ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Как меня угораздило с тем бисопым бортом? — сквозь зубы бормотал кок, глядя на спою изувеченную руку.
— Сейчас снимем боль.— Татьяна подошла, к шкафчику. Накануне она поставила на вторую полку мазь от ожогов.— Все будет в порядке,— говорила она, осторожно накладывая жировую повязку на багровую воспаленную кожу.— Тут спермацет — китовый жир, новокаин, дезинфицирующие препараты.
Дзюба спокойно наблюдал за каждым ее движением, словно не ему, а кому-то другому оказывали медицинскую помощь, и только под скулой непрерывно дрожал мускул.
Маринка стояла рядом и негромко вздыхала.
— Ты иди, иди, дочка,— сказал ей Дзюба,— сейчас вахта поднимется ужинать.
Но Маринка словно не слышала.
— На полке индивидуальный пакет,— сказала ей Татьяна.— Нитку, нитку потяни. Не слишком туго бинтую? — спросила она Дзюбу.
— В самый раз. От хай йому грець! — воскликнул кок, и круглое лицо его выразило глубокое огорчение.— Беги, дочка, на камбуз. Котлеты высохнут. Плиты я выключил, так ведь еще горячие.
Маринка кивнула.
— Сдвинь вбок и больше ничего там не трогай! — крикнул ей вдогонку Дзюба и, обращаясь к Татьяне, попросил: — Уж вы мне ту руку покрепче подвяжите, чтобы работать не мешала.
— Какая работа?! Вам нужен покой. Идите ложитесь! ,— Нема часу вылеживаться. Хлопцев кто — дядя накормит?
— Вам надо лечь!
Дзюба искоса взглянул на доктора, но промолчал. Спорить считал делом бесполезным. К тому же, если он уляжется, боль вовсе не утихнет.
Татьяна еще не закончила бинтовать руку Дзюбы, как распахнулась дверь и в лазарет втащили Любезнова. Копна черных волос была мокра, вода стекала с них на лицо, на густые бачки, на мокрую куртку.
Оставив товарища на попечение доктора, матросы поспешили на палубу.
— Посмотрите, что там с моей ногой! — возбужденно проговорил Любезнов.
— Вам очень больно? — Татьяна попыталась стащить с матроса сапог.
— Больно — не больно, мне надо знать, как там нога. Кровь, что ли, в сапоге?
Дзюба вытащил из-за пояса кухонный нож и одним взмахом распорол голенище.
— Хорошенькое дело: нога покалечена, сапог изуродован! — ворчал Любезнов.
Ушиб голени был сильный.
— Сорвались ящики — крепление не выдержало,— рассказывал он, оглядывая свою ногу.
Видимо, совсем успокоился, убедившись, что в сапоге не кровь, а вода.
— Все в порядке,—удовлетворенно произнес Дзюба, наблюдавший за тем, как Татьяна осматривает больного.
— Что значит — в порядке?! Кость переломана. Точно! — воскликнул без особой тревоги Любезнов.
— И кость, вероятно, цела,— проговорила Татьяна,
— Как это вы без рентгена узнали?
— Пусть станет на пятку,— посоветовал Дзюба.
— Ну-ка, Любезнов, попробуйте встать,— Татьяна помогла ему подняться.
Лицо матроса побелело.
— Вот трещина не исключена,— сказала Татьяна.
— Так лечите меня. Только активно лечите! Татьяна ответила: лечение сейчас одно — холодом. На ушибленное место надо положить лед. И сразу же сделать укол.
— Нет. С уколом ничего не выйдет. На укол я не согласен.
— Пойду, а то Маринка на камбузе одна,— проговорил Дзюба, видя, что ничего страшного с Любезновым не произошло, кроме того, его раздражало бормотание матроса.—Лед я с Маринкой пришлю,
— А лубки наложить вы тоже не хотите? — невольно улыбнулась Татьяна.— Нога будет в полном покое.
— Лубки? С удовольствием!
Татьяна достала все необходимое. Только во время сильных толчков она вспоминала о шторме, на секунду замирала, но сначала рядом был Дэюба, теперь вот надо успокоить Любезнова: некогда бояться.
— А в лубках нога не онемеет? — спросил обеспоко-енно Любезнов. И как же ни тогда положите холод?
— Ушибленное место оставлю открытым, забинтую выше и ниже. А вообще, врач ноте не должен сообщать больному, какие меры он принимает.
— Смотря какому больному. Я пациент медицински подкованный.
Дверь лазарета растворилась, показался мокрый берет матроса Еременко.
— Как там нога? На месте? — весело спросил и подмигнул приятелю.
— На месте,— сказала Татьяна.
— Тогда давай, Толик, кончай сачковать! На палубе делов и делов! — все так же весело объявил Еременко, словно приглашал Любезнова на интересную прогулку.
— Вы слышите, доктор?! Это же бездушная амеба! Какой я сачок?
— Ему нельзя двигаться,— подтвердила Татьяна,— Лежите, Любезнов, я сейчас вернусь.
Она опять почувствовала тошноту, головокружение. Хоть на несколько минут в свою каюту. Заперла дверь иа крючок. Одну минуту, еще хоть одну минуту полежать, пока пройдет это скверное состояние. Только бы там, на палубе, не случилось новой беды.
А теперь надо встать. Непременно встать и пойти к Любезнову — но нет сил подняться. Спазмы в желудке, в груди. Когда же кончится этот ужас?! А если штормить будет еще несколько дней? Что тогда?
Пересилив себя, поднялась. Кто-то осторожно постучал. Татьяна откинула крючок и очутилась лицом к лицу с Виктором. Балансируя, он держал в одной руке тарелку с котлетами, в другой — большой апельсин.
— Татьяна Константиновна, извините. Я знаю, у вас там люди. Но вы не ужинали.
— Не хочу ничего есть,— сказала Татьяна и села в кресло, радуясь тому, что еще несколько минут побудет возле спасительной койки.
— А я не уйду, пока не поедите,— твердо произнес Виктор.— Когда качка, надо есть. Вам лучше станет.
— Почему вы решили, что мне плохо? — Она хотела спросить весело, непринужденно. Но голос звучал довольно жалко и фальшиво.
Виктор поставил тарелку на стол, мягко ответил:
— Ну кому в шторм хорошо? А вы — женщина.— Он положил котлету на ломтик хлеба.
— Нет, нет!
— Знаете, как уговаривают детишек? За папу, за маму, за дядю Витю.
Теперь он был старше, сильнее. Татьяна заставила себя жевать безвкусную, горьковатую котлету.
Никто никогда не уговаривал ее поесть, не заботился о ней. Вероятно, про компот Виктор сказал для нее. Не мог бросить наушников, уйти от передатчика, вот и сказал, чтобы подбодрить. А вырвал минутку и прибежал с этой тарелкой. Смешной, милый Витя!
Вспомнил ли Николай Степанович хоть раз о ней? Нет, наверное. До нее ли в такой шторм?!
Виктор стоял у раскрытых дверей,
— Утихает шторм. Скоро все будет в норме,— негромко говорил он, очищая апельсин.— На палубе полный
порядок. Все закрепили. И прогноз я принял отличный. Выскочим мы скоро из этой свистопляски.
Татьяна подозревала, что насчет шторма Виктор сочиняет, но была благодарна ему за эту ложь, за участие.
— Мне надо идти, Виктор Дмитриевич. В лазарете ждут.
Татьяна действительно чувствовала себя гораздо лучше — то ли от котлет, то ли от успокаивающих слов Виктора.
— Вот еще витамины.— Он протянул ей разделенный на дольки апельсин.— Люди домой апельсины возят, а мама мне их с собой в рейс дает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105