Я уже не говорю, что в маленькой квартирке живут две самостоятельные семьи. Пожалуй, нам следовало бы помочь молодому специалисту стать на очередь. Своей-то площади у нее нет.
— Но ей есть где жить,— устало уточнил Лучко.
— Как жить?! Разве она не имеет права так же, как и ее брат, писать диссертацию? Разве дело только в том, имеет или не имеет человек место, где поставить койку? Тем более, молодой человек. Мы бы очень просили вас...— взгляд в сторону Знаменского.
— Я целиком согласен с Еленой Ивановной,— сейчас же откликнулся тот.
— Мы просим, чтобы молодого специалиста взяли на учет.
Татьян! ловила каждое слово женщины, которая, улыбаясь, твердо отстаивала интересы совершенно незнакомого ей человека.
Потом, уже выйдя на улицу и все еще не веря, что рано или поздно она, Татьяна, как все другие люди, будет иметь свою собственную комнату, свой собственный дом, подумала, что даже не поблагодарила ту милую женщину. Ведь все теперь иначе. Ее собственный дом не просто надежда. Ей дадут этот дом, и ни от кого, ни от чьих настроений она не будет зависеть!
Как же раньше она не догадалась пойти похлопотать? Но кто знает, чем бы все кончилось, не окажись там Ярошенко.
Да, теперь можно спокойно жить, не обращая особого внимания на семейные неурядицы, и ждать.
Через год, пусть два, она сложит свои чемоданы и въедет в одно из тех новых зданий, что строятся как раз неподалеку от больницы, где она работает.
Николаю пока ничего не скажет. Нет, не выдержит и завтра, когда он придет к Нине, намекнет. Теперь встречи у подруги приобретут совсем другой характер. Это временно, пока Татьяна дожидается своей квартиры.
Почему бы не зайти в хозяйственный магазин, раз он на пути? Никогда прежде ее не интересовали такие магазины. Нечего было ей там делать.
Да ведь здесь масса всяких красивых и нужных вещей, которые скоро понадобятся. Для начала купила капроновую щетку с ярко-зеленой ручкой, стала в очередь за изящными бра. Пожалуй, ни от одной покупки она не получала столько удовольствия. Татьяна уже 'видела это бра над журнальным столиком, а в кресле у этого столика — Николая.
Почему она назначила свидание на завтра? Сегодня у нее такое хорошее настроение. И вообще, не мешает отметить событие, о котором она собирается только намекнуть. А если позвонить на судно и чуть-чуть изменить голос? Никто не догадается, что говорит доктор Лазарева.
Только бы Виктор не взял трубку. Он, кажется, уже вернулся из отпуска, обязательно узнает ее голос. Просидел тогда целый час в обществе мамы, все ждал. Обиделся. Уехал, даже не простился. Николай говорил, что Виктору вдруг понадобилось взять на неделю отпуск за неиспользованные выходные дни.
Когда позвонила Татьяна, Николай Степанович собирался уходить. Ну конечно, он придет к Нине. Очень хорошо, что сегодня можно увидеться, только немного попозже. Надо наведаться на завод, где никак не закончат заказ.
Николай Степанович даже побаивался, как бы из-за этого заказа «Иртыш» не задержался с отходом в рейс. Начальник цеха, с которым говорил капитан, как обычно, клялся, что завод не подведет. Завтра к вечеру все будет готово.
Заводским автобусом капитан добрался домой. Идти в форменном костюме к Нине не хотелось. Уж слишком бросается в глаза золотое шитье на рукаве.
Войдя в подъезд, он остановился — сначала показалось, что Леля нарочно ждала его возле дома. Но она, безразлично поздоровавшись, продолжала рыться в сумке, отыскивая ключ от почтового ящика.
Николай Степанович стал медленно подниматься до лестнице. Что Леля задумала? Не даст же она уйти в плавание, не объяснившись.
Вчера под благовидным предлогом он зашел в партком узнать, нет ли там каких-либо жалоб. Говорили с ним, как обычно, в спокойных, доброжелательных тонах.
А если она перед самым отходом явится к начальнику
пароходства? Но в чем он провинился? Поссорились. Кто ж не ссорится? Нет, Елена Ивановна, на все нужны доказательства. Мало ли что может померещиться жен* щинс в припадке ревности.
Он намеренно долго открывал замок. Жена поднималась наверх, читая адреса на конвертах, которые держала в руке.
— Мне? — спросил он, пропуская ее вперед.
— Нет, оба письма мне.— Не удержалась: — Одно от Васи и перевод на пятьдесят рублей.
Не снимая пальто, села в кухне к столу и торопливо разорвала конверт. Целых четыре страницы! Вася писал: у них начинается самая горячая пора. Ждут ледохода. По ночам треск, как пушечные выстрелы. Экспедиции предстоит работать в самом экзотическом месте, у знаменитых Падунских порогов. «Помнишь, мама, мы читали с тобой про Запорожскую Сечь. Про днепровские пороги. Теперь как будто оживает то, о чем я читал, хотя места не те и времена другие. Если ты захочешь и сможешь — приезжай. Дикие горы зажали реку, а она злится, кипит. Только ты не думай, это совсем не обязательно, чтобы ты ехала в такую даль, лучше отдохни в санатории. Я достану тебе путевку. У нас один парень отправил свою маму в санаторий. Напиши, куда ты хочешь, и пришли медицинскую справку».
Пусть все это прочтет Николай, пусть прочтет. Она намеренно оставит письмо на столе. Пусть знает — какой он настоящий, ее Вася.
Вы, Николай Степанович, ни разу не предложили мне отдохнуть. О вашей персоне разговор был, и не раз, а вот чтобы полечиться жене, вам и в голову не приходило. Ведь плаваете вы, «обеспечиваете» вы. А ваша супруга работает за такую зарплату, которая, по высказанному вами однажды определению, «погоды не делает».
Отложив письмо и перевод, Елена Ивановна распечатала второй конверт, надписанный незнакомым почерком, без обратного адреса.
«Люди, которые относятся к вам с участием...»
Она читала, не понимая, какие люди, о какой докторше идет речь.
И вдруг сразу, в одно мгновенье вспомнились разговоры женщин у кассы пароходства, и стало ясно, чему «сочувствуют люди».
По форме изложения ничего оскорбительного в письме не было, но вежливая пошлость все равно — пошлость. В заключение глубокомысленная сентенция — «с молодостью и красотой не поспоришь!»
Елена Ивановна брезгливо смяла анонимку, швырнула в угол. Ну вот, и ей пишут подметные письма.
Гадко, омерзительно и так невыносимо тяжело. Будто что-то оборвалось в ее жизни. А ведь убедила себя — все кончено, отболело. Вот она, настоящая боль, настоящее отчаяние. Теперь в самом деле конец! Совсем и навсегда'.-Значит, где-то в глубине души еще теплилась надежда. может, унизительная, но что поделаешь — она тлела, и легче было принимать самые твердые решения. Сей час — только пепел.
Елена Ивановна поднялась, сняла пальто, пошла и спальню. Она смотрела в раскрытую книгу и строчки сливались в темное пятно.
В ванной перестала жужжать электробритва. Потом в кухне звякнул чайник, и стало тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Но ей есть где жить,— устало уточнил Лучко.
— Как жить?! Разве она не имеет права так же, как и ее брат, писать диссертацию? Разве дело только в том, имеет или не имеет человек место, где поставить койку? Тем более, молодой человек. Мы бы очень просили вас...— взгляд в сторону Знаменского.
— Я целиком согласен с Еленой Ивановной,— сейчас же откликнулся тот.
— Мы просим, чтобы молодого специалиста взяли на учет.
Татьян! ловила каждое слово женщины, которая, улыбаясь, твердо отстаивала интересы совершенно незнакомого ей человека.
Потом, уже выйдя на улицу и все еще не веря, что рано или поздно она, Татьяна, как все другие люди, будет иметь свою собственную комнату, свой собственный дом, подумала, что даже не поблагодарила ту милую женщину. Ведь все теперь иначе. Ее собственный дом не просто надежда. Ей дадут этот дом, и ни от кого, ни от чьих настроений она не будет зависеть!
Как же раньше она не догадалась пойти похлопотать? Но кто знает, чем бы все кончилось, не окажись там Ярошенко.
Да, теперь можно спокойно жить, не обращая особого внимания на семейные неурядицы, и ждать.
Через год, пусть два, она сложит свои чемоданы и въедет в одно из тех новых зданий, что строятся как раз неподалеку от больницы, где она работает.
Николаю пока ничего не скажет. Нет, не выдержит и завтра, когда он придет к Нине, намекнет. Теперь встречи у подруги приобретут совсем другой характер. Это временно, пока Татьяна дожидается своей квартиры.
Почему бы не зайти в хозяйственный магазин, раз он на пути? Никогда прежде ее не интересовали такие магазины. Нечего было ей там делать.
Да ведь здесь масса всяких красивых и нужных вещей, которые скоро понадобятся. Для начала купила капроновую щетку с ярко-зеленой ручкой, стала в очередь за изящными бра. Пожалуй, ни от одной покупки она не получала столько удовольствия. Татьяна уже 'видела это бра над журнальным столиком, а в кресле у этого столика — Николая.
Почему она назначила свидание на завтра? Сегодня у нее такое хорошее настроение. И вообще, не мешает отметить событие, о котором она собирается только намекнуть. А если позвонить на судно и чуть-чуть изменить голос? Никто не догадается, что говорит доктор Лазарева.
Только бы Виктор не взял трубку. Он, кажется, уже вернулся из отпуска, обязательно узнает ее голос. Просидел тогда целый час в обществе мамы, все ждал. Обиделся. Уехал, даже не простился. Николай говорил, что Виктору вдруг понадобилось взять на неделю отпуск за неиспользованные выходные дни.
Когда позвонила Татьяна, Николай Степанович собирался уходить. Ну конечно, он придет к Нине. Очень хорошо, что сегодня можно увидеться, только немного попозже. Надо наведаться на завод, где никак не закончат заказ.
Николай Степанович даже побаивался, как бы из-за этого заказа «Иртыш» не задержался с отходом в рейс. Начальник цеха, с которым говорил капитан, как обычно, клялся, что завод не подведет. Завтра к вечеру все будет готово.
Заводским автобусом капитан добрался домой. Идти в форменном костюме к Нине не хотелось. Уж слишком бросается в глаза золотое шитье на рукаве.
Войдя в подъезд, он остановился — сначала показалось, что Леля нарочно ждала его возле дома. Но она, безразлично поздоровавшись, продолжала рыться в сумке, отыскивая ключ от почтового ящика.
Николай Степанович стал медленно подниматься до лестнице. Что Леля задумала? Не даст же она уйти в плавание, не объяснившись.
Вчера под благовидным предлогом он зашел в партком узнать, нет ли там каких-либо жалоб. Говорили с ним, как обычно, в спокойных, доброжелательных тонах.
А если она перед самым отходом явится к начальнику
пароходства? Но в чем он провинился? Поссорились. Кто ж не ссорится? Нет, Елена Ивановна, на все нужны доказательства. Мало ли что может померещиться жен* щинс в припадке ревности.
Он намеренно долго открывал замок. Жена поднималась наверх, читая адреса на конвертах, которые держала в руке.
— Мне? — спросил он, пропуская ее вперед.
— Нет, оба письма мне.— Не удержалась: — Одно от Васи и перевод на пятьдесят рублей.
Не снимая пальто, села в кухне к столу и торопливо разорвала конверт. Целых четыре страницы! Вася писал: у них начинается самая горячая пора. Ждут ледохода. По ночам треск, как пушечные выстрелы. Экспедиции предстоит работать в самом экзотическом месте, у знаменитых Падунских порогов. «Помнишь, мама, мы читали с тобой про Запорожскую Сечь. Про днепровские пороги. Теперь как будто оживает то, о чем я читал, хотя места не те и времена другие. Если ты захочешь и сможешь — приезжай. Дикие горы зажали реку, а она злится, кипит. Только ты не думай, это совсем не обязательно, чтобы ты ехала в такую даль, лучше отдохни в санатории. Я достану тебе путевку. У нас один парень отправил свою маму в санаторий. Напиши, куда ты хочешь, и пришли медицинскую справку».
Пусть все это прочтет Николай, пусть прочтет. Она намеренно оставит письмо на столе. Пусть знает — какой он настоящий, ее Вася.
Вы, Николай Степанович, ни разу не предложили мне отдохнуть. О вашей персоне разговор был, и не раз, а вот чтобы полечиться жене, вам и в голову не приходило. Ведь плаваете вы, «обеспечиваете» вы. А ваша супруга работает за такую зарплату, которая, по высказанному вами однажды определению, «погоды не делает».
Отложив письмо и перевод, Елена Ивановна распечатала второй конверт, надписанный незнакомым почерком, без обратного адреса.
«Люди, которые относятся к вам с участием...»
Она читала, не понимая, какие люди, о какой докторше идет речь.
И вдруг сразу, в одно мгновенье вспомнились разговоры женщин у кассы пароходства, и стало ясно, чему «сочувствуют люди».
По форме изложения ничего оскорбительного в письме не было, но вежливая пошлость все равно — пошлость. В заключение глубокомысленная сентенция — «с молодостью и красотой не поспоришь!»
Елена Ивановна брезгливо смяла анонимку, швырнула в угол. Ну вот, и ей пишут подметные письма.
Гадко, омерзительно и так невыносимо тяжело. Будто что-то оборвалось в ее жизни. А ведь убедила себя — все кончено, отболело. Вот она, настоящая боль, настоящее отчаяние. Теперь в самом деле конец! Совсем и навсегда'.-Значит, где-то в глубине души еще теплилась надежда. может, унизительная, но что поделаешь — она тлела, и легче было принимать самые твердые решения. Сей час — только пепел.
Елена Ивановна поднялась, сняла пальто, пошла и спальню. Она смотрела в раскрытую книгу и строчки сливались в темное пятно.
В ванной перестала жужжать электробритва. Потом в кухне звякнул чайник, и стало тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105