Не будет знать тех первых дней жизни, воспоминания о которых, матери бережно хранят в своем сердце. .
Саша завозился у нее на коленях и полез в рукав ее пальто озябшей ручонкой. Тут же вытащил ее, показывая пальцем на выбежавшую из подворотни кошку.
Может, еще раз поговорить с Минаковой? Нет, не возьмет. И в клинику уже не вернешься. Вернуться, чтоб завтра все, все повторить сначала?
Машина въехала во двор. В глубине его стоял старинный двухэтажный домик с огромным каштаном у входа. По двору бегали ребятишки. Они сразу же окружили машину, с интересом наблюдая, кто из нее выходит. Но увидев, что привезли еще одного воспитанника, стали расходиться.
Только девочка с черной челкой, положив руку на фару машины, не отходила, будто кого-то ждала. Подумалось: девочка похожа на нее — шестилетнюю Таню, снятую сельским фотографом еще там, у бабушки. Такое же длинное, «па вырост» пальто, такой же острый носик и худая шея. Может быть, эта девочка все еще ждала — приедут, заберут...
Любаша и Мария Степановна вышли из машины, и все вместе направились к дому. У дверей нянюшка остановилась.Хоть на части ее режьте, хоть увольняйте, дальше
не пойдет. Саша, совсем успокоенный, крутился у Татьяны на руках и смеялся, пытаясь поймать снежинки. Он был доволен. А у Татьяны впервые в жизни болело сердце. Болело, как болит ушибленная рука или нога. Она медленно шла к высокой дубовой двери. Девочка с черной челкой теперь стояла сбоку у каштана и испуганным, как пока-залось Татьяне, словно бы молящим взором смотрела на них. Конечно, девочка понимала, что сейчас произойдет, и, быть может, опять переживала уже пережитые горь-
Минуты сочувствовала другому маленькому челове-веку, которого тетя оставит за высокой тяжелой дверью. Она парализованная этим, все понимающим взрос-лым взглядом ребенка, Татьяна остановилась. Любаша тоже остановилась, постояла и, опустив голову, пошла к машине.
Татьяна рывком открыла дверь. Принимать ребенка вышла заведующая, невысокого роста молодая женщина в больших роговых очках, с тонкими, чуть подведенными губами.
Обо всем договорено заранее. Оставалось лишь передать документы, которые достала из сумки.
Заведующая прочла их, покачала головой. Нет, эти документы она не примет. Ребенка пусть привезут завтра с уже переоформленным медицинским заключением.
Татьяна безразлично пожала плечом. Заключение она может и сейчас написать заново.
— Хорошо, пойду вам навстречу,— с нажимом проговорила заведующая.
Татьяна безразлично кивнула и застегнула сумку.
— Он вам мешает, спустите ребенка на пол,— безапелляционно произнесла заведующая.
Саша вцепился ручонками в Татьяну, захныкал.
— Ирина Александровна! — позвала заведующая.— Ирина Александровна! — опять обратилась к вошедшей нянюшке.— Возьмите ребенка.
Ирина Александровна, квадратная, атлетического сложения женщина, ловким, быстрым движением молча оторвала ребенка от Татьяны.
Тот зашелся в крике.
— Уходите, да побыстрее. Слышите, доктор! — распоряжалась заведующая.
Татьяна, не глядя на Сашу, пошла к дверям. Она не могла больше слышать этого надрывавшего душу крика. Надо бежать, бежать, оставив ребенка здесь.
И уже не крик, а отчаяние, мольба в зазвеневшем и оборвавшемся:
— Мама, мама!
И остановилась. Бросилась к нему. Схватила, прижала к себе:
— Не отдам. Сынок, успокойся. Пойдем домой! Мальчонка глубоко всхлипнул, обхватил ее шею, прижался щекой к ее щеке и, обессиленный, затих.
— Вот это уже совсем зря,— недовольно проговорила заведующая.— Сентиментальность педагогу категорически противопоказана.
- Я не педагог... И возьму его с собой,— взволнован-но проговорила Татьяна, протянув руку к документам. - Это останется у меня. Вернуть их я не могу,— ле-дяным тоном изрекла заведующая.
Вы ведь только что не хотели их брать,— удивленно произнесла Татьяна.
Но раз привезли ребенка, теперь я не имею права его отдавать.— Заведующая села за стол и обернулась к стоящей у стены нянюшке.
— Считайте, что мы его не привозили,— решительным движением Татьяна взяла документы, щелкнула сумкой.— Бумаги мне теперь нужны, чтобы усыновить Сашу.
— Поразительно,— пробормотала заведующая, удивленно глядя на Татьяну и всем своим видом показывая, что не одобряет ее поведения — несерьезного, несолидного.
— Вы могли бы взять ребенка постарше,— после продолжительного молчания посоветовала.
Татьяна в это время застегивала на малыше пальто, надевала шапку.
— Какого ребенка? Зачем? — Татьяна была занята своими мыслями и не сразу сообразила, что именно име-ет в виду заведующая.
- Ведь мальчик не совсем здоров. А если рецидив?..
— Он здоров! Слышите, совершенно здоров! — резко проговорила Татьяна, не заметив, что ее тон — тон матери, а не лечащего врача.
Вдруг стало так спокойно, так легко на душе, почувствовала себя такой счастливой. Это был ее ребенок, потому что только она была ему нужна. Нужна больше, чем та, которая называлась матерью.
Такое, родилось в эту минуту чувство, словно давно хотела взять домой свое дитя, а ей в этом мешали, и она нервничала, волновалась, не знала, как быть. Вот такое странное чувство, хотя все было не так. Быть может, подсознательно, давно созревало это решение, поэтому и перевод в Киев отвергла.
Увидев сияющую Татьяну с ребенком на руках, Люба-ша радостно взвизгнула.
— Знала, знала! Еще раньше знала, что не отдадите Сашку,— с жаром твердила.— Я стирать буду и купать его буду. Иди ко мне, Сашок!
Но Саша хотел одного: чтобы его не трогали. К ним спешила Мария Степановна:
— Как гора с плеч, боже мой, как гора,— смеясь, утирала концом платка глаза.— Он мальчик хороший, аккуратненький...
— Какой ни есть, а мой. Мой сын! —Было так странно и хорошо повторять: мой сын.
А девочка с черной челкой снова стояла возле машины и испытующе смотрела на Татьяну. Та подошла, потрепала ее по щеке и сказала, словно оправдываясь:
— Я его домой забираю. Девочка тихо спросила:
— Навсегда?
— И тебя навсегда заберут домой. Обязательно.
Но глаза девочки оставались по-взрослому серьезными. Она не поверила, потому что знала больше, чем нужно знать ребенку в шесть лет.
И Татьяне от этого взгляда стало неловко за свою ра- ; дость, за обретенный покой.
И раздумывать было нечего. Она останется в клинике с детьми. Все эти статьи, работы — это потом, потом. По возможности.
— А Сашеньку принесите завтра в клинику. Кому он помешает? А потом уже в ясли определим,— просила Мария Степановна. Пока ехали домой — обдумала.
— Не надо в больницу! — запротестовала Любаша.— Я завтра в школу не пойду, буду казенить, а послезавтра воскресенье.
— Устроимся. И «казенить» тебе, Любаша, ни к чему,— ответила Татьяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Саша завозился у нее на коленях и полез в рукав ее пальто озябшей ручонкой. Тут же вытащил ее, показывая пальцем на выбежавшую из подворотни кошку.
Может, еще раз поговорить с Минаковой? Нет, не возьмет. И в клинику уже не вернешься. Вернуться, чтоб завтра все, все повторить сначала?
Машина въехала во двор. В глубине его стоял старинный двухэтажный домик с огромным каштаном у входа. По двору бегали ребятишки. Они сразу же окружили машину, с интересом наблюдая, кто из нее выходит. Но увидев, что привезли еще одного воспитанника, стали расходиться.
Только девочка с черной челкой, положив руку на фару машины, не отходила, будто кого-то ждала. Подумалось: девочка похожа на нее — шестилетнюю Таню, снятую сельским фотографом еще там, у бабушки. Такое же длинное, «па вырост» пальто, такой же острый носик и худая шея. Может быть, эта девочка все еще ждала — приедут, заберут...
Любаша и Мария Степановна вышли из машины, и все вместе направились к дому. У дверей нянюшка остановилась.Хоть на части ее режьте, хоть увольняйте, дальше
не пойдет. Саша, совсем успокоенный, крутился у Татьяны на руках и смеялся, пытаясь поймать снежинки. Он был доволен. А у Татьяны впервые в жизни болело сердце. Болело, как болит ушибленная рука или нога. Она медленно шла к высокой дубовой двери. Девочка с черной челкой теперь стояла сбоку у каштана и испуганным, как пока-залось Татьяне, словно бы молящим взором смотрела на них. Конечно, девочка понимала, что сейчас произойдет, и, быть может, опять переживала уже пережитые горь-
Минуты сочувствовала другому маленькому челове-веку, которого тетя оставит за высокой тяжелой дверью. Она парализованная этим, все понимающим взрос-лым взглядом ребенка, Татьяна остановилась. Любаша тоже остановилась, постояла и, опустив голову, пошла к машине.
Татьяна рывком открыла дверь. Принимать ребенка вышла заведующая, невысокого роста молодая женщина в больших роговых очках, с тонкими, чуть подведенными губами.
Обо всем договорено заранее. Оставалось лишь передать документы, которые достала из сумки.
Заведующая прочла их, покачала головой. Нет, эти документы она не примет. Ребенка пусть привезут завтра с уже переоформленным медицинским заключением.
Татьяна безразлично пожала плечом. Заключение она может и сейчас написать заново.
— Хорошо, пойду вам навстречу,— с нажимом проговорила заведующая.
Татьяна безразлично кивнула и застегнула сумку.
— Он вам мешает, спустите ребенка на пол,— безапелляционно произнесла заведующая.
Саша вцепился ручонками в Татьяну, захныкал.
— Ирина Александровна! — позвала заведующая.— Ирина Александровна! — опять обратилась к вошедшей нянюшке.— Возьмите ребенка.
Ирина Александровна, квадратная, атлетического сложения женщина, ловким, быстрым движением молча оторвала ребенка от Татьяны.
Тот зашелся в крике.
— Уходите, да побыстрее. Слышите, доктор! — распоряжалась заведующая.
Татьяна, не глядя на Сашу, пошла к дверям. Она не могла больше слышать этого надрывавшего душу крика. Надо бежать, бежать, оставив ребенка здесь.
И уже не крик, а отчаяние, мольба в зазвеневшем и оборвавшемся:
— Мама, мама!
И остановилась. Бросилась к нему. Схватила, прижала к себе:
— Не отдам. Сынок, успокойся. Пойдем домой! Мальчонка глубоко всхлипнул, обхватил ее шею, прижался щекой к ее щеке и, обессиленный, затих.
— Вот это уже совсем зря,— недовольно проговорила заведующая.— Сентиментальность педагогу категорически противопоказана.
- Я не педагог... И возьму его с собой,— взволнован-но проговорила Татьяна, протянув руку к документам. - Это останется у меня. Вернуть их я не могу,— ле-дяным тоном изрекла заведующая.
Вы ведь только что не хотели их брать,— удивленно произнесла Татьяна.
Но раз привезли ребенка, теперь я не имею права его отдавать.— Заведующая села за стол и обернулась к стоящей у стены нянюшке.
— Считайте, что мы его не привозили,— решительным движением Татьяна взяла документы, щелкнула сумкой.— Бумаги мне теперь нужны, чтобы усыновить Сашу.
— Поразительно,— пробормотала заведующая, удивленно глядя на Татьяну и всем своим видом показывая, что не одобряет ее поведения — несерьезного, несолидного.
— Вы могли бы взять ребенка постарше,— после продолжительного молчания посоветовала.
Татьяна в это время застегивала на малыше пальто, надевала шапку.
— Какого ребенка? Зачем? — Татьяна была занята своими мыслями и не сразу сообразила, что именно име-ет в виду заведующая.
- Ведь мальчик не совсем здоров. А если рецидив?..
— Он здоров! Слышите, совершенно здоров! — резко проговорила Татьяна, не заметив, что ее тон — тон матери, а не лечащего врача.
Вдруг стало так спокойно, так легко на душе, почувствовала себя такой счастливой. Это был ее ребенок, потому что только она была ему нужна. Нужна больше, чем та, которая называлась матерью.
Такое, родилось в эту минуту чувство, словно давно хотела взять домой свое дитя, а ей в этом мешали, и она нервничала, волновалась, не знала, как быть. Вот такое странное чувство, хотя все было не так. Быть может, подсознательно, давно созревало это решение, поэтому и перевод в Киев отвергла.
Увидев сияющую Татьяну с ребенком на руках, Люба-ша радостно взвизгнула.
— Знала, знала! Еще раньше знала, что не отдадите Сашку,— с жаром твердила.— Я стирать буду и купать его буду. Иди ко мне, Сашок!
Но Саша хотел одного: чтобы его не трогали. К ним спешила Мария Степановна:
— Как гора с плеч, боже мой, как гора,— смеясь, утирала концом платка глаза.— Он мальчик хороший, аккуратненький...
— Какой ни есть, а мой. Мой сын! —Было так странно и хорошо повторять: мой сын.
А девочка с черной челкой снова стояла возле машины и испытующе смотрела на Татьяну. Та подошла, потрепала ее по щеке и сказала, словно оправдываясь:
— Я его домой забираю. Девочка тихо спросила:
— Навсегда?
— И тебя навсегда заберут домой. Обязательно.
Но глаза девочки оставались по-взрослому серьезными. Она не поверила, потому что знала больше, чем нужно знать ребенку в шесть лет.
И Татьяне от этого взгляда стало неловко за свою ра- ; дость, за обретенный покой.
И раздумывать было нечего. Она останется в клинике с детьми. Все эти статьи, работы — это потом, потом. По возможности.
— А Сашеньку принесите завтра в клинику. Кому он помешает? А потом уже в ясли определим,— просила Мария Степановна. Пока ехали домой — обдумала.
— Не надо в больницу! — запротестовала Любаша.— Я завтра в школу не пойду, буду казенить, а послезавтра воскресенье.
— Устроимся. И «казенить» тебе, Любаша, ни к чему,— ответила Татьяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105