Так вот, этот сложный агрегат4— последнее слово техники
— Есть у меня такой- в ванной!
— Но разница в том, что резьба на вашем сорвана, прокладки износились. И весь второй этаж по-прежнему под угрозой стихийного бедствия.
— А я-то вообразила: вот она, забота о бедной одинокой женщине. Но... но все равно спасибо, уже серьезно проговорила Татьяна.— Только зачем же вы в выходной день находите себе дело?
— Как говорится: для нашего Федота не страшна работа.
Татьяна подумала: только у очень крепких, здоровых людей могут быть такие удивительно ровные белые зубы, такая гладкая, смуглая кожа с темным румянцем на высоких скулах. И вообще, лицо этого человека какое-то очень своеобразное: черные узкие глаза и брови узкие, подвижные, быстрый взгляд, быстрая реакция. И кажутся случайными в его руках гаечный ключ, прокладки. Ему бы мчаться, пригнувшись к гриве скакуна, по бескрайней полынной степи, в казачьей лаве в атаку на Екатеринодар.
— Положите, наконец, эти ваши орудия производства! Давайте выпьем чаю,— сказала Татьяна.
— Если можно — кофе.
— Ладно, приготовлю кофе.
Андрей вошел в ванную комнату, аккуратно передвинул сушившуюся там ночную сорочку и, когда Татьяна стала торопливо сдергивать со шнурка остальное мокрое белье, сказал, что оно не помешает. Как будто дело было только в том— помешает, не помешает.
Неужели в воскресный день его привела сюда лишь забота о неисправностях в ванной? Конечно, нет. Тогда что же?
Пришел — и очень хорошо, что пришел. А то ведь ничего в этом ЖЭКе не допросишься. Там только внимательно выслушают и запишут.
— Доктор, мне нужна ваша помощь,— крикнул из ванной Андрей.
— Медицинская или техническая? — с серьезным видом спросила Татьяна.
— Техническая. Поверните вентиль. Да не так! По часовой стрелке!
— Не могу. Андрей рассмеялся.
— Держите ключ.— Он, запросто взяв Татьяну за плечи, повернул так, чтобы не заслоняла свет, будто она и впрямь была его помощником.— Кстати, как вас зовут?
— Татьяна.
— А по отчеству?
— Какое может быть отчество у подсобника? Просто Татьяна.
— А меня Андрей. Андрей Тищенко. — Ой, кофе сбежит.
— Идите, сам тут управлюсь.
Андрей. держался так просто и непринужденно, что, когда, закончив работу, стал мыть руки, Татьяна скороговоркой бросила:
— Кстати, товарищ добрый, у меня форточка не открывается. Дверь не закрывается. Зима идет. И вообще...
— Какая дверь?—Андрей, вытирая руки, вышел из ванной.
Ей стало неловко. Совершенно незнакомый человек... Пробормотала:
— Извините, это я так, к слову.
— Ничего, при современном состоянии техники эта задача решается просто,— сказал Андрей, доставая из чемоданчика стамеску.
Форточку он тоже привел в порядок и, закурив, сел к столику.
— А знаете, Татьяна, я ведь пришел к вам за советом.— Андрей озабоченно нахмурился, и Татьяна подумала, что он гораздо старше, чем ей показалось.
— Слушаю,—сказала Татьяна. Значит, верно, смеситель всего лишь предлог.
— Есть вещи, о которых невозможно говорить с совершенно чужими людьми, скажем, в поликлинике. Да еще как подумаю, что сказанное где-то запишут—не могу. Это касается моей семьи, моей сестренки. Вот послушайте ее рассуждения.— И Андрей во всех подробностях передал «странный разговор», произошедший между ним и Любашей.
Татьяна молчала. Вероятно, тревожила Андрея не только эта беседа, не только то, что девочка сильно похудела, изменилась. Что-то было еще, о чем он умолчал. Сидел, курил одну сигарету за другой и все не решался сказать о том, чем вызваны все его тревоги, опасения.
— Можете не сомневаться, никто о нашем разговоре знать не будет,— пришла ему на помощь Татьяна.
— Я не сомневаюсь. Просто не могу так сразу,— Андрей выпрямился, смял сигарету.— Может, моя мать не понимала, что не должна иметь ребенка. А может, и знала и решилась, считая, что вернулась к жизни, что все прошло, и хотела прошлое забыть. Я говорю так сбивчиво, непоследовательно...
— Ничего, продолжайте.
— Мама во время войны была угнана в Австрию. Отец разыскал сначала ее, потом меня. Не скоро. Она к тому времени уже поправилась. О ее болезни узнал я много лет спустя. Когда Любаше исполнилось четыре года, отец погиб в автомобильной катастрофе. Вот маму и забрали опять в больницу. Там и сказали мне, чем она болела после концлагеря.
— Сестра знает?
— Нет.
Снова долгое молчание. Он мог и не продолжать, потому что Татьяне было хорошо известно, какие психические расстройства бывали у бывших узников концлагерей.
— Однажды слышал, как отец утешал ее, плачущую: «Успокойся, ты здорова, пойми, здорова, и ребенок родится здоровым». Я до сих пор не могу забыть, как она плакала. Потом все припомнилось. Вот и боюсь, всегда боюсь за Любашу. Читал о наследственности.
— Вовсе не обязательно,— твердо сказала Татьяна.— Вовсе не обязательно. Но хорошо, что вы пришли, я поговорю с сестрой.
Андрей резко выбросил руку вперед, словно что-то от себя отстраняя.
— Нет, нет! Не делайте этого!
— Успокойтесь! Я просто познакомлюсь с Любашей и незаметно понаблюдаю,— сказала Татьяна,
Приходят к ней домой люди узнать ее мнение. Не в клинику, а домой. Наверное, это хорошо. А может, пришли потому, что к знакомому врачу как-то легче обратиться, а не потому, что знакомый этот хороший специалист.
— Мне кажется, я слишком резко оборвал Любашу, когда она заговорила об этом своем перемещении в пространстве. Замкнется — тогда вообще ничего не добьешься. Как знать, что у нее в голове, что собирается делать.
Татьяна допила кофе, поставила чашечку на стол. Ей уже приблизительно ясна была вся картина. Конечно, нужно посмотреть девушку. Но, вероятно, ничего серьезного. Возраст, какие-либо «сердечные» дела.
— После этого разговора ни минуты не чувствую себя спокойным.
— Понятно,— кивнула Татьяна.— Но ей о врачах, о болезни ни слова.
— А как же вы ее понаблюдаете?
— Если вы придумали смеситель для того, чтобы проконсультироваться, я тоже сумею что-либо придумать.
— Обиделись?
— Разве я произвожу впечатление ограниченного человека? Кстати, попадались вам на глаза эти огромные афиши — чехословацкий аттракцион?
— Драконы, карусели, горки? — удивленно спросил Андрей.
— И машины. Сделала на днях крюк, прошла через парк. Эти маленькие машины носятся, толкаются. И взрослые тоже не прочь покататься.
Он настороженно взглянул на Татьяну. Как понимать ее слова? Приглашение? Только вчера Зина Королева, их технолог, тоже о парке говорила, потом о коллективном посещении театра. А ему сейчас не до театра, не до парков. Не до «коллективных посещений», будь то Зина или Татьяна. И все же он, усмехнувшись, спросил:
— И вам захотелось покататься?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Есть у меня такой- в ванной!
— Но разница в том, что резьба на вашем сорвана, прокладки износились. И весь второй этаж по-прежнему под угрозой стихийного бедствия.
— А я-то вообразила: вот она, забота о бедной одинокой женщине. Но... но все равно спасибо, уже серьезно проговорила Татьяна.— Только зачем же вы в выходной день находите себе дело?
— Как говорится: для нашего Федота не страшна работа.
Татьяна подумала: только у очень крепких, здоровых людей могут быть такие удивительно ровные белые зубы, такая гладкая, смуглая кожа с темным румянцем на высоких скулах. И вообще, лицо этого человека какое-то очень своеобразное: черные узкие глаза и брови узкие, подвижные, быстрый взгляд, быстрая реакция. И кажутся случайными в его руках гаечный ключ, прокладки. Ему бы мчаться, пригнувшись к гриве скакуна, по бескрайней полынной степи, в казачьей лаве в атаку на Екатеринодар.
— Положите, наконец, эти ваши орудия производства! Давайте выпьем чаю,— сказала Татьяна.
— Если можно — кофе.
— Ладно, приготовлю кофе.
Андрей вошел в ванную комнату, аккуратно передвинул сушившуюся там ночную сорочку и, когда Татьяна стала торопливо сдергивать со шнурка остальное мокрое белье, сказал, что оно не помешает. Как будто дело было только в том— помешает, не помешает.
Неужели в воскресный день его привела сюда лишь забота о неисправностях в ванной? Конечно, нет. Тогда что же?
Пришел — и очень хорошо, что пришел. А то ведь ничего в этом ЖЭКе не допросишься. Там только внимательно выслушают и запишут.
— Доктор, мне нужна ваша помощь,— крикнул из ванной Андрей.
— Медицинская или техническая? — с серьезным видом спросила Татьяна.
— Техническая. Поверните вентиль. Да не так! По часовой стрелке!
— Не могу. Андрей рассмеялся.
— Держите ключ.— Он, запросто взяв Татьяну за плечи, повернул так, чтобы не заслоняла свет, будто она и впрямь была его помощником.— Кстати, как вас зовут?
— Татьяна.
— А по отчеству?
— Какое может быть отчество у подсобника? Просто Татьяна.
— А меня Андрей. Андрей Тищенко. — Ой, кофе сбежит.
— Идите, сам тут управлюсь.
Андрей. держался так просто и непринужденно, что, когда, закончив работу, стал мыть руки, Татьяна скороговоркой бросила:
— Кстати, товарищ добрый, у меня форточка не открывается. Дверь не закрывается. Зима идет. И вообще...
— Какая дверь?—Андрей, вытирая руки, вышел из ванной.
Ей стало неловко. Совершенно незнакомый человек... Пробормотала:
— Извините, это я так, к слову.
— Ничего, при современном состоянии техники эта задача решается просто,— сказал Андрей, доставая из чемоданчика стамеску.
Форточку он тоже привел в порядок и, закурив, сел к столику.
— А знаете, Татьяна, я ведь пришел к вам за советом.— Андрей озабоченно нахмурился, и Татьяна подумала, что он гораздо старше, чем ей показалось.
— Слушаю,—сказала Татьяна. Значит, верно, смеситель всего лишь предлог.
— Есть вещи, о которых невозможно говорить с совершенно чужими людьми, скажем, в поликлинике. Да еще как подумаю, что сказанное где-то запишут—не могу. Это касается моей семьи, моей сестренки. Вот послушайте ее рассуждения.— И Андрей во всех подробностях передал «странный разговор», произошедший между ним и Любашей.
Татьяна молчала. Вероятно, тревожила Андрея не только эта беседа, не только то, что девочка сильно похудела, изменилась. Что-то было еще, о чем он умолчал. Сидел, курил одну сигарету за другой и все не решался сказать о том, чем вызваны все его тревоги, опасения.
— Можете не сомневаться, никто о нашем разговоре знать не будет,— пришла ему на помощь Татьяна.
— Я не сомневаюсь. Просто не могу так сразу,— Андрей выпрямился, смял сигарету.— Может, моя мать не понимала, что не должна иметь ребенка. А может, и знала и решилась, считая, что вернулась к жизни, что все прошло, и хотела прошлое забыть. Я говорю так сбивчиво, непоследовательно...
— Ничего, продолжайте.
— Мама во время войны была угнана в Австрию. Отец разыскал сначала ее, потом меня. Не скоро. Она к тому времени уже поправилась. О ее болезни узнал я много лет спустя. Когда Любаше исполнилось четыре года, отец погиб в автомобильной катастрофе. Вот маму и забрали опять в больницу. Там и сказали мне, чем она болела после концлагеря.
— Сестра знает?
— Нет.
Снова долгое молчание. Он мог и не продолжать, потому что Татьяне было хорошо известно, какие психические расстройства бывали у бывших узников концлагерей.
— Однажды слышал, как отец утешал ее, плачущую: «Успокойся, ты здорова, пойми, здорова, и ребенок родится здоровым». Я до сих пор не могу забыть, как она плакала. Потом все припомнилось. Вот и боюсь, всегда боюсь за Любашу. Читал о наследственности.
— Вовсе не обязательно,— твердо сказала Татьяна.— Вовсе не обязательно. Но хорошо, что вы пришли, я поговорю с сестрой.
Андрей резко выбросил руку вперед, словно что-то от себя отстраняя.
— Нет, нет! Не делайте этого!
— Успокойтесь! Я просто познакомлюсь с Любашей и незаметно понаблюдаю,— сказала Татьяна,
Приходят к ней домой люди узнать ее мнение. Не в клинику, а домой. Наверное, это хорошо. А может, пришли потому, что к знакомому врачу как-то легче обратиться, а не потому, что знакомый этот хороший специалист.
— Мне кажется, я слишком резко оборвал Любашу, когда она заговорила об этом своем перемещении в пространстве. Замкнется — тогда вообще ничего не добьешься. Как знать, что у нее в голове, что собирается делать.
Татьяна допила кофе, поставила чашечку на стол. Ей уже приблизительно ясна была вся картина. Конечно, нужно посмотреть девушку. Но, вероятно, ничего серьезного. Возраст, какие-либо «сердечные» дела.
— После этого разговора ни минуты не чувствую себя спокойным.
— Понятно,— кивнула Татьяна.— Но ей о врачах, о болезни ни слова.
— А как же вы ее понаблюдаете?
— Если вы придумали смеситель для того, чтобы проконсультироваться, я тоже сумею что-либо придумать.
— Обиделись?
— Разве я произвожу впечатление ограниченного человека? Кстати, попадались вам на глаза эти огромные афиши — чехословацкий аттракцион?
— Драконы, карусели, горки? — удивленно спросил Андрей.
— И машины. Сделала на днях крюк, прошла через парк. Эти маленькие машины носятся, толкаются. И взрослые тоже не прочь покататься.
Он настороженно взглянул на Татьяну. Как понимать ее слова? Приглашение? Только вчера Зина Королева, их технолог, тоже о парке говорила, потом о коллективном посещении театра. А ему сейчас не до театра, не до парков. Не до «коллективных посещений», будь то Зина или Татьяна. И все же он, усмехнувшись, спросил:
— И вам захотелось покататься?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105