Он настаивает на том, чтобы инцидент с военными рубашками был расследован до конца. А в этом случае группировка сторонников реэвакуации лишается одного из главных своих столпов.
Это был внутренний раскол правой фракции профсоюза.
— Люди, получившие рубашки, не виноваты. Поэтому нам нужно срочно обдумать план действий и выпустить новое экстренное воззвание. Но что еще более серьезно, — как будто с усилием говорил Араки, поглядывая исподлобья на Икэнобэ, — что еще более серьезно,
так это то, что среди рабочих есть люди — правда, их не много, — которые рады реэвакуации. Вот как с ними быть, а? Ведь даже и ты, наверно, доволен этим?
— Нет, я уже примирился...
- Примирился! Примириться мало! А ведь есть такие ребята, которые не примирились. Даже среди комсомольских руководителей. Задача состоит в том, чтобы они вели борьбу сообща с теми, кто страдает от этой реэвакуации, то есть фактически подвергается увольнению... Ну как, а? Может быть, ты соберешь некоторых комсомольцев и проведешь с ними совещание?
На маленькой полянке в горах после работы собралась небольшая группа комсомольцев. Здесь были Икэ-нобэ, Оноки, Иноуэ, Ито — рабочий-часовщик из второго сборочного цеха, сверловщик Фукуда. Все они раньше работали на заводе Ои, и все были из Токио. Из девушек присутствовала одна лишь Синобу Касуга.
— Ведь как оно получается... Мне вот, к примеру, тоже очень хотелось бы вернуться в Токио... Нет, честное слово... — жестикулируя, громко, как всегда, говорил Иноуэ. Раздался чей-то приглушенный смешок, но большинство молчало.
— Да вот и я тоже два года, как не виделся с матерью, а в последнее время она слегла. Отец пишет, что, мол, бросай работать в «Токио-Электро»... А тут как раз реэвакуация — очень кстати...
Араки сидел на камне немного поодаль и сквозь прозрачную листву деревьев смотрел на белые гребешки волн, ходивших по озеру Сува. Дул ветер, тревожно шуршала молодая листва.
Атмосфера на собрании была напряженная. Какие возникают осложнения, как только интересы людей начинают расходиться! Конечно, все они комсомольцы и поэтому явились на собрание, но в свете назревающих событий становится ясно, что одной лишь массовой организации явно недостаточно...
— Касуга-сан, а ты как? — обратился к ней Араки. Синобу Kaсугa сидела на корточках и молча обрывала траву.
— Я? — подняв голову, переспросила она и тихонько засмеялась. — Я?.. Мне всё равно...
Иноуэ, который лежал растянувшись на траве рядом с Синобу, сбоку глянул на нее своими круглыми глазами.
— И м-мне т-тоже... всё равно... — произнес он, но вдруг приподнялся и сел. Заикаясь, он продолжал: — Но в-всё-таки т-тяжело... Нет, правда, т-тяжело!.. У меня в Токио осталась симпатия... Ну, посочувствуйте, право!
Говоря это, он тер рукой коленки и так забавно вздернул кверху свой круглый красный нос, что все рассмеялись. Но и смех этот тоже не развеселил собравшихся.
— Председатель! — вдруг обратился к Икэнобэ Оноки, поднимая руку. — Я считаю, что такие слова, как «мне всё равно»,-—это малодушие! «Мне всё равно!» Разве с такими рассуждениями можно продолжать нашу борьбу? Подумайте, ведь сколько таких, кого из-за реэвакуации уволят с завода! Дурачье вы, вот что!
Иноуэ зажмурил глаза и склонил голову набок.
— М-малодушие?.. Это что еще за упреки?.. Т-ты ведь и с-сам сначала т-так думал... — он рассердился и стал заикаться сильнее, чем обычно.
Подняв руку, Икэнобэ поспешил восстановить порядок.
— Прекратите ссоры! Это очень важный вопрос. Некоторые думают, что мы считаем реэвакуацию выгодной для себя и радуемся ей. Поэтому я полагаю, что если мы выступим в авангарде борьбы против реэвакуации, то профсоюзный комитет тоже займет более определенную позицию в этом вопросе и будет действовать более решительно...
Араки внимательно посмотрел на комсомольцев. Несколько человек всё еще сидели молча, обхватив колени руками и опустив головы; они никак не проявляли своего отношения к обсуждаемому вопросу. Эту пассивность надо преодолеть во что бы то ни стало.
Араки остро чувствовал, как именно сейчас необходимы такие люди, которые думали бы не о своей личной выгоде, а только о том, что будет полезно для всего коллектива.
Фурукава был один в комнате. Одетый в кимоно Икэнобэ, он сидел на постели... Врач всё еще не разрешал ему выходить. Попробовать разве выйти?..
Сквозь стекла сёдзи он взглянул на улицу. В вечерних лучах солнца, вдали, за уступами крыш, сверкало озеро Сува. Дул сильный ветер, и ослепительно белые облака стремительно бежали по небу.
До общего профсоюзного собрания оставалось всего несколько дней. Молодежная секция профсоюза вместе с комсомольцами готовилась к этому собранию. Фурукава знал, что так называемая «инициативная группа» комсомольцев, в которую входят Оноки, Икэно-бэ, Иноуэ, действует совместно с другими, не комсомольскими «инициативными группами», чтобы всем дружно протестовать против реэвакуации завода. «Объединенный штаб» всё еще ни о чем не смог договориться с компанией. На заводах, которые находятся в провинции и имеют непосредственное отношение к проекту реэвакуации, чувствуется сильное .брожение. Все профсоюзные организации во главе с профсоюзом главного завода компании ведут напряженную борьбу... Всё это Фурукава узнавал от Икэнобэ и Оноки, от Рэн Торидза-ва и Хацуэ Яманака, которые часто навещали его.
Нет, в такое время немыслимо оставаться в стороне, сидеть вот так, сложа руки!
Неужели сегодня никто так и не придет и не расскажет ему о том, что происходит на заводе?
Уже почти примирившись с этой мыслью, Фурукава взял лежавший около него сборник статей Ленина и стал читать:
«Политическое безразличие есть политическая сытость. «Безразлично», «равнодушно» относится к куску хлеба человек сытый; голодный же всегда будет «партийным» в вопросе о куске хлеба».
Он сделал пометку на полях красным карандашом и задумался...
Внезапно вздрогнув, Дзиро переменил позу. На лестнице послышались знакомые легкие шаги, вот они при-, близились к комнате и, словно в нерешительности, замерли возле сёдзи.
— Вы не спите, Фурукава-сан?
Он отозвался и раздвинул сёдзи. С узелком под мышкой вошла Хацуэ Яманака и присела у порога.
— Мне поручили узнать ваше мнение, поговорить с вами как с председателем молодежной секции... Пришлось пойти в середине рабочего дня, Касавара-сан на-
писал мне увольнительную записку... — Хацуэ больше не называла мастеров «сэнсэй».
Раскрасневшись, она вытащила платок и утерла вспотевший лоб. Заметив мелькнувшую из обшлага куртки алую подкладку рукавов ее кимоно, Фурукава отвел глаза.
— Сегодня в обеденный перерыв «Общество Тэнрю» выпустило прокламацию по поводу этой истории с военными рубашками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Это был внутренний раскол правой фракции профсоюза.
— Люди, получившие рубашки, не виноваты. Поэтому нам нужно срочно обдумать план действий и выпустить новое экстренное воззвание. Но что еще более серьезно, — как будто с усилием говорил Араки, поглядывая исподлобья на Икэнобэ, — что еще более серьезно,
так это то, что среди рабочих есть люди — правда, их не много, — которые рады реэвакуации. Вот как с ними быть, а? Ведь даже и ты, наверно, доволен этим?
— Нет, я уже примирился...
- Примирился! Примириться мало! А ведь есть такие ребята, которые не примирились. Даже среди комсомольских руководителей. Задача состоит в том, чтобы они вели борьбу сообща с теми, кто страдает от этой реэвакуации, то есть фактически подвергается увольнению... Ну как, а? Может быть, ты соберешь некоторых комсомольцев и проведешь с ними совещание?
На маленькой полянке в горах после работы собралась небольшая группа комсомольцев. Здесь были Икэ-нобэ, Оноки, Иноуэ, Ито — рабочий-часовщик из второго сборочного цеха, сверловщик Фукуда. Все они раньше работали на заводе Ои, и все были из Токио. Из девушек присутствовала одна лишь Синобу Касуга.
— Ведь как оно получается... Мне вот, к примеру, тоже очень хотелось бы вернуться в Токио... Нет, честное слово... — жестикулируя, громко, как всегда, говорил Иноуэ. Раздался чей-то приглушенный смешок, но большинство молчало.
— Да вот и я тоже два года, как не виделся с матерью, а в последнее время она слегла. Отец пишет, что, мол, бросай работать в «Токио-Электро»... А тут как раз реэвакуация — очень кстати...
Араки сидел на камне немного поодаль и сквозь прозрачную листву деревьев смотрел на белые гребешки волн, ходивших по озеру Сува. Дул ветер, тревожно шуршала молодая листва.
Атмосфера на собрании была напряженная. Какие возникают осложнения, как только интересы людей начинают расходиться! Конечно, все они комсомольцы и поэтому явились на собрание, но в свете назревающих событий становится ясно, что одной лишь массовой организации явно недостаточно...
— Касуга-сан, а ты как? — обратился к ней Араки. Синобу Kaсугa сидела на корточках и молча обрывала траву.
— Я? — подняв голову, переспросила она и тихонько засмеялась. — Я?.. Мне всё равно...
Иноуэ, который лежал растянувшись на траве рядом с Синобу, сбоку глянул на нее своими круглыми глазами.
— И м-мне т-тоже... всё равно... — произнес он, но вдруг приподнялся и сел. Заикаясь, он продолжал: — Но в-всё-таки т-тяжело... Нет, правда, т-тяжело!.. У меня в Токио осталась симпатия... Ну, посочувствуйте, право!
Говоря это, он тер рукой коленки и так забавно вздернул кверху свой круглый красный нос, что все рассмеялись. Но и смех этот тоже не развеселил собравшихся.
— Председатель! — вдруг обратился к Икэнобэ Оноки, поднимая руку. — Я считаю, что такие слова, как «мне всё равно»,-—это малодушие! «Мне всё равно!» Разве с такими рассуждениями можно продолжать нашу борьбу? Подумайте, ведь сколько таких, кого из-за реэвакуации уволят с завода! Дурачье вы, вот что!
Иноуэ зажмурил глаза и склонил голову набок.
— М-малодушие?.. Это что еще за упреки?.. Т-ты ведь и с-сам сначала т-так думал... — он рассердился и стал заикаться сильнее, чем обычно.
Подняв руку, Икэнобэ поспешил восстановить порядок.
— Прекратите ссоры! Это очень важный вопрос. Некоторые думают, что мы считаем реэвакуацию выгодной для себя и радуемся ей. Поэтому я полагаю, что если мы выступим в авангарде борьбы против реэвакуации, то профсоюзный комитет тоже займет более определенную позицию в этом вопросе и будет действовать более решительно...
Араки внимательно посмотрел на комсомольцев. Несколько человек всё еще сидели молча, обхватив колени руками и опустив головы; они никак не проявляли своего отношения к обсуждаемому вопросу. Эту пассивность надо преодолеть во что бы то ни стало.
Араки остро чувствовал, как именно сейчас необходимы такие люди, которые думали бы не о своей личной выгоде, а только о том, что будет полезно для всего коллектива.
Фурукава был один в комнате. Одетый в кимоно Икэнобэ, он сидел на постели... Врач всё еще не разрешал ему выходить. Попробовать разве выйти?..
Сквозь стекла сёдзи он взглянул на улицу. В вечерних лучах солнца, вдали, за уступами крыш, сверкало озеро Сува. Дул сильный ветер, и ослепительно белые облака стремительно бежали по небу.
До общего профсоюзного собрания оставалось всего несколько дней. Молодежная секция профсоюза вместе с комсомольцами готовилась к этому собранию. Фурукава знал, что так называемая «инициативная группа» комсомольцев, в которую входят Оноки, Икэно-бэ, Иноуэ, действует совместно с другими, не комсомольскими «инициативными группами», чтобы всем дружно протестовать против реэвакуации завода. «Объединенный штаб» всё еще ни о чем не смог договориться с компанией. На заводах, которые находятся в провинции и имеют непосредственное отношение к проекту реэвакуации, чувствуется сильное .брожение. Все профсоюзные организации во главе с профсоюзом главного завода компании ведут напряженную борьбу... Всё это Фурукава узнавал от Икэнобэ и Оноки, от Рэн Торидза-ва и Хацуэ Яманака, которые часто навещали его.
Нет, в такое время немыслимо оставаться в стороне, сидеть вот так, сложа руки!
Неужели сегодня никто так и не придет и не расскажет ему о том, что происходит на заводе?
Уже почти примирившись с этой мыслью, Фурукава взял лежавший около него сборник статей Ленина и стал читать:
«Политическое безразличие есть политическая сытость. «Безразлично», «равнодушно» относится к куску хлеба человек сытый; голодный же всегда будет «партийным» в вопросе о куске хлеба».
Он сделал пометку на полях красным карандашом и задумался...
Внезапно вздрогнув, Дзиро переменил позу. На лестнице послышались знакомые легкие шаги, вот они при-, близились к комнате и, словно в нерешительности, замерли возле сёдзи.
— Вы не спите, Фурукава-сан?
Он отозвался и раздвинул сёдзи. С узелком под мышкой вошла Хацуэ Яманака и присела у порога.
— Мне поручили узнать ваше мнение, поговорить с вами как с председателем молодежной секции... Пришлось пойти в середине рабочего дня, Касавара-сан на-
писал мне увольнительную записку... — Хацуэ больше не называла мастеров «сэнсэй».
Раскрасневшись, она вытащила платок и утерла вспотевший лоб. Заметив мелькнувшую из обшлага куртки алую подкладку рукавов ее кимоно, Фурукава отвел глаза.
— Сегодня в обеденный перерыв «Общество Тэнрю» выпустило прокламацию по поводу этой истории с военными рубашками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94