О Любезнове же она и не думала. И вот... Тяжелый случай. Мази, компрессы, что еще предпринять? Да, главное — антибиотики. Побольше антибиотиков. Сам по себе ушиб не мог дать такого резкого нарастания тревожных признаков, такого ухудшения.
Оставлять здесь Любезнова нельзя. Надо переводить в лазарет. То каюта, то лазарет. Действительно, проявила внимание!
— Не думала, что ваша нога в таком плачевном состоянии.
— Значит, неважные мои дела?
— Будем лечиться. Вам когда-нибудь стрептомицин кололи?
— Мне? С чего бы? Я никогда не болел.
Придется делать пробу. Опять уйдет время. А в таком состоянии важны каждые полчаса.
— Ну, что бы вам раньше не прийти?! — сокрушенно воскликнула она..,
— Так ведь кино,— виновато произнес Любезнов.
Все его ухарство как рукой сняло. Думал, «милая док-торина» успокоит, а она сама разволновалась.
Через час Любезнову стало совсем йлохо. Несмотря на введенные антибиотики, температура поднялась до сорока. Больной впал в бессознательное состояние, что-то бормотал. А Татьяна, сидя рядом с ним, листала справочник по хирургии. Острый тромбофлебит? Но он не дал бы такой высокой температуры. Остеомиелит? Тоже слишком бурное развитие. А если нужна будет ампутация? Кто сделает? Только в порту, в больнице. Капитану она уже сообщила о тяжелом состоянии матроса. Если б они находились в Красном море или где-либо в северных широтах, легче было бы связаться по радиотелефону, попросить консультацию. Но ведь оперировать все равно невозможно.
Татьяна наклонилась к больному, поправила на лбу пузырь со льдом, пощупала пульс. Никогда она еще не наблюдала такого частого прерывистого пульса.
Побежать к капитану. Пусть что-то делает, может, в какой-нибудь порт зайдет.
— Галя... Пить, пить...
Он уже не раз звал жену. То выкрикнет, то невнятно пробормочет ее имя.
Позвонила по телефону Маринке. Не оставишь его одного. Та прибежала через несколько минут. Увидев Любезнова, бросилась к нему:
— Боже мой, Толечка! Что же это с тобой?
— Посиди с ним, пока я схожу к капитану.
— А что делать? Надо что-то делать. Как же я не догадалась?! Он сегодня ничего есть не хотел,— причитала девушка.
Капитан был на мостике и, выслушав Татьяну, вызвал начальника рации. Надо попробовать связаться с радиоцентром. Через него дозвониться в больницу моряков.
— В любую больницу, —сказала Татьяна. Виктор посмотрел на нее.
— Трудно в этих широтах. Но постараюсь.—На переносице незнакомая ей суровая складка.
— Жизнь человека от этого зависит!
— Понимаю.
— Через какое-либо наше судно попробуйте,— посоветовал капитан.
— Понял.— Виктор скрылся в проеме дверей.
— Свяжется! С самим господом богом свяжется,— сказал Пал Палыч.— Таких радистов, как он, на Черном море раз, два —и обчелся.
— Широты тут неблагоприятные. Суда редко встречаются,— пробубнил капитан, направляясь в штурманскую рубку.
Татьяна пошла, за ним.
— Лучше бы в какой-нибудь порт,— умоляюще сказала она.
— Ну сами посмотрите на карту. Южный берег Африки. Где тут порты? До ближайшего сутки ходу.
— Ужасно! — Татьяна схватилась за голову.
— Но ведь только сутки. Ничего за это время не случится? — спросил капитан. Только теперь, в освещенной рубке, по выражению лица Татьяны, по ее отчаянному возгласу он понял, что положение Любезнова действительно очень тяжелое.
— Целые сутки?! Слишком долго! — прошептала Татьяна.— Скажите Виктору Дмитриевичу, пусть узнает, может, на каком-нибудь судне есть хирург. Должен же где-то быть хирург?
— Хорошо, хорошо! Успокойтесь. Он сделает все, что нужно. Подождите, пока выйдет на связь.
— Я не могу надолго оставить больного.
— Так напишите все, что нужно. Виктор Дмитриевич передаст радиограмму. Если будет радиотелефонная связь — вызовем. Идите ко мне в каюту и пишите.
На листке бумаги Татьяна изложила симптомы болезни, свои наблюдения. В радиорубке молча положила исписанный листок на стол.
Напряженный сидел Виктор у передатчиков.
Теперь хоть есть какая-то надежда связаться с судном, берегом, что-то уже делается.
Однако, когда Татьяна вошла в лазарет, чувство некоторого облегчения мгновенно улетучилось. Над Любез-новым стоял Дзюба и рассматривал вздувшуюся ногу.
— Резать надо, загнется хлопец,— сказал он.
— То есть как? — машинально спросила Татьяна, глядя на посиневшие губы матроса, на желтизну у висков.— Ампутировать?
— Да нет! Вот тут разрезать,— указывая чуть повыше раны, твердо проговорил Дзюба, словно он только этим всю жизнь и занимался.
— А если сепсис,— она сказала первое, что пришло ей в голосу. Не объяснять же Дзюбе насчет тромбофлебита, остеомиелита и всяких иных подозрений.
— Он уже есть, тот сепсис. Не стойте, не тратьте время, Татьяна Константиновна, доходит хлопец.
— Может, по радио свяжутся. А то вдруг навредишь.
— Некуда уже вредить.
Маринка схватила ее дрожащими руками за плечи.
— Спасите же Толика! Умрет он!
— Перестань! — хмуро сказала Татьяна. Дзюба прав, медлить нельзя. Ну, а если она решится на оперативное вмешательство и потом — летальный исход? Невропатолог оперировал. Взялся оперировать, не имея никакого опыта. Ничего этого не умея. Она приняла все меры, антибиотики. Мало ли что бывает в морс. И если умрет, то не по ее вине.
Меры были приняты.
— Выйди на минуточку, дочка,— вдруг обратился к Маринке Дзюба и подтолкнул ее к двери.
Когда он вернулся к койке, круглое добродушное лицо его было неузнаваемым. Тяжело раздувались толстые ноздри широкого приплюснутого носа, небольшие глазки свирепо уставились на Татьяну.
Она непроизвольно сделала шаг назад.
— Тебе тут що, круиз?! Обжиматься с хлопцами пришла? — Он невнятно пробормотал ругательство и больно стиснул ей плечо.— Бери ножа! И не финти! Я тебе не Витька!
— Вы с ума сошли! Как вы смеете?! — крикнула Татьяна.
— Бери ножа! Учили тебя, так дело делай. Не было бы тебя, так сами бы впорались.
Татьяна бросилась к умывальнику, стала тереть щеткой руки.
— Дочка! — крикнул в коридор Дзюба.— Иди допо-можи!
Маринка вошла и остановилась возле Татьяны, дожидаясь ее распоряжений. А Дзюба, став прежним, добродушным Дзюбой, басил:
— Надо йод. Вон, Маринка, на полке.
— Инструменты на плитке,— каким-то не своим, гортанным голосом сказала Татьяна.
— Ну и добре. И инструменты, все готово,— продолжал Дзюба.— У нас в лесу, это когда партизанили, товарищ Степан ножовкой, что по металлу, ногу Ваньке
Лихачеву геть отшматовал. И спас хлопца. По сей час малярит. Не скажешь, что дядька на протезе. Простыней чистых принести?
— В ящике есть стерильные.— Татьяна почувствовала себя спокойнее от того, что Дзюба был здесь. Его окрик и напугал и отрезвил ее. С облегчением подчинялась она воле сильного, опытного и решительного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Оставлять здесь Любезнова нельзя. Надо переводить в лазарет. То каюта, то лазарет. Действительно, проявила внимание!
— Не думала, что ваша нога в таком плачевном состоянии.
— Значит, неважные мои дела?
— Будем лечиться. Вам когда-нибудь стрептомицин кололи?
— Мне? С чего бы? Я никогда не болел.
Придется делать пробу. Опять уйдет время. А в таком состоянии важны каждые полчаса.
— Ну, что бы вам раньше не прийти?! — сокрушенно воскликнула она..,
— Так ведь кино,— виновато произнес Любезнов.
Все его ухарство как рукой сняло. Думал, «милая док-торина» успокоит, а она сама разволновалась.
Через час Любезнову стало совсем йлохо. Несмотря на введенные антибиотики, температура поднялась до сорока. Больной впал в бессознательное состояние, что-то бормотал. А Татьяна, сидя рядом с ним, листала справочник по хирургии. Острый тромбофлебит? Но он не дал бы такой высокой температуры. Остеомиелит? Тоже слишком бурное развитие. А если нужна будет ампутация? Кто сделает? Только в порту, в больнице. Капитану она уже сообщила о тяжелом состоянии матроса. Если б они находились в Красном море или где-либо в северных широтах, легче было бы связаться по радиотелефону, попросить консультацию. Но ведь оперировать все равно невозможно.
Татьяна наклонилась к больному, поправила на лбу пузырь со льдом, пощупала пульс. Никогда она еще не наблюдала такого частого прерывистого пульса.
Побежать к капитану. Пусть что-то делает, может, в какой-нибудь порт зайдет.
— Галя... Пить, пить...
Он уже не раз звал жену. То выкрикнет, то невнятно пробормочет ее имя.
Позвонила по телефону Маринке. Не оставишь его одного. Та прибежала через несколько минут. Увидев Любезнова, бросилась к нему:
— Боже мой, Толечка! Что же это с тобой?
— Посиди с ним, пока я схожу к капитану.
— А что делать? Надо что-то делать. Как же я не догадалась?! Он сегодня ничего есть не хотел,— причитала девушка.
Капитан был на мостике и, выслушав Татьяну, вызвал начальника рации. Надо попробовать связаться с радиоцентром. Через него дозвониться в больницу моряков.
— В любую больницу, —сказала Татьяна. Виктор посмотрел на нее.
— Трудно в этих широтах. Но постараюсь.—На переносице незнакомая ей суровая складка.
— Жизнь человека от этого зависит!
— Понимаю.
— Через какое-либо наше судно попробуйте,— посоветовал капитан.
— Понял.— Виктор скрылся в проеме дверей.
— Свяжется! С самим господом богом свяжется,— сказал Пал Палыч.— Таких радистов, как он, на Черном море раз, два —и обчелся.
— Широты тут неблагоприятные. Суда редко встречаются,— пробубнил капитан, направляясь в штурманскую рубку.
Татьяна пошла, за ним.
— Лучше бы в какой-нибудь порт,— умоляюще сказала она.
— Ну сами посмотрите на карту. Южный берег Африки. Где тут порты? До ближайшего сутки ходу.
— Ужасно! — Татьяна схватилась за голову.
— Но ведь только сутки. Ничего за это время не случится? — спросил капитан. Только теперь, в освещенной рубке, по выражению лица Татьяны, по ее отчаянному возгласу он понял, что положение Любезнова действительно очень тяжелое.
— Целые сутки?! Слишком долго! — прошептала Татьяна.— Скажите Виктору Дмитриевичу, пусть узнает, может, на каком-нибудь судне есть хирург. Должен же где-то быть хирург?
— Хорошо, хорошо! Успокойтесь. Он сделает все, что нужно. Подождите, пока выйдет на связь.
— Я не могу надолго оставить больного.
— Так напишите все, что нужно. Виктор Дмитриевич передаст радиограмму. Если будет радиотелефонная связь — вызовем. Идите ко мне в каюту и пишите.
На листке бумаги Татьяна изложила симптомы болезни, свои наблюдения. В радиорубке молча положила исписанный листок на стол.
Напряженный сидел Виктор у передатчиков.
Теперь хоть есть какая-то надежда связаться с судном, берегом, что-то уже делается.
Однако, когда Татьяна вошла в лазарет, чувство некоторого облегчения мгновенно улетучилось. Над Любез-новым стоял Дзюба и рассматривал вздувшуюся ногу.
— Резать надо, загнется хлопец,— сказал он.
— То есть как? — машинально спросила Татьяна, глядя на посиневшие губы матроса, на желтизну у висков.— Ампутировать?
— Да нет! Вот тут разрезать,— указывая чуть повыше раны, твердо проговорил Дзюба, словно он только этим всю жизнь и занимался.
— А если сепсис,— она сказала первое, что пришло ей в голосу. Не объяснять же Дзюбе насчет тромбофлебита, остеомиелита и всяких иных подозрений.
— Он уже есть, тот сепсис. Не стойте, не тратьте время, Татьяна Константиновна, доходит хлопец.
— Может, по радио свяжутся. А то вдруг навредишь.
— Некуда уже вредить.
Маринка схватила ее дрожащими руками за плечи.
— Спасите же Толика! Умрет он!
— Перестань! — хмуро сказала Татьяна. Дзюба прав, медлить нельзя. Ну, а если она решится на оперативное вмешательство и потом — летальный исход? Невропатолог оперировал. Взялся оперировать, не имея никакого опыта. Ничего этого не умея. Она приняла все меры, антибиотики. Мало ли что бывает в морс. И если умрет, то не по ее вине.
Меры были приняты.
— Выйди на минуточку, дочка,— вдруг обратился к Маринке Дзюба и подтолкнул ее к двери.
Когда он вернулся к койке, круглое добродушное лицо его было неузнаваемым. Тяжело раздувались толстые ноздри широкого приплюснутого носа, небольшие глазки свирепо уставились на Татьяну.
Она непроизвольно сделала шаг назад.
— Тебе тут що, круиз?! Обжиматься с хлопцами пришла? — Он невнятно пробормотал ругательство и больно стиснул ей плечо.— Бери ножа! И не финти! Я тебе не Витька!
— Вы с ума сошли! Как вы смеете?! — крикнула Татьяна.
— Бери ножа! Учили тебя, так дело делай. Не было бы тебя, так сами бы впорались.
Татьяна бросилась к умывальнику, стала тереть щеткой руки.
— Дочка! — крикнул в коридор Дзюба.— Иди допо-можи!
Маринка вошла и остановилась возле Татьяны, дожидаясь ее распоряжений. А Дзюба, став прежним, добродушным Дзюбой, басил:
— Надо йод. Вон, Маринка, на полке.
— Инструменты на плитке,— каким-то не своим, гортанным голосом сказала Татьяна.
— Ну и добре. И инструменты, все готово,— продолжал Дзюба.— У нас в лесу, это когда партизанили, товарищ Степан ножовкой, что по металлу, ногу Ваньке
Лихачеву геть отшматовал. И спас хлопца. По сей час малярит. Не скажешь, что дядька на протезе. Простыней чистых принести?
— В ящике есть стерильные.— Татьяна почувствовала себя спокойнее от того, что Дзюба был здесь. Его окрик и напугал и отрезвил ее. С облегчением подчинялась она воле сильного, опытного и решительного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105