И в квартире ничего кричащего, ничего вычурного.
Но главным образом пленили сердце Елены Ивановны дети Реутовых. Мальчик лет шестнадцати и, вероятно, годом младше его девочка с таким же бледным и строгим, как у матери, лицом.
Ребята сидели за столом, не вмешиваясь в разговоры старших, лишь изредка обменивались улыбками.
Потом дочка тихо сказала:
— Мама, мы пойдем...
Мать ответила легким, наклоном головы. И, когда ребята, осторожно отодвинув стулья, вылезли из-за сто-ла, добавила:
— Вы собирались в кино. Моя сумка, Ириша, в спальне. Зайдите на обратном пути в гастроном.
— Хорошо, мама.
Проходя мимо большого аквариума, девочка бросила щепотку корма рыбам. И аквариум понравился Елене Ивановне, и стоявший на видном месте глобус, и книжный шкаф. Это не была выставка книг в красивых переплетах. Тут стояли справочники по биологии, детские потрепанные книжки, новинки и старинные фолианты в тисненых переплетах с кожаными корешками.
Николай Степанович в присутствии старого капитана помалкивал. Да и не дали бы ему слова сказать, ни Каминский, ни его жена, без умолку рассказывавшие вся-
кие забавные истории из многолетней морской практики капитана. Начинал говорить Каминский, Томочка бесцеремонно перебивала, вставляя подробности и дополняя рассказ мужа, словно и она была с ним все время в море. Он снисходительно бросал: «Не мешай»,— и продолжал говорить.
Был он лет на десять старше своей супруги, ревниво следил за каждым ее движением и, по всей вероятности, влюбленно смотрел на нее так же, как и в первые годы женитьбы. Улыбалась Томочка — улыбался он, если Томочка на кого-либо косилась, туда же обращал взоры и ее супруг.
Она так свыклась с тоном молодой избалованной женщины, что сохраняла его и теперь, имея уже взрослого сына.
— Да, так вот наш дед,— говорил Каминский.— Он еще из тех просоленных моряков, что на парусниках службу начинали.
— Кочегаром на твердом топливе,— не без гордости добавила Томочка.
— Гребок, лопата, раскаленная топка. Тяжело было.
— Не то, что теперь на ваших судах, фешенебельных отелях, двигатели как у автомашин!
— Томочка, милая, что ты говоришь?! Какие лнтома-шины? — Каминский обвел взглядом присутствующих, как это делают родители, услышав от своего отпрыска что-то очень смешное.— Автомобиль работает на бензине, а судовая машина на солярке.
— На солярке, ил керосине, не все ли равно? А дед не пьет.— По-видимому, последнее обстоятельство очень тревожило Томочку.— И к друзьям ил скамеечку редко стал ходить.
— На бульваре над портом такие же, как он, пенсионеры собираются — друзья. Полпароходства у него друзей. Старого закала моряк, за товарища готов в огонь и в воДу.
- Что верно, то верно! За товарища готов дочь родную предать. Да что предать, предал! — перебивая мужа, весело объявила Томочка.— У меня с Димкой,— она кивнула на мужа,—уже было все решено, захотелось ему с отцом познакомиться.
— Надо же было с будущим тестем поговорить. Так хорошо посидели,— с удовольствием пояснил Каминский.— Потом пошел меня дед провожать.
— Ага! Не без умысла пошел,— вставила Томочка.
— Не без умысла,— согласился супруг.— Обнял меня дед за плечи. Зачем, говорит, тебе...
— Главное-то, главное пропустил1
— Не мешай, Томочка!
Не слушая супруга, смеясь, договорила:
— Сначала дед сказал: хороший ты человек, Митя, но жалко мне тебя. Свой — моряк. Как вам нравится?! Дед будущего зятя жалеет, час назад с ним познакомился. А родную дочь ему не жаль! На что, говорит, тебе такая жена?! Ей бы только книжки читать. Спит до полудня. Лентяйка! Ни черта делать не умеет: ни обеда сварить, ни пирогов испечь! Беги, друг, пока не поздно! Беги, говорю тебе, куда глаза глядят!
— Так ведь не послушался. А прав был дед! Ох, как прав,— с комическим вздохом заключил капитан.— Не знал за дочерью еще одного греха: по четыре часа в парикмахерской просиживать.
— Тут уж ничего не поделаешь. Седина. Надо,— глубокомысленно пояснила Елене Ивановне Томочка.
— Вот только не знаю, кто успевает и обедом накормить, и убрать, и обстирать трех мужчин,— удалось, наконец, вставить слово хозяйке дома.
— Верно, Лина Петровна, ведь никто из них палец о палец дома не ударит.
— А мусор кто выносит?
— Действительно, сегодня впервые вынес.— С лица Томочки сбежала улыбка, она вздохнула, вернулась к наболевшему: — У окна часами дед стоит, в море смотрит.
— Пропадает на берегу,— словно про себя заключил Каминский и, обернувшись к Михаилу Александровичу, продолжал:—Денег, говорит, мне вообще не платите, только в рейс возьмите. А ведь крепкий еще старик.
— Но старик, пенсионер,— неопределенно промычал Реутов, и лицо его отвердело.
— Практикантов, молодых матросов поучил бы уму-разуму,— нашел уместным вставить и свое слово Николай Степанович.— Не за школьной скамьей морскую практику проходить.
И Каминский, и Михаил Александрович одновременно взглянули на своего молодого коллегу, и тот, по выражению их лиц, понял, что своим замечанием угодил одному и вызвал недовольство другого.
Михаил Александрович ответил тоном, каким, очевид-
но, привык говорить с подчиненными,— несколько покровительственно:
— Я, конечно, понимаю ваши альтруистические порывы, но... Согласитесь сами, существуют вполне реальные препятствия. Медкомиссия, например. В море со старым человеком может всякое случиться.
— Всякое может случиться и с молодым,— улыбнувшись мужу, мягко заметила Лина Петровна.— И не обязательно идти ему в тропики в продолжительный рейс.
— Хоть бы на месяц-другой,— просительно произнесла Томочка.— Даже на малое время в привычную обстановку попасть — в море.
— Подумаем, подумаем! Не обещаю, но подумаем! — сухо заключил Михаил Александрович. Он был недоволен: в семейном кругу, за шутками, вынуждают решать служебные дела.
— Пожалуй, нам пора,— оттопырив нижнюю губу, пробубнил Каминский и поднялся, давая понять, что не так уж сложен вопрос, по которому обратился, и изображать из себя большого начальника Михаилу Александровичу ни к чему. Капитан Каминский, на счету которого немало сложных проводок судов,— есть капитан Каминский, а бывший слабенький штурман Реутов— всего лишь Реутов, который без своего кресла ровным счетом ноль.
— Куда же вы?! Нет-нет, не отпущу,—радушно воскликнул Михаил Александрович, попив, что «переиграл».
Но выражение лица Каминского не изменилось. Плевать ему на эти любезности. Пришел он по приглашению
к Реутову, которого знал давно, но не очень ценил.
И, поди же ты, этот олух надумал корчить на себя руководителя. Так пошел он к черту!
Нижняя губа Каминского все еще оставалась оттопыренной, когда он прощался с Тереховым, и только взяв, руку Лины Петровны, улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Но главным образом пленили сердце Елены Ивановны дети Реутовых. Мальчик лет шестнадцати и, вероятно, годом младше его девочка с таким же бледным и строгим, как у матери, лицом.
Ребята сидели за столом, не вмешиваясь в разговоры старших, лишь изредка обменивались улыбками.
Потом дочка тихо сказала:
— Мама, мы пойдем...
Мать ответила легким, наклоном головы. И, когда ребята, осторожно отодвинув стулья, вылезли из-за сто-ла, добавила:
— Вы собирались в кино. Моя сумка, Ириша, в спальне. Зайдите на обратном пути в гастроном.
— Хорошо, мама.
Проходя мимо большого аквариума, девочка бросила щепотку корма рыбам. И аквариум понравился Елене Ивановне, и стоявший на видном месте глобус, и книжный шкаф. Это не была выставка книг в красивых переплетах. Тут стояли справочники по биологии, детские потрепанные книжки, новинки и старинные фолианты в тисненых переплетах с кожаными корешками.
Николай Степанович в присутствии старого капитана помалкивал. Да и не дали бы ему слова сказать, ни Каминский, ни его жена, без умолку рассказывавшие вся-
кие забавные истории из многолетней морской практики капитана. Начинал говорить Каминский, Томочка бесцеремонно перебивала, вставляя подробности и дополняя рассказ мужа, словно и она была с ним все время в море. Он снисходительно бросал: «Не мешай»,— и продолжал говорить.
Был он лет на десять старше своей супруги, ревниво следил за каждым ее движением и, по всей вероятности, влюбленно смотрел на нее так же, как и в первые годы женитьбы. Улыбалась Томочка — улыбался он, если Томочка на кого-либо косилась, туда же обращал взоры и ее супруг.
Она так свыклась с тоном молодой избалованной женщины, что сохраняла его и теперь, имея уже взрослого сына.
— Да, так вот наш дед,— говорил Каминский.— Он еще из тех просоленных моряков, что на парусниках службу начинали.
— Кочегаром на твердом топливе,— не без гордости добавила Томочка.
— Гребок, лопата, раскаленная топка. Тяжело было.
— Не то, что теперь на ваших судах, фешенебельных отелях, двигатели как у автомашин!
— Томочка, милая, что ты говоришь?! Какие лнтома-шины? — Каминский обвел взглядом присутствующих, как это делают родители, услышав от своего отпрыска что-то очень смешное.— Автомобиль работает на бензине, а судовая машина на солярке.
— На солярке, ил керосине, не все ли равно? А дед не пьет.— По-видимому, последнее обстоятельство очень тревожило Томочку.— И к друзьям ил скамеечку редко стал ходить.
— На бульваре над портом такие же, как он, пенсионеры собираются — друзья. Полпароходства у него друзей. Старого закала моряк, за товарища готов в огонь и в воДу.
- Что верно, то верно! За товарища готов дочь родную предать. Да что предать, предал! — перебивая мужа, весело объявила Томочка.— У меня с Димкой,— она кивнула на мужа,—уже было все решено, захотелось ему с отцом познакомиться.
— Надо же было с будущим тестем поговорить. Так хорошо посидели,— с удовольствием пояснил Каминский.— Потом пошел меня дед провожать.
— Ага! Не без умысла пошел,— вставила Томочка.
— Не без умысла,— согласился супруг.— Обнял меня дед за плечи. Зачем, говорит, тебе...
— Главное-то, главное пропустил1
— Не мешай, Томочка!
Не слушая супруга, смеясь, договорила:
— Сначала дед сказал: хороший ты человек, Митя, но жалко мне тебя. Свой — моряк. Как вам нравится?! Дед будущего зятя жалеет, час назад с ним познакомился. А родную дочь ему не жаль! На что, говорит, тебе такая жена?! Ей бы только книжки читать. Спит до полудня. Лентяйка! Ни черта делать не умеет: ни обеда сварить, ни пирогов испечь! Беги, друг, пока не поздно! Беги, говорю тебе, куда глаза глядят!
— Так ведь не послушался. А прав был дед! Ох, как прав,— с комическим вздохом заключил капитан.— Не знал за дочерью еще одного греха: по четыре часа в парикмахерской просиживать.
— Тут уж ничего не поделаешь. Седина. Надо,— глубокомысленно пояснила Елене Ивановне Томочка.
— Вот только не знаю, кто успевает и обедом накормить, и убрать, и обстирать трех мужчин,— удалось, наконец, вставить слово хозяйке дома.
— Верно, Лина Петровна, ведь никто из них палец о палец дома не ударит.
— А мусор кто выносит?
— Действительно, сегодня впервые вынес.— С лица Томочки сбежала улыбка, она вздохнула, вернулась к наболевшему: — У окна часами дед стоит, в море смотрит.
— Пропадает на берегу,— словно про себя заключил Каминский и, обернувшись к Михаилу Александровичу, продолжал:—Денег, говорит, мне вообще не платите, только в рейс возьмите. А ведь крепкий еще старик.
— Но старик, пенсионер,— неопределенно промычал Реутов, и лицо его отвердело.
— Практикантов, молодых матросов поучил бы уму-разуму,— нашел уместным вставить и свое слово Николай Степанович.— Не за школьной скамьей морскую практику проходить.
И Каминский, и Михаил Александрович одновременно взглянули на своего молодого коллегу, и тот, по выражению их лиц, понял, что своим замечанием угодил одному и вызвал недовольство другого.
Михаил Александрович ответил тоном, каким, очевид-
но, привык говорить с подчиненными,— несколько покровительственно:
— Я, конечно, понимаю ваши альтруистические порывы, но... Согласитесь сами, существуют вполне реальные препятствия. Медкомиссия, например. В море со старым человеком может всякое случиться.
— Всякое может случиться и с молодым,— улыбнувшись мужу, мягко заметила Лина Петровна.— И не обязательно идти ему в тропики в продолжительный рейс.
— Хоть бы на месяц-другой,— просительно произнесла Томочка.— Даже на малое время в привычную обстановку попасть — в море.
— Подумаем, подумаем! Не обещаю, но подумаем! — сухо заключил Михаил Александрович. Он был недоволен: в семейном кругу, за шутками, вынуждают решать служебные дела.
— Пожалуй, нам пора,— оттопырив нижнюю губу, пробубнил Каминский и поднялся, давая понять, что не так уж сложен вопрос, по которому обратился, и изображать из себя большого начальника Михаилу Александровичу ни к чему. Капитан Каминский, на счету которого немало сложных проводок судов,— есть капитан Каминский, а бывший слабенький штурман Реутов— всего лишь Реутов, который без своего кресла ровным счетом ноль.
— Куда же вы?! Нет-нет, не отпущу,—радушно воскликнул Михаил Александрович, попив, что «переиграл».
Но выражение лица Каминского не изменилось. Плевать ему на эти любезности. Пришел он по приглашению
к Реутову, которого знал давно, но не очень ценил.
И, поди же ты, этот олух надумал корчить на себя руководителя. Так пошел он к черту!
Нижняя губа Каминского все еще оставалась оттопыренной, когда он прощался с Тереховым, и только взяв, руку Лины Петровны, улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105