Такое уже было с их общими знакомыми. Полгода подсовывали под дверь друг другу меморандумы и, устав их сочинить, помирились. Елена решила использовать этот замечательный опыт.
Лист тонкой глянцеватой бумаги был сложен вчетверо, и край его придавлен пепельницей. Николай Степанович, посмеиваясь, закурил.. Упреки? Угрозы? Или: приходи, милый, к началу спектакля, взяла билеты в театр. От женщины, даже от жены, никогда не знаешь, чего ждать. Но то, что переписка будет вестись с ним, а не с парткомом, уже отрадно.
Развернув листок и пробежав его глазами, Николай Степанович не сразу постиг то, что было написано. Меньше всего он ожидал заявления в народный суд: «Е. И. Ярошенко не возражает против расторжения брака». Больше того, Е. И. Ярошенко считает, что решение расторгнуть брак проверено временем, и просит оформить развод юридически, так как практически супруги давно уже разошлись. Подпись, дата и, что удивительней всего, печать и подпись юриста.
Ну и оперативность! Когда же она все успела?! Замок, развод. Чего сгоряча не сделает женщина!
Да, конечно, все это истерия. Но как она не боится обрубить все концы сразу. Пусть выселение из спальни; замок. А ведь это документ, дающий ему полную свободу.
Швырнув бумагу на диван, он подошел к окну. В доме напротив навстречу солнцу растворены окна, балконные двери. Там радуются весне, теплу. В их квартиру солнце заглянуло утром и ушло. Унылой, темной кажется мебель, пустым — письменный стол, на котором вечно в беспорядке лежали книги и какие-нибудь документы Елены.
Знала, что делала: оборвала одним ударом весь обычный уклад жизни. От этого хоть кто растеряется. Ничего не скажешь — эффектно! Особенно для окружающих.
Впрочем... Чего ему немедленно идти в загс? Кто заставит его выехать из собственной квартиры? Не обязательно докладывать кому-то о заявлении в народный суд.
Татьяна, к которой пришел вечером, одобрила его решение. Ни к чему лишние разговори! Однако самолюбие ее было уязвлено, Влюбленный, получивший свободу, должен был бы примчаться радостным, счастливым, говорить о том недалеком будущем, когда они, наконец, смогут соединиться открыто, когда назовет ее своей женой.
Ей бы следовало умерять его пыл, возражать, взывать к благоразумию, настаивать, что со всем этим надо повременить. Но ничего этого делать не пришлось, потому что он был скорее расстроен, чем обрадован своей свободой. Она тщательно скрывала досаду, успокаивала себя тем, что Николай, будучи человеком уравновешенным, должен привыкнуть к изменениям в своей судьбе. К разговору о разводе больше не возвращались. Он отправился на судно, а Татьяна — в поликлинику моряков, куда ее вызвали поставить подпись на санитарных документах «Иртыша».
В вестибюле ей неожиданно встретился Виктор. Оба сделали вид, будто не заметили друг друга.
Татьяна вошла в первый попавшийся кабинет и облегченно вздохнула. Она по известным причинам избегает этого влюбленного юнца, но почему отвернулся Виктор? Изменился в лице, побагровел. Допустим, что он обиделся, не застав ее дома. Но разве ее не могли задержать неотложные дела в больнице? Он даже не постарался выяснить. Уехал — не попрощался, приехал — не зашел. Ей, занятой своими переживаниями, некогда думать о нем. Но что случилось с Виктором? Однако мысли эти недолго занимали Татьяну, и, вероятно, она бы очень скоро позабыла о Викторе, если б не их вторая встреча возле рентгенкабинета. Он проходит медкомиссию? Ну да, истек срок санитарного паспорта.
Притвориться слепой и на этот раз было невозможно, поэтому Татьяна остановилась, спросила, как он отдохнул в свой кратковременный отпуск. Виктор поблагодарил и отвел глаза. Щеки, даже шея у выреза легкой, просторной куртки у него покраснели.
— Мне показалось, что я...— На секунду Татьяна запнулась, чуть не обратившись на «ты», но, спохватившись, безразлично продолжала: — Показалось, что видела вас в вестибюле.
— Вам не показалось.
— И вы не нашли нужным поздороваться? — Этого не следовало говорить. Вообще не следовало останавливаться, но она не смогла удержаться от вопроса.
— Зачем здороваться?! Встретились. Разошлись. Что, собственно, было между нами? — Он криво усмехнулся.
— Ты с ума сошел! — побледнев, прошептала Татьяна.
— И такое было. К счастью, скоро сам убедился, что я всего лишь мелкая морская рыбешка...
Лишь в эту минуту Татьяна поняла, что вовсе не смущение, а гнев заливал краской его лицо.
Она не посмела отойти, стараясь объяснить, оправдаться. Она прощает Виктору его грубость. Прощает потому, что он молод, резко обо всем судит. Не всегда чело век владеет собой, своими чувствами. Она полюбила другого. Разве за это осуждают? Разве с ним такое не могло произойти?
— Не бойся! Даже о таких, как ты, я не привык дурно отзываться. Зачем изворачиваешься? Не так уж я глуп,-как ты думаешь.
— Я не оправдываюсь,— пробормотала Татьяна.— Я всего лишь хотела объяснить...— Чего она ждет? Надо уйти с оскорбленным видом. Но и в этот оскорбленный вид Виктор не поверит.— Я не хотела тебе зла.
— Странное понятие о добре! Вы, кроме себя, ни о ком вообще не думаете. Но и добро, и совершенное человеком зло, как бумеранг, все возвращается к нему.— Виктор бросил окурок и открыл дверь в кабинет..
Она медленно спускалась по лестнице, а слова Виктора все еще звучали, словно преследовали.
Думала о Викторе и вечером, когда бродила с Николаем Степановичем по глухому парку возле лимана, прячась от посторонних глаз. Виктор бы на месте капитана не раздумывал, не взвешивал, не говорил бы: пока подождем!.. Такие любят без оглядки, без расчетов. Правда, ему и терять-то нечего. Да нет, не в том дело. Просто характер другой,
— Ты меня не слушаешь, Танюша,—обняв ее, сказал Николай Степанович.
— Ну что ты! Просто немножко взгрустнулось. Уже завтра уходит «Иртыш».
— Пока в Николаев. Там еще дня три постоим.
— Обидно! Три дня — не в рейсе и видеться нельзя.
— Может, удастся вырваться на несколько часов.
— Не лучше ли приехать мне? — Она неуверенно взглянула на Николая Степановича и, она, как бы он сразу не стал возражать, торопливо продолжала: — Остановлюсь в гостинице. В городе показываться не буду. А ты, как только сможешь, придешь.
— Но твоя работа...
— Завтра вечером отдежурю, тогда в субботу идти не нужно. Потом воскресенье. И еще на одни дни. попрошу отпустить.
— Право, не знаю...
— Не деревня. Никто меня там не увидит! — Она догадывалась, что именно смущало Николая Степановича.— Ты скажешь на судне, что в Николаеве у тебя есть друзья, которых нужно проведать. — Татьяна продолжала настаивать. Очень ей не хотелось, чтобы уходил он в море из дому, чтобы последнее «прости» на берегу прозвучало из уст жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Лист тонкой глянцеватой бумаги был сложен вчетверо, и край его придавлен пепельницей. Николай Степанович, посмеиваясь, закурил.. Упреки? Угрозы? Или: приходи, милый, к началу спектакля, взяла билеты в театр. От женщины, даже от жены, никогда не знаешь, чего ждать. Но то, что переписка будет вестись с ним, а не с парткомом, уже отрадно.
Развернув листок и пробежав его глазами, Николай Степанович не сразу постиг то, что было написано. Меньше всего он ожидал заявления в народный суд: «Е. И. Ярошенко не возражает против расторжения брака». Больше того, Е. И. Ярошенко считает, что решение расторгнуть брак проверено временем, и просит оформить развод юридически, так как практически супруги давно уже разошлись. Подпись, дата и, что удивительней всего, печать и подпись юриста.
Ну и оперативность! Когда же она все успела?! Замок, развод. Чего сгоряча не сделает женщина!
Да, конечно, все это истерия. Но как она не боится обрубить все концы сразу. Пусть выселение из спальни; замок. А ведь это документ, дающий ему полную свободу.
Швырнув бумагу на диван, он подошел к окну. В доме напротив навстречу солнцу растворены окна, балконные двери. Там радуются весне, теплу. В их квартиру солнце заглянуло утром и ушло. Унылой, темной кажется мебель, пустым — письменный стол, на котором вечно в беспорядке лежали книги и какие-нибудь документы Елены.
Знала, что делала: оборвала одним ударом весь обычный уклад жизни. От этого хоть кто растеряется. Ничего не скажешь — эффектно! Особенно для окружающих.
Впрочем... Чего ему немедленно идти в загс? Кто заставит его выехать из собственной квартиры? Не обязательно докладывать кому-то о заявлении в народный суд.
Татьяна, к которой пришел вечером, одобрила его решение. Ни к чему лишние разговори! Однако самолюбие ее было уязвлено, Влюбленный, получивший свободу, должен был бы примчаться радостным, счастливым, говорить о том недалеком будущем, когда они, наконец, смогут соединиться открыто, когда назовет ее своей женой.
Ей бы следовало умерять его пыл, возражать, взывать к благоразумию, настаивать, что со всем этим надо повременить. Но ничего этого делать не пришлось, потому что он был скорее расстроен, чем обрадован своей свободой. Она тщательно скрывала досаду, успокаивала себя тем, что Николай, будучи человеком уравновешенным, должен привыкнуть к изменениям в своей судьбе. К разговору о разводе больше не возвращались. Он отправился на судно, а Татьяна — в поликлинику моряков, куда ее вызвали поставить подпись на санитарных документах «Иртыша».
В вестибюле ей неожиданно встретился Виктор. Оба сделали вид, будто не заметили друг друга.
Татьяна вошла в первый попавшийся кабинет и облегченно вздохнула. Она по известным причинам избегает этого влюбленного юнца, но почему отвернулся Виктор? Изменился в лице, побагровел. Допустим, что он обиделся, не застав ее дома. Но разве ее не могли задержать неотложные дела в больнице? Он даже не постарался выяснить. Уехал — не попрощался, приехал — не зашел. Ей, занятой своими переживаниями, некогда думать о нем. Но что случилось с Виктором? Однако мысли эти недолго занимали Татьяну, и, вероятно, она бы очень скоро позабыла о Викторе, если б не их вторая встреча возле рентгенкабинета. Он проходит медкомиссию? Ну да, истек срок санитарного паспорта.
Притвориться слепой и на этот раз было невозможно, поэтому Татьяна остановилась, спросила, как он отдохнул в свой кратковременный отпуск. Виктор поблагодарил и отвел глаза. Щеки, даже шея у выреза легкой, просторной куртки у него покраснели.
— Мне показалось, что я...— На секунду Татьяна запнулась, чуть не обратившись на «ты», но, спохватившись, безразлично продолжала: — Показалось, что видела вас в вестибюле.
— Вам не показалось.
— И вы не нашли нужным поздороваться? — Этого не следовало говорить. Вообще не следовало останавливаться, но она не смогла удержаться от вопроса.
— Зачем здороваться?! Встретились. Разошлись. Что, собственно, было между нами? — Он криво усмехнулся.
— Ты с ума сошел! — побледнев, прошептала Татьяна.
— И такое было. К счастью, скоро сам убедился, что я всего лишь мелкая морская рыбешка...
Лишь в эту минуту Татьяна поняла, что вовсе не смущение, а гнев заливал краской его лицо.
Она не посмела отойти, стараясь объяснить, оправдаться. Она прощает Виктору его грубость. Прощает потому, что он молод, резко обо всем судит. Не всегда чело век владеет собой, своими чувствами. Она полюбила другого. Разве за это осуждают? Разве с ним такое не могло произойти?
— Не бойся! Даже о таких, как ты, я не привык дурно отзываться. Зачем изворачиваешься? Не так уж я глуп,-как ты думаешь.
— Я не оправдываюсь,— пробормотала Татьяна.— Я всего лишь хотела объяснить...— Чего она ждет? Надо уйти с оскорбленным видом. Но и в этот оскорбленный вид Виктор не поверит.— Я не хотела тебе зла.
— Странное понятие о добре! Вы, кроме себя, ни о ком вообще не думаете. Но и добро, и совершенное человеком зло, как бумеранг, все возвращается к нему.— Виктор бросил окурок и открыл дверь в кабинет..
Она медленно спускалась по лестнице, а слова Виктора все еще звучали, словно преследовали.
Думала о Викторе и вечером, когда бродила с Николаем Степановичем по глухому парку возле лимана, прячась от посторонних глаз. Виктор бы на месте капитана не раздумывал, не взвешивал, не говорил бы: пока подождем!.. Такие любят без оглядки, без расчетов. Правда, ему и терять-то нечего. Да нет, не в том дело. Просто характер другой,
— Ты меня не слушаешь, Танюша,—обняв ее, сказал Николай Степанович.
— Ну что ты! Просто немножко взгрустнулось. Уже завтра уходит «Иртыш».
— Пока в Николаев. Там еще дня три постоим.
— Обидно! Три дня — не в рейсе и видеться нельзя.
— Может, удастся вырваться на несколько часов.
— Не лучше ли приехать мне? — Она неуверенно взглянула на Николая Степановича и, она, как бы он сразу не стал возражать, торопливо продолжала: — Остановлюсь в гостинице. В городе показываться не буду. А ты, как только сможешь, придешь.
— Но твоя работа...
— Завтра вечером отдежурю, тогда в субботу идти не нужно. Потом воскресенье. И еще на одни дни. попрошу отпустить.
— Право, не знаю...
— Не деревня. Никто меня там не увидит! — Она догадывалась, что именно смущало Николая Степановича.— Ты скажешь на судне, что в Николаеве у тебя есть друзья, которых нужно проведать. — Татьяна продолжала настаивать. Очень ей не хотелось, чтобы уходил он в море из дому, чтобы последнее «прости» на берегу прозвучало из уст жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105