Хороший он, душевный человек. Никогда своих подчиненных в обиду не даст, хотя сам требует службы на всю катушку. И откровенный, что думает, то и скажет начальству прямо в глаза. Вот и нажил себе неприятностей. Уж вы, пожалуйста, разберитесь.
Елена Ивановна подумала, что, может, и впрямь у старшего помощника произошел с кем-то из начальства конфликт. Припомнился разговор с Афониным. Пожалуй, тот говорил не очень убежденно, словно пересказывал чужие мысли. Очевидно, и Осадчий обратил на это внимание. Потому-то так сдержанно держал себя у Афонина.
— Ну, а теперь займемся кафердамом,— сказал Осадчий, распрощавшись со штурманом и направляясь дальше по коридору.
Елена Ивановна дивилась, как быстро он и здесь нашел общий язык с инженерами, работавшими в отделе. Ему сразу же отыскали нужные папки с приказами и актами. Елена Ивановна добросовестно переписывала все необходимое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105