С заместителем начальника отдела Осадчий был уже на «ты».
— Пожалуйста, Валерий, разыщи ремонтную ведомость.— Осадчий, улыбнувшись, заметил, обращаясь к Елене Ивановне: — Валерий Николаевич, оказывается, тоже отслужил на Балтике.
— Так ведь я сразу припомнил, где тебя видел. На комсомольской конференции выступал,— сказал Валерий Николаевич.— Вот вам, товарищи, ведомость.
— Кафердам в нее занесен? — спросил Осадчий.
— Естественно. Ищи пункт пятнадцатый, двадцатый. Вначале самые важные работы перечислены.
Осадчий посмотрел список.
— Вот пункт двадцать второй. Видите, Елена Ивановна? Ведомость составлена Колосовым, и вот он — кафердам. Кажется, завод не очень торопился выполнять эту работу? — обратился Осадчий к Валерию Николаевичу.
Ответил инженер, сидевший за соседним столом.
— Пришлось потом дополнительно наряд выписывать.
— Работа трудоемкая, а оплата низкая. Так? — листая бумаги, спросил Осадчий.
— Естественно. К тому же там теснота, в этом кафер-даме, работать неудобно. Вот и стараются от нее отпихнуться,— подтвердил Валерий Николаевич.
Осадчий прочитал еще один документ и с усмешкой буркнул:
— Занятно,— и передал его Елене Ивановне.
— Именно!—кивнул Валерий Николаевич.—Даже очень занятно. Но... начальству, как говорят, виднее.
Все головы повернулись к ним. Елене Ивановне было ясно, что равнодушных в отделе нет. И не один Валерий Николаевич заинтересован в тщательном расследовании дела Колосова.
И еще один документ переписала Елена Ивановна — о премировании за хорошую работу экипажа китобазы, в том числе и Колосова.
Поблагодарив сотрудников за помощь, Елена Ивановна вышла в коридор, где ее дожидался Осадчий.
Вместе с Валерием Николаевичем они стояли у окна. Тот горячо говорил:
— Меня давно интересовало именно это программное устройство. И, знаешь, главное — надо станок в деле увидеть. Из проходной звякну, а ты встретишь.
— Договорились! Ну, будь здоров! — Осадчий пожал руку Валерию Николаевичу.
— А теперь можно и к высокому начальству, - сказал Осадчий, когда они с Еленой Ивановной остались одни.
— Лучше бы сначала самим во всем разобраться, а потом будем и с ним разговаривать,— предложила Елена Ивановна.
Осадчий остановился, оглянулся на дверь, ведущую в приемную начальника управления.
— Опять программу составим,— предложила Елена Ивановна.— У нас ведь все отрывочно записано.
— Правильно,— сказал Осадчий.— С подчиненными Колосова поговорим. Те, что пошли в годичный отпуск, сейчас на берегу. Это пригодится в беседе с начальством.
Оказалось, в отпуске боцман китобазы, непосредственный подчиненный Колосова, капитан-дублер, несколько матросов, кок и судовой врач. И с каждым из этих людей Ярошенко встретилась. Но матроса Хохлова она никак не могла застать дома, поэтому решила пойти к нему в субботу утром.
Студеный февральский ветер швырялся снежной крупой.. Скрипели обледенелые деревья, редкие тучи мчались по бледному небу, не закрывая солнца. От холодного яркого света день казался еще более холодным.
И вдруг вспомнился ей такой же ветреный морозный день, который не могли изгладить из памяти никакие годы. Она провожала на фронт Тараса. Провожала, чтобы больше никогда не увидеть.
Вспомнилось, как стояли на улице, при свете холодного солнца, еще смущенные первой близостью и нераздельно соединенные ею. Тарас затянул у нее на спине концы платка, по-мужски сурово сказал: «Себя береги!» — и, справившись с нахлынувшей прежней застенчивостью, тем же суровым тоном заключил: «И его...»
Уже двинулся грузовик, а Тарас все кричал, что будет писать. И домой, и на главную почту, и на завод. Так верней!
Она дивилась той резкой перемене, которая произошла с Тарасом — тем растерянным мальчиком, которого она в госпитале взяла под свою опеку. В то утро он снова был иным: серьезным и немножко важным мужчиной, который был уверен, что он уже будущий отец. Ему нужно кончить войну, победить, вернуться и растить сына.
Ничего не рассказывала она об этом Николаю. Хорошо, что не рассказывала. Какой была его любовь, чего стоила, если не смог понять ту, которую, кажется, любил.
Да, наверное, это конец. Она позвонила. Дверь открыл пожилой, худощавый человек, в котором она узнала школьного учителя Васи — Владимира Федоровича.
— Входите, входите, Елена Ивановна. Вот уж кого не ожидал увидеть! — приветливо проговорил.
— Как-то не пришло в голову, что матрое Валерий Хохлов — ваш сын,— сказала Елена Ивановна и объяснила, зачем ей понадобился Валерий.
— Он скоро придет. Что ж мы тут стоим?! Давайте я помогу вам раздеться. Вы не поверите, как я радуюсь, встречая ребят, родителей их из нашей школы. Уже год на пенсии. Все как-то не по себе.
Владимир Федорович раскрыл дверь в комнату, вся мебель почти сплошь состояла из шкафов и полок, уставленных морскими диковинками. Были тут морские звезды, зубы кашалота, огромные раковины, сабли китового уса, каравеллы черного дерева, маски...
— Музей. Морской музей! — удивилась Елена Ивановна, усаживаясь в предложенное ей кресло.
— Так ведь еще в школе Валерка в море рвался. Сколько ни убеждали, сколько ни уговаривали пойти на филологический — он ведь литературу, пожалуй, не хуже меня знает,— никакого впечатления! Не хочу! Не пойду! Не буду! И дело с концом. А способный к языкам был мальчишка. Вот — плавает. О береге и слышать не хочет. Хорошо, хоть в мореходном учится. И я бы сказал, даже с удовольствием учится... Ну, а Вася? Как его успехи? Он ведь у вас на геологическом? — Владимир Федорович поставил на стол вазу с фруктами, налил в бокал густого сока гранатов.
— И моего потянуло в дальние странствия. Попросил в институте академотпуск.— Она взяла апельсин, тут же забыла о нем.
— Да, мальчишки, мальчишки. Не удержишь их дома. Дайте, я за вами поухаживаю.— Владимир Федорович стал сосредоточенно счищать кожуру с апельсина.— И Вася ушел в романтику. Впрочем, я так и думал.
— Почему вы так думали? — Ей, конечно, очень хотелось, чтобы старый учитель побольше говорил о сыне. Столько лет знал его.
— Почему так думал? — Владимир Федорович помолчал. Справившись с апельсином и положив его перед Еленой Ивановной на блюдце, он улыбнулся.— Было в нем что-то. Какая-то внутренняя глубина, чуткость. Острое восприятие жизни. Все у мальчишки было свое — отношение к товарищам, к учителям. Но это свое второе «я» он не обнаруживал. Как все ребята, старался казаться этаким беззаботным малым...
Елена Ивановна ловила каждое слово. Быть может, Владимир Федорович, сочувствуя и понимая ее, нарочно говорит о Васе только хорошее. Ну и пусть, пусть только хорошее. Не всегда же слушать обвинения Николая.
— А еще помню такое,— мечтательно произнес Владимир Федорович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105