— Но неужели отец не может разобраться, положить конец этому безобразию?
— Дорогой Николай Степанович, уж кто-кто, а вы должны знать, легко ли разбираться после рейса, когда на берегу побудешь несколько дней и снова в море.
— Это верно,— задумчиво произнес капитан, дивясь тому, как здраво рассуждает Лазарева, словно подсмотрела, подслушала то, что произошло у него дома.
— Но оставим, оставим этот разговор! — воскликнула Лазарева.— Ведь так чудесно, что мы на берегу, дома. И никто сейчас не постучит в дверь ни к вам: «Слева по борту судно!», ни ко мне: «Болит голова, хоть волком вой!» Сидим мы с вами —независимые люди, и еще несколько часов, пока не вернемся на судно, будем свободны, как птицы. Это же надо ценить!
— Ценю! Так за свободу! Пусть хоть на чае! Лазарева взяла бокал и, глядя сквозь него на свет, негромко спросила:
— Хотите, я почитаю стихи?
— Хочу!
Она тихо, проникновенно читала Есенина.
Я спросил сегодня у менялы...
Капитан слушал и не слышал, смотрел на ее свежие губы, глядел в мерцающие синие глаза и думал: как легко эта женщина увела его от обыденности повседневной жизни в какой-то другой мир, который он чувствовал и не умел объяснить.
Потом они медленно шли по улицам, не замечая холодного, сырого ветра. Неподалеку от порта, у высокого мрачного здания, Татьяна остановилась, прислушалась.
— Шопен...
Из ярко освещенного приоткрытого окна неслись звуки музыки, раздавались оживленные голоса. Того, кто играл, не слушали там, наверху, а здесь, на темной улице, Татьяна, словно завороженная, стояла не шевелясь.
— Скерцо... Прекрасно, правда? — прошептала. Николай Степанович положил ей руки наплеи, заглянул в глаза и вдруг рынком притянул к себе.
«Не должен, не должен...» И пряный запах сирени, упругая шелковистая прядь у щеки.
Она первая отстранилась. Молча прошли несколько шагов. Она взяла его под руку, первая заговорила:
— Ничего не было. Совсем ничего. Забудем и я и.,, вы. Он не ответил. Забыть? Как забыть? Пустые слова.
— Я не хочу ничего чужого,— снова заговорила она.— И вам это не нужно. Плаваем на одном судне.
— А если б не на одном? — Сам не знал, зачем задал этот вопрос. Ведь не собирался же он ни заводить любовницу, ни разводиться с Лелей.
— Если бы.— Она глубоко вздохнула.— После одного «если бы» последует второе, третье. Вы не свободны, значит, пусть все будет как раньше. Л теперь я пойду. Не нужно, чтобы нас видели вместе.
Николай Степанович остался на улице, дожидаясь, пока она минует проходную, пойдет по причалу к «Иртышу».
Конечно, Татьяна права. На судне ничего не скроешь. Не хватает еще, чтобы пополз шепоток, дошел до Лели. Да в начальство узнает. Давно известно, как на такие вещи смотрят. Вот если б он, Николай Терехов, не был женат...
Поздно! Слишком поздно. К сожалению, опыт, осторожность приходят с годами. Разве теперь так легко сорвалось бы с языка: «Приезжай!» Он приглашал Лелю тогда лишь погостить. Но если честно —разве не любил
ее? Любил. Тогда был уверен, что любит. Тогда? А теперь?
Через день-два предстоит встреча с Лелей. Делать вид, будто ничего не произошло? Притворяться? А если нет? Хорошо, что они недолго простоят в Одессе. Может, потом, со временем, пройдет это увлечение.
Прилетела бы Леля, ничего бы этого не случилось. Но она не прилетела. Мало ли, что он дал радиограмму. Если бы хотела, нашла бы время встретить мужа.
ГЛАВА 9
Объяснение с Тимофеевной произошло неожиданно — в кабинете.
— Да не переживайте, Елена Ивановна. Это все потому, что Клавку вышибли.
— Да не в Клавдии дело,— ответила Ярошенко.
— А я стою на своем: есть у нее, у Клавки, где-то рука.
— Коржова, конечно, нагородила с три короба, но никакой такой «руки» у нее нет.— Елена Ивановна сложила папки, спрятала в ящик, давая понять, что разговор продолжать не хочет. Стыдно, что старая и, казалось бы, хорошая женщина за глаза ругает Коржову, а сама же сообщила ей о том случае во время блокады.
— У вас больше вопросов ко мне нет? — опросила Елена Ивановна с холодком, видя, что Тимофеевна все еще не уходит.
Та подошла ближе к столу, зачем-то вытерла фартуком руки и, пододвинув стул, села.
— Я так, Елена Ивановна, думаю: если чем не угодила, так прямо сказывай. Стряпаю плохо, может, по кухне какое упущение, чего-то не доглядела? За что гневаешься?
— Не сержусь я вовсе.
— Слава богу, не маленькая, вижу. Чего нам-то в прятки играть? Не того десятка ни ты, ни я.
Запинаясь, Елена Ивановна рассказала, как напомнили ей: избила, мол, подчиненную. У Коржовой так и написано: «похвалялась».
— Ах, гадина подколодная! — всплеснула руками Тимофеевна.— Так ведь это я ей проболталась — совестила. Говорю, у таких ни стыда, ни гордости. И ты б в войну, поди, так же обирала бы голодных детей. Стрелять,
мол, таких надо. Тут и сказала, как ты той мародерке объяснила... Да, был такой разговор. Елена Ивановна кивнула, улыбаясь,— отлегло от сердца.
— Ты уж прости меня, бестолковую. Только неприятностей тебе добавила.
В тот же день Ярошенко снова вызвали в районо. Как бы между прочим, начальство поинтересовалось, забрала ли она из редакции статью.
Да, критиковать Лапшину небезопасно. Вот и посыпались комиссии. «Заведующая не обеспечивает руководства комбинатом». Однако доказать это надо не только «излишками» шкафчиков.
Хорошо, что Коля просил «воздержаться от поездки в Новороссийск». В такое время не поедешь! Он знает, как ей всегда трудно вырваться. Но все-таки почему на этот раз решил не вызывать? И вообще странно, что за весь рейс были только три суховатые радиограммы. Всего три.
Бросить все — и на аэродром! Вечером побыть с Колей,, а потом утром первым же самолетом назад. Чего раздумывать?! Разве нельзя себе позволить один вечер? Что там с ним? Может, захандрил. И вдруг неожиданно—а вот и я! На все махнула рукой — и к тебе, Коленька!
Не такой уж мед—море. Если только оно, всегда только оно перед глазами. Не видит Коля, как набухают почки на деревьях, не видит цветов и даже вот этих прохожих, весело мигающих огней реклам, ни театров. Море и море. Одни и те же лица на мостике, в кают-компании...
Вылет на Краснодар отменен. Аэропорт не принимает!
Но как же так?! Ей надо, непременно надо быть в Новороссийске. А если лететь не через Краснодар?
— Никак не попадете сегодня. Приезжайте в аэропорт утром.
До чего ж обидно! С рекламного щита улыбается стюардесса — удобно, быстро, дешево!
Дать Коле телеграмму? Отсюда, из аэропорта? Нет, не нужно. Он сегодня, конечно, позвонит. Ему ведь просто -только выйти в город.
— Ты давно дома? Кто-нибудь звонил? — едва переводя дух, спросила Елена Ивановна сына.
— Дома с двух часов. И звонил тебе Осадчий. Вам какой-то проект надо писать,
— Наша комиссия проверяет предприятия бытового обслуживания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105