— Носился Вася как-то с мальчишками на велосипеде. И собачонка с лаем мчалась за ним. Вдруг навстречу — грузовик. Дворняжка шарахнулась от машины Васе под колесо. У него справа грузовик, слева —обрыв. А собачонка маленькая —не убьешь, так покалечишь. Как он тогда в этом обрыве голову не свернул.
— Да-да, помню,— подхватила Елена Ивановна.— Чинил потом велосипед. Но мне он так ничего и не сказал. Весь был в ссадинах и ушибах.
— Мне тоже не говорил. Валерка потом под секретом объяснил. Уже значительно позже. Так это к случаю пришлось. И вот при всей его доброте был он, совсем ведь еще мальчишка, нетерпим к слабостям. Вернее, к тому, что мы привыкли называть слабостями. Не прощал он их ни учителям, ни товарищам, ни самому себе.
Г Л АВА 17
Любезнов лежал все еще в лазарете, хотя опасность давно миновала, с удовольствием принимал уход и заботы «милой докторины».
Утром Маринка приносила ему фруктовый сок. Дзю-ба готовил диетические и всяческие вкусные блюда, вроде кровяного бифштекса или особым образом приготовленной печенки. Лазарева, приступая к перевязкам, ласково уговаривала его потерпеть.
Авторитет ее среди экипажа неизмеримо вырос, а этому в немалой степени способствовали многозначительные рассуждения Дзюбы о том, как быстро и умело бы-
ла произведена операция. Об объяснении между ним и Татьяной, предшествовавшем операции, никто, конечно, не знал, и, казалось, позабыл о нем и сам Дзюба.
Но разговор тот хорошо, помнила Татьяна. Помнила каждое слово. Она постаралась бы поменьше встречаться со стариком, тем более, что рука его зажила, однако нужно было по три раза в день идти на камбуз снимать пробу с пищи, и Татьяна с нетерпением ждала возвращения домой. Нет, нет, и речи не могло быть еще об одном рейсе. Официально она капитану об этом не докладывала, дожидалась удобного случая. Просто прийти и сказать: просите мне замену!..— совсем не входило в ее планы.
Наконец такой случай представился. Татьяна догадывалась, что капитан пригласил ее имеете осматривать Геную, рассчитывая обо всем поговорить. Ведь это последний порт захода перед возвращением домой.
Она так ждала свидания с этим романтическим прошлым, с «Генуей великолепной» — так звали город в средние века. Теперь осмотрит и картинные галереи, и мраморные дворцы с висячими садами, и церкви, воздвигнутые учениками Микеланджело.
Еще с борта судна любовалась виноградниками, оливковыми и апельсиновыми рощами, разрезанными серой лентой шоссе, то взбиравшегося в гору сквозь тоннели, по виадукам, то падавшего вниз к синей воде.
Ближе к городу шоссе подчеркивала яркая оранжевая полоса—дорожка, вероятно, из битого кирпича, для пешеходов.
У самого входа в порт высилась знаменитая башня-маяк, украшенная по самой середине и вверху ажурной лепкой и увенчанная круглым куполом светильника.
Город амфитеатром раскинулся на холмах, сползавших к заливу. Среди живописных старинных зданий нелепо громоздились небоскребы, нарушавшие весь архитектурный облик города.
С помощью взятого у Пал Палыча бинокля разыскала здание, где несколько веков назад находился всесильный генуэзский банк — сейчас там разместилось управление порта.
Никак не могла дождаться своего спутника, чтобы пойти в город. Сегодня она и Николай разыщут улицу Данте и дом, где, по преданию, родился Колумб.
...Нет, совсем не таким представляла она этот дом. Обветшалый, он казался маленьким и жалким рядом с двумя огромными колоннами у входа в крепость. Густой плющ словно бы совсем вдавил его в землю. Узкая дверь вела в это убогое жилище с небольшими зарешеченными окнами.
— А вы ожидали увидеть дворец,—сказал Терехов и с улыбкой напомнил: — «Волшебник и царь генуэзец Колумб».
— И не такой представляла себе Геную. Не такой она казалась с моря.
Из порта они шли узкими улочками, над которыми с веревок свисало белье. У дверей домов — старики, старухи-хозяйки, готовящие тут же, на улицах, пищу. Казалось, всем этим людям не хватило места в тесных, с каменными полами комнатах.
Через открытые окна громко переговаривались соседи. Их голоса заглушали крики торговцев-старьевщиков, продавцов жареной рыбы и устриц, сигарет и сладостей, банкометов, громко зазывавших к своим столикам прохожих.
— Мы могли бы прямо из порта, по виадуку попасть в центр города,—сказал Николай Степанович.— Но должны же вы увидеть и ту Геную, где живет простой люд. А сейчас посмотрим чудеса города.— И взял стоявшее тут же такси.
По широкой улице выехали на площадь, почти треугольную площадь, где, окруженный темной зеленью, возвышался прекрасный памятник.
— Колумбу? — воскликнула Татьяна.
— Наверное, узнали по открытке «Виды Генуи»,— чуть-чуть улыбнулся капитан.
- Пусть по открытке.
Потом, когда они ехали по улице Гарибальди к зданию муниципалитета, где хранятся письма Колумба и скрипка Паганини, капитан рассказал о третьей реликвии, города. Об акте о сдаче гитлеровского гарнизона Генуи партизанам и восставшему населению в апреле сорок пятого года.
— Как видите, и у современных генуэзцев есть свои исторические знаменательные документы,— заключил капитан.
Усталая и задумчивая, сидела Татьяна за столиком на открытой веранде кафе, куда они зашли поужинать, отдохнуть.
По тому, как был взволнован Терехов, выкуривая одну сигарету за другой, она поняла, что не случайно он выбрал это полупустое кафе. Но, словно не замечая его состояния, смотрела на розовую воду, отражавшую оранжевую кирпичную стену старинного приземистого здания, стоявшего на самом берегу залива.
— Так что же мы будем делать дальше? - спросил Николай Степанович, глядя ей прямо в глаза.
Лицо его постепенно краснело, и белое пятно на левой скуле проступало все явственнее. Он не отводил от нее тяжелого взгляда и еще тише, хрипловатым голосом повторил:
— Что будем делать, Татьяна? Первый раз он назвал ее по имени
Не скрывая охватившего ее волнения, она ответила!
— Ты потребуешь для меня замену. Больше я в рейс не пойду.
— Это решено?
— Да. И ты знаешь почему.
— Знаю. Но...
Татьяна подняла на него глаза. Капитан не мог в них не прочесть недоговоренного.
— После того, как ты так отлично справилась со своими обязанностями, уходит!., пожалуй, ни следует.
— Что поделаешь?! Это уже неизбежно.
— Значит, вес... правда? — У него перехватило дыхание.
— Да. Пусть лучше разом все кончиться. Забудем.
— Почему забудем?! Наоборот, когда ты уйдешь с «Иртыша», никто не посмеет мне ничего сказан.,— горячо говорил он, стискивая руку Татьяны.
— Никто? Пойдемте, Николай Степанович.—Наклонив голову, она с грустью смотрела на него: — Пора возвращаться к судовым будням.
Капитан поднял руку, показал на часы:
— Еще есть время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Да-да, помню,— подхватила Елена Ивановна.— Чинил потом велосипед. Но мне он так ничего и не сказал. Весь был в ссадинах и ушибах.
— Мне тоже не говорил. Валерка потом под секретом объяснил. Уже значительно позже. Так это к случаю пришлось. И вот при всей его доброте был он, совсем ведь еще мальчишка, нетерпим к слабостям. Вернее, к тому, что мы привыкли называть слабостями. Не прощал он их ни учителям, ни товарищам, ни самому себе.
Г Л АВА 17
Любезнов лежал все еще в лазарете, хотя опасность давно миновала, с удовольствием принимал уход и заботы «милой докторины».
Утром Маринка приносила ему фруктовый сок. Дзю-ба готовил диетические и всяческие вкусные блюда, вроде кровяного бифштекса или особым образом приготовленной печенки. Лазарева, приступая к перевязкам, ласково уговаривала его потерпеть.
Авторитет ее среди экипажа неизмеримо вырос, а этому в немалой степени способствовали многозначительные рассуждения Дзюбы о том, как быстро и умело бы-
ла произведена операция. Об объяснении между ним и Татьяной, предшествовавшем операции, никто, конечно, не знал, и, казалось, позабыл о нем и сам Дзюба.
Но разговор тот хорошо, помнила Татьяна. Помнила каждое слово. Она постаралась бы поменьше встречаться со стариком, тем более, что рука его зажила, однако нужно было по три раза в день идти на камбуз снимать пробу с пищи, и Татьяна с нетерпением ждала возвращения домой. Нет, нет, и речи не могло быть еще об одном рейсе. Официально она капитану об этом не докладывала, дожидалась удобного случая. Просто прийти и сказать: просите мне замену!..— совсем не входило в ее планы.
Наконец такой случай представился. Татьяна догадывалась, что капитан пригласил ее имеете осматривать Геную, рассчитывая обо всем поговорить. Ведь это последний порт захода перед возвращением домой.
Она так ждала свидания с этим романтическим прошлым, с «Генуей великолепной» — так звали город в средние века. Теперь осмотрит и картинные галереи, и мраморные дворцы с висячими садами, и церкви, воздвигнутые учениками Микеланджело.
Еще с борта судна любовалась виноградниками, оливковыми и апельсиновыми рощами, разрезанными серой лентой шоссе, то взбиравшегося в гору сквозь тоннели, по виадукам, то падавшего вниз к синей воде.
Ближе к городу шоссе подчеркивала яркая оранжевая полоса—дорожка, вероятно, из битого кирпича, для пешеходов.
У самого входа в порт высилась знаменитая башня-маяк, украшенная по самой середине и вверху ажурной лепкой и увенчанная круглым куполом светильника.
Город амфитеатром раскинулся на холмах, сползавших к заливу. Среди живописных старинных зданий нелепо громоздились небоскребы, нарушавшие весь архитектурный облик города.
С помощью взятого у Пал Палыча бинокля разыскала здание, где несколько веков назад находился всесильный генуэзский банк — сейчас там разместилось управление порта.
Никак не могла дождаться своего спутника, чтобы пойти в город. Сегодня она и Николай разыщут улицу Данте и дом, где, по преданию, родился Колумб.
...Нет, совсем не таким представляла она этот дом. Обветшалый, он казался маленьким и жалким рядом с двумя огромными колоннами у входа в крепость. Густой плющ словно бы совсем вдавил его в землю. Узкая дверь вела в это убогое жилище с небольшими зарешеченными окнами.
— А вы ожидали увидеть дворец,—сказал Терехов и с улыбкой напомнил: — «Волшебник и царь генуэзец Колумб».
— И не такой представляла себе Геную. Не такой она казалась с моря.
Из порта они шли узкими улочками, над которыми с веревок свисало белье. У дверей домов — старики, старухи-хозяйки, готовящие тут же, на улицах, пищу. Казалось, всем этим людям не хватило места в тесных, с каменными полами комнатах.
Через открытые окна громко переговаривались соседи. Их голоса заглушали крики торговцев-старьевщиков, продавцов жареной рыбы и устриц, сигарет и сладостей, банкометов, громко зазывавших к своим столикам прохожих.
— Мы могли бы прямо из порта, по виадуку попасть в центр города,—сказал Николай Степанович.— Но должны же вы увидеть и ту Геную, где живет простой люд. А сейчас посмотрим чудеса города.— И взял стоявшее тут же такси.
По широкой улице выехали на площадь, почти треугольную площадь, где, окруженный темной зеленью, возвышался прекрасный памятник.
— Колумбу? — воскликнула Татьяна.
— Наверное, узнали по открытке «Виды Генуи»,— чуть-чуть улыбнулся капитан.
- Пусть по открытке.
Потом, когда они ехали по улице Гарибальди к зданию муниципалитета, где хранятся письма Колумба и скрипка Паганини, капитан рассказал о третьей реликвии, города. Об акте о сдаче гитлеровского гарнизона Генуи партизанам и восставшему населению в апреле сорок пятого года.
— Как видите, и у современных генуэзцев есть свои исторические знаменательные документы,— заключил капитан.
Усталая и задумчивая, сидела Татьяна за столиком на открытой веранде кафе, куда они зашли поужинать, отдохнуть.
По тому, как был взволнован Терехов, выкуривая одну сигарету за другой, она поняла, что не случайно он выбрал это полупустое кафе. Но, словно не замечая его состояния, смотрела на розовую воду, отражавшую оранжевую кирпичную стену старинного приземистого здания, стоявшего на самом берегу залива.
— Так что же мы будем делать дальше? - спросил Николай Степанович, глядя ей прямо в глаза.
Лицо его постепенно краснело, и белое пятно на левой скуле проступало все явственнее. Он не отводил от нее тяжелого взгляда и еще тише, хрипловатым голосом повторил:
— Что будем делать, Татьяна? Первый раз он назвал ее по имени
Не скрывая охватившего ее волнения, она ответила!
— Ты потребуешь для меня замену. Больше я в рейс не пойду.
— Это решено?
— Да. И ты знаешь почему.
— Знаю. Но...
Татьяна подняла на него глаза. Капитан не мог в них не прочесть недоговоренного.
— После того, как ты так отлично справилась со своими обязанностями, уходит!., пожалуй, ни следует.
— Что поделаешь?! Это уже неизбежно.
— Значит, вес... правда? — У него перехватило дыхание.
— Да. Пусть лучше разом все кончиться. Забудем.
— Почему забудем?! Наоборот, когда ты уйдешь с «Иртыша», никто не посмеет мне ничего сказан.,— горячо говорил он, стискивая руку Татьяны.
— Никто? Пойдемте, Николай Степанович.—Наклонив голову, она с грустью смотрела на него: — Пора возвращаться к судовым будням.
Капитан поднял руку, показал на часы:
— Еще есть время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105