ты, мама, еще сможешь к ним вернуться...
ГЛАВА 15
Стоило лишь чуть-чуть повернуть голову — и она видела темную жесткую прядь, упавшую на крутой лоб капитана, твердую линию подбородка и резко очерченных губ. Но сдерживала себя. Все вокруг увлечены происходящим на экране, но ведь и невзначай можно перехватить взгляд.
Она и Николай сидят рядом, разделенные и отдаленные друг от друга людьми. Первый раз за все время. Обычно, когда Татьяна вечером выходила на палубу, места возле капитана уже заняты. А сегодня вызвали старшего помощника, и он уступил ей свой шезлонг. Хорошо, что немного задержалась, а то бы пришлось сесть около Виктора, который всегда держал для нее место.
Да, все получилось как нельзя лучше. И Николай Степанович слишком уж внимательно смотрит на экран. Татьяна коснулась плечом его плеча. Не заметил? Нет, притворяется или думает, что у нее это вышло случай: но. Оба увлечены погоней за неуловимым разведчиком.
Спустя несколько минут она снова наклоняется, чтобы лучше разглядеть, что происходит на полотне, и касается рукой его руки. Чуть-чуть вздрогнул, повернул к ней голову. Взгляды их встретились.
Она не опускала глаз: помнишь? Ты помнишь тот вечер? Его взгляд скользнул по ее щеке, задержался на полураскрытых губах.Татьяне показалось, что капитан ответил: думаю о тебе.
Нет, ничего не было произнесено, хотя сказано все. Эти мгновения сблизили их больше, чем весь рейс. Чувствовала тепло его руки, сильные удары своего сердца. Что происходило там, на ярко освещенном полотне, ни он, ни она не видели. Каждый из них чего-то еще ждал.
Погас экран. Николай Степанович едва успел отнять свою руку — вспыхнул свет. Татьяна медленно встала, направилась к проему дверей, ведущих в жилые помещения. Ждала, что каким-нибудь вопросом, замечанием он остановит. Тогда... Что тогда? Вокруг люди. Но ведь потом, потом никого не будет в коридорах!
Капитан остался сидеть в. кресле, заговорил со старшим механиком.Татьяна вошла в коридор. Громко переговариваясь, моряки, расходились по каютам. Она открыла дверь в лазарет. Должен же Николай под каким-либо предлогом зайти или позвонить к ней.
А дальше? От нее он будет возвращаться в собственный дом, к жене, к их общим интересам. А она, Татьяна, будет ждать, искать с ним встреч, ревниво ловить его взгляд, который он украдкой бросит на часы, ссориться, мириться и опять ждать встречи.
Нет. Ни шага к нему первой. Больше ни шага. Ведь и сейчас, даже сейчас он более сдержан, более уравновешен, чем она.
Но она перешла рубеж, за которым смешно и глупо играть в «официальность». Понятно, она будет искать предлога побыть с ним. Потом он еще с моря, задолго до прихода в порт, даст радиограмму супруге: «Встречай, дорогая!» И дорогая увезет его домой.
Все так. Все только так. Но на столе телефон. Набрать номер сто, услышать его голос. Говорить она ничего не будет. Только услышать его басовитое: «Да, да?»
Легкий стук, и дверь в лазарет открылась. — Я так и думал! — Виктор неуверенно перешагнул комингс.— Вы обещали Ремарка.
Она молча поднялась. Сделала шаг к нему. За спиной Виктора в коридоре, кажется, мелькнула белая куртка Дзюбы. Нет, показалось.
Совсем близко от ее лица в полутьме его лицо, растерянные, счастливые глаза...
— Ты кому-нибудь сказал, что идешь ко мне?
— Важно ли это, Танюша?
— С ума сошел! — прошептала она.
— Да, да, сошел с ума!
— Если ты не хочешь, чтобы меня перестали уважать...
— Танюша, милая...
— Тише. Мы еще обо всем поговорим.— Сейчас же не могла заставить себя даже улыбнуться.— Дай честное слово, что все останется, как прежде. Так надо.
— Почему? Кому это надо?
— Я уже сказала, чтобы никто не посмел о нас плохо подумать.
— Разве так важно, что скажут?! Важно самим знать.
— Я тебя прошу. Пока не сойдем на берег — ни слова!
— Хорошо. Если ты просишь...
— А сейчас я выйду. Зажги свет и жди, будто ты давно пришел за книгой и меня не застал.
По коридору, как на зло, разгуливал Любезнов. Сердце Татьяны замерло. Только его здесь не хватало! Неужели видел Виктора?
— Я думал, вы еще на палубе обсуждаете шедевр киноискусства,— сказал Любезнов, устремляясь за ней.
Она шла быстро, чтобы увести его подальше от лазарета.
— Что-нибудь случилось?
— Нога распухла.
— То есть как? — Только теперь она заметила воспаленные глаза, тяжелое дыхание Любезнова.
— Распухла, и все. Болит, проклятая.
— Идите к себе в каюту и ложитесь. Вам нельзя двигаться. Я сейчас приду, осмотрю,— сказала Татьяна. Кажется, Любезнов ничего не заподозрил. А если б не он, если б вдруг кто-либо из штурманов или механиков почувствовал себя плохо? Стояли бы у закрытых дверей лазарета, искали бы по всему судну. Рано или поздно пришлось бы открыть.
Свет из лазарета падал в коридор. Виктор вскочил, бросился к ней.
— Танюша...
— Татьяна Константиновна, хотели сказать?! Съежился, словно его ударили.
— Хорошо... Но глаза — будто я в самом деле чужой.
— Ведь условились,—скрывая досаду-, Татьяна заставила себя улыбнуться.
Эту улыбку мгновенно отразило его лицо. Изменилось настроение. Виктор кивнул — ничего подобного не повторится.
— Идите. Книгу я передам вам завтра... в кают-компании. Сейчас некогда. Матрос заболел.— Она вынудила себя улыбнуться еще раз.— Идите, Виктор Дмитриевич.
— Покойной ночи.—Она отвернулась к шкафу с медикаментами. Кажется, все необходимое взяла. Любез-нову надо прежде всего лечь, а не бегать по трапам из каюты в каюту, в лазарет. А может, ей только показалось, что у него жар? Захотелось еще посачковать, вот и вспомнил о своем ушибе.
Любезнов был в каюте один, его сосед, очевидно, стоял вахту.
— Так что же у вас с ногой? — строго спросила Татьяна.
— Вы уже на меня не сердитесь? — улыбнулся матрос.
— Сержусь. Вы считаете, если женщина одинока, то можно нести всякую околесицу?
— Одинокая, несчастная, некрасивая, неудачница...— смеясь, досказал Любезнов.— Комплекс неполноценности?
— А у вас какой комплекс? — стараясь сохранить все то же строгое выражение лица, спросила.
— Полноценности! У меня все есть: жена, дети, долги, болезни — словом, все!
— Хватит зубоскалить. Показывайте ваши болезни. Но при одном взгляде на ногу матроса нахмурилась.
Небольшая ссадина разранилась, голень опухла, покраснела. Синими жгутами вздулись вены. Зачем он ходил в таком состоянии?
— Думал, пройдет,— сказал Любезнов.— Да и не была она такой. Утром, правда, уже хорошо побаливала. Стал раздеваться — увидел.
— Надо же было прийти,— сердито проговорила Татьяна, ощупывая затвердевшие мышцы. Она беспокоилась о другом своем больном — Дзюбе, а у того все в порядке. Видимо, организм как:то приспособился к ожогам. Да и сам Дзюба не хуже ее знал, как лечиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
ГЛАВА 15
Стоило лишь чуть-чуть повернуть голову — и она видела темную жесткую прядь, упавшую на крутой лоб капитана, твердую линию подбородка и резко очерченных губ. Но сдерживала себя. Все вокруг увлечены происходящим на экране, но ведь и невзначай можно перехватить взгляд.
Она и Николай сидят рядом, разделенные и отдаленные друг от друга людьми. Первый раз за все время. Обычно, когда Татьяна вечером выходила на палубу, места возле капитана уже заняты. А сегодня вызвали старшего помощника, и он уступил ей свой шезлонг. Хорошо, что немного задержалась, а то бы пришлось сесть около Виктора, который всегда держал для нее место.
Да, все получилось как нельзя лучше. И Николай Степанович слишком уж внимательно смотрит на экран. Татьяна коснулась плечом его плеча. Не заметил? Нет, притворяется или думает, что у нее это вышло случай: но. Оба увлечены погоней за неуловимым разведчиком.
Спустя несколько минут она снова наклоняется, чтобы лучше разглядеть, что происходит на полотне, и касается рукой его руки. Чуть-чуть вздрогнул, повернул к ней голову. Взгляды их встретились.
Она не опускала глаз: помнишь? Ты помнишь тот вечер? Его взгляд скользнул по ее щеке, задержался на полураскрытых губах.Татьяне показалось, что капитан ответил: думаю о тебе.
Нет, ничего не было произнесено, хотя сказано все. Эти мгновения сблизили их больше, чем весь рейс. Чувствовала тепло его руки, сильные удары своего сердца. Что происходило там, на ярко освещенном полотне, ни он, ни она не видели. Каждый из них чего-то еще ждал.
Погас экран. Николай Степанович едва успел отнять свою руку — вспыхнул свет. Татьяна медленно встала, направилась к проему дверей, ведущих в жилые помещения. Ждала, что каким-нибудь вопросом, замечанием он остановит. Тогда... Что тогда? Вокруг люди. Но ведь потом, потом никого не будет в коридорах!
Капитан остался сидеть в. кресле, заговорил со старшим механиком.Татьяна вошла в коридор. Громко переговариваясь, моряки, расходились по каютам. Она открыла дверь в лазарет. Должен же Николай под каким-либо предлогом зайти или позвонить к ней.
А дальше? От нее он будет возвращаться в собственный дом, к жене, к их общим интересам. А она, Татьяна, будет ждать, искать с ним встреч, ревниво ловить его взгляд, который он украдкой бросит на часы, ссориться, мириться и опять ждать встречи.
Нет. Ни шага к нему первой. Больше ни шага. Ведь и сейчас, даже сейчас он более сдержан, более уравновешен, чем она.
Но она перешла рубеж, за которым смешно и глупо играть в «официальность». Понятно, она будет искать предлога побыть с ним. Потом он еще с моря, задолго до прихода в порт, даст радиограмму супруге: «Встречай, дорогая!» И дорогая увезет его домой.
Все так. Все только так. Но на столе телефон. Набрать номер сто, услышать его голос. Говорить она ничего не будет. Только услышать его басовитое: «Да, да?»
Легкий стук, и дверь в лазарет открылась. — Я так и думал! — Виктор неуверенно перешагнул комингс.— Вы обещали Ремарка.
Она молча поднялась. Сделала шаг к нему. За спиной Виктора в коридоре, кажется, мелькнула белая куртка Дзюбы. Нет, показалось.
Совсем близко от ее лица в полутьме его лицо, растерянные, счастливые глаза...
— Ты кому-нибудь сказал, что идешь ко мне?
— Важно ли это, Танюша?
— С ума сошел! — прошептала она.
— Да, да, сошел с ума!
— Если ты не хочешь, чтобы меня перестали уважать...
— Танюша, милая...
— Тише. Мы еще обо всем поговорим.— Сейчас же не могла заставить себя даже улыбнуться.— Дай честное слово, что все останется, как прежде. Так надо.
— Почему? Кому это надо?
— Я уже сказала, чтобы никто не посмел о нас плохо подумать.
— Разве так важно, что скажут?! Важно самим знать.
— Я тебя прошу. Пока не сойдем на берег — ни слова!
— Хорошо. Если ты просишь...
— А сейчас я выйду. Зажги свет и жди, будто ты давно пришел за книгой и меня не застал.
По коридору, как на зло, разгуливал Любезнов. Сердце Татьяны замерло. Только его здесь не хватало! Неужели видел Виктора?
— Я думал, вы еще на палубе обсуждаете шедевр киноискусства,— сказал Любезнов, устремляясь за ней.
Она шла быстро, чтобы увести его подальше от лазарета.
— Что-нибудь случилось?
— Нога распухла.
— То есть как? — Только теперь она заметила воспаленные глаза, тяжелое дыхание Любезнова.
— Распухла, и все. Болит, проклятая.
— Идите к себе в каюту и ложитесь. Вам нельзя двигаться. Я сейчас приду, осмотрю,— сказала Татьяна. Кажется, Любезнов ничего не заподозрил. А если б не он, если б вдруг кто-либо из штурманов или механиков почувствовал себя плохо? Стояли бы у закрытых дверей лазарета, искали бы по всему судну. Рано или поздно пришлось бы открыть.
Свет из лазарета падал в коридор. Виктор вскочил, бросился к ней.
— Танюша...
— Татьяна Константиновна, хотели сказать?! Съежился, словно его ударили.
— Хорошо... Но глаза — будто я в самом деле чужой.
— Ведь условились,—скрывая досаду-, Татьяна заставила себя улыбнуться.
Эту улыбку мгновенно отразило его лицо. Изменилось настроение. Виктор кивнул — ничего подобного не повторится.
— Идите. Книгу я передам вам завтра... в кают-компании. Сейчас некогда. Матрос заболел.— Она вынудила себя улыбнуться еще раз.— Идите, Виктор Дмитриевич.
— Покойной ночи.—Она отвернулась к шкафу с медикаментами. Кажется, все необходимое взяла. Любез-нову надо прежде всего лечь, а не бегать по трапам из каюты в каюту, в лазарет. А может, ей только показалось, что у него жар? Захотелось еще посачковать, вот и вспомнил о своем ушибе.
Любезнов был в каюте один, его сосед, очевидно, стоял вахту.
— Так что же у вас с ногой? — строго спросила Татьяна.
— Вы уже на меня не сердитесь? — улыбнулся матрос.
— Сержусь. Вы считаете, если женщина одинока, то можно нести всякую околесицу?
— Одинокая, несчастная, некрасивая, неудачница...— смеясь, досказал Любезнов.— Комплекс неполноценности?
— А у вас какой комплекс? — стараясь сохранить все то же строгое выражение лица, спросила.
— Полноценности! У меня все есть: жена, дети, долги, болезни — словом, все!
— Хватит зубоскалить. Показывайте ваши болезни. Но при одном взгляде на ногу матроса нахмурилась.
Небольшая ссадина разранилась, голень опухла, покраснела. Синими жгутами вздулись вены. Зачем он ходил в таком состоянии?
— Думал, пройдет,— сказал Любезнов.— Да и не была она такой. Утром, правда, уже хорошо побаливала. Стал раздеваться — увидел.
— Надо же было прийти,— сердито проговорила Татьяна, ощупывая затвердевшие мышцы. Она беспокоилась о другом своем больном — Дзюбе, а у того все в порядке. Видимо, организм как:то приспособился к ожогам. Да и сам Дзюба не хуже ее знал, как лечиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105