Они проявляли рвение не столько к проведению реформы, сколько к «изъятию земли», к спекуляции землей на черной бирже и саботировали осуществление земельной реформы всеми доступными им средствами.
А что происходило в промышленности? Каково было положение рабочих?
Восстановление производства шло крайне медленно. Капиталисты боялись только одного: как бы не потерять капиталы, нажитые во время войны. Они не думали о совершенных ими преступлениях, о том, что ради получения военных прибылей они стимулировали и активно поддерживали грабительскую войну, которую народ Японии и народы других стран —и в первую очередь китайский народ — оплатили ценой неисчислимых жертв.
Для капиталистов «восстановление производства» означало в первую очередь «восстановление монополистического капитала». Это по их указке кабинеты Хи-гасикуни, Сидэхара, Иосида проводили политику инфляции.
Несмотря на то что послевоенным парламентом был принят закон об обложении налогом прибылей военного времени, возросших за годы войны в десятки и сотни раз, объекты, подлежавшие обложению налогом, оценивались по довоенным ценам, а налоги взимались в послевоенных инфляционных банкнотах.
Восстановление производства саботировалось. Этот саботаж объяснялся тем, что для владельцев заводов и для магнатов финансового капитала вопрос рентабельности производства был куда важнее, чем восстановление нормальной жизни народа. Если принять во внимание лихорадочный рост инфляционных цен, капиталистам было гораздо выгоднее сбывать на черной бирже имеющееся в наличности сырье, чем платить заработную плату рабочим и изготовлять продукцию, относительно
которой еще могли быть сомнения, насколько она найдет себе спрос.
Однако автор настоящих строк не только не знает, но ему ни разу не приходилось даже слышать, чтобы в отношении капиталистов, саботирующих восстановление производства, были приняты правительством какие-то эффективные меры. И рабочие, которым угрожала безработица и голодная смерть, поднялись на борьбу против саботажа, за установление рабочего контроля над производством.
С октября 1945 года по сентябрь 1946 года в стране произошло 1568 трудовых конфликтов, в которых приняло участие свыше 1 миллиона 396 тысяч человек. В том числе отмечено 148 конфликтов, целью которых было установление рабочего контроля над производством. Борьба рабочих за установление контроля над производством затрагивала самое глубокое противоречие капиталистической системы — противоречие между общественным характером производства и частной собственностью на средства производства — и имела в этом смысле исключительно важное значение.
Движение рабочих, разумеется, напугало все политические партии, выступавшие в защиту монархического режима. Не прошло и полугода со времени окончания войны, как 1 февраля 1946 года кабинет Сидэхара опубликовал заявление за подписью четырех министров —. министра внутренних дел, юстиции, здравоохранения, промышленности и торговли — о том, что трудовые конфликты должны решительно подавляться. В июне 1946 года кабинет Иосида, воспользовавшись расколом в социалистической партии и игнорируя сопротивление компартии, провел через парламент закон о «прекращении рабочих конфликтов», направленный против интересов рабочих. А 12 августа, опираясь на этот закон, министр без портфеля Дзэн Кэйноскэ уже окончательно разоблачил реакционный политический курс правительства капиталистов, откровенно заявив, что «восстановление производства неосуществимо без увольнения «разложившихся» рабочих».
Кровавое подавление забастовки, возникшей в декабре 1946 года на часовом заводе «Тоё-токэй» в префектуре Сайтама в связи с борьбой за контроль над производством, было первым звеном в цепи репрессий,
предпринятых правительством против рабочих. Вслед за тем произошли стачки на заводе пишущих машин «Ни-пон-тайпрайтер», на полиграфическом комбинате «Айкидо», на предприятиях кинокомпании «Тохо», куда были даже вызваны танки.
В сложнейшей международной обстановке, в обстановке всё более обостряющихся противоречий внутри страны развертывалась борьба между трудящимися мас-сами, возглавляемыми рабочим классом, и монополистическим финансовым и промышленным капиталом.
Холодным туманным утром в конце ноября 1945 года на платформу станции Окая вместе с другими пассажирами сошел демобилизованный солдат лет двадцати пяти—двадцати шести, худощавый, со смуглым лицом. Казалось, он впервые был в этих местах. Выйдя на привокзальную площадь, солдат развернул смятую бумажку, на которой было нарисовано нечто вроде плана местности, и некоторое время внимательно изучал ее, как будто обдумывая, куда ему идти. Наконец, он взвалил рюкзак на спину, поднялся, шатаясь от усталости, вверх по склону и вышел на «шоссе Кадокура».
Вершины пиков Ягатакэ и Киригатакэ были почти совсем белы от снега; с озера Сува дул холодный зимний ветер. Но теперь, спустя три месяца после капитуляции, над фабричными трубами уже кое-где вился дымок. Это дымили трубы эвакуированных сюда заводов, которые, подобно заблудившимся путникам, не знали, смогут ли они вернуться обратно. Заводы изготовляли из остатков сырья кастрюли, чайники, сковородки. Дымили трубы и некоторых фабрик, возобновивших производство шелка. Как-то будет встречен этот шелк на рынках Америки, где так развито производство нейлона? Трудно было что-либо предвидеть, но правительство, потерявшее всякую ориентацию, распространяло слухи о том, что шелк найдет сбыт как продукт экспорта, — им можно будет расплачиваться за импортируемое из-за границы продовольствие. Фабриканты шелка, как всегда, уповали на правительственные ссуды.
— Далеко еще до завода «Токио-Электро»? — спросил солдат, останавливаясь на перекрестке у входа в маленькую писчебумажную лавочку.
— Да, пожалуй, еще с полкилометра будет. Идите
всё прямо и прямо и слева увидите высокие трубы,— ответила хозяйка, продолжая вязать и даже не взглянув на столь обычную теперь фигуру демобилизованного.
Солдат слегка дотронулся пальцами до козырька военной фуражки и опять зашагал, сгорбившись и так сильно наклонясь вперед, что полы его шинели почти касались земли.
Пыль, взметаемая ветром, осыпала солдата с головы до ног, мимо него с ревом проносились грузовики, а он всё шел, низко опустив голову. Его большие глаза казались безжизненными, щеки запали, нижняя губа бессильно отвисла. У кадыка болтался ремешок от фуражки.
Наконец впереди показались трубы, торчавшие над длинной черной оградой. Когда солдат приблизился к заводу «Токио-Электро», из проходной будки вышел секретарь деревенской управы Бунъя со своим неизменным стареньким портфелем под мышкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
А что происходило в промышленности? Каково было положение рабочих?
Восстановление производства шло крайне медленно. Капиталисты боялись только одного: как бы не потерять капиталы, нажитые во время войны. Они не думали о совершенных ими преступлениях, о том, что ради получения военных прибылей они стимулировали и активно поддерживали грабительскую войну, которую народ Японии и народы других стран —и в первую очередь китайский народ — оплатили ценой неисчислимых жертв.
Для капиталистов «восстановление производства» означало в первую очередь «восстановление монополистического капитала». Это по их указке кабинеты Хи-гасикуни, Сидэхара, Иосида проводили политику инфляции.
Несмотря на то что послевоенным парламентом был принят закон об обложении налогом прибылей военного времени, возросших за годы войны в десятки и сотни раз, объекты, подлежавшие обложению налогом, оценивались по довоенным ценам, а налоги взимались в послевоенных инфляционных банкнотах.
Восстановление производства саботировалось. Этот саботаж объяснялся тем, что для владельцев заводов и для магнатов финансового капитала вопрос рентабельности производства был куда важнее, чем восстановление нормальной жизни народа. Если принять во внимание лихорадочный рост инфляционных цен, капиталистам было гораздо выгоднее сбывать на черной бирже имеющееся в наличности сырье, чем платить заработную плату рабочим и изготовлять продукцию, относительно
которой еще могли быть сомнения, насколько она найдет себе спрос.
Однако автор настоящих строк не только не знает, но ему ни разу не приходилось даже слышать, чтобы в отношении капиталистов, саботирующих восстановление производства, были приняты правительством какие-то эффективные меры. И рабочие, которым угрожала безработица и голодная смерть, поднялись на борьбу против саботажа, за установление рабочего контроля над производством.
С октября 1945 года по сентябрь 1946 года в стране произошло 1568 трудовых конфликтов, в которых приняло участие свыше 1 миллиона 396 тысяч человек. В том числе отмечено 148 конфликтов, целью которых было установление рабочего контроля над производством. Борьба рабочих за установление контроля над производством затрагивала самое глубокое противоречие капиталистической системы — противоречие между общественным характером производства и частной собственностью на средства производства — и имела в этом смысле исключительно важное значение.
Движение рабочих, разумеется, напугало все политические партии, выступавшие в защиту монархического режима. Не прошло и полугода со времени окончания войны, как 1 февраля 1946 года кабинет Сидэхара опубликовал заявление за подписью четырех министров —. министра внутренних дел, юстиции, здравоохранения, промышленности и торговли — о том, что трудовые конфликты должны решительно подавляться. В июне 1946 года кабинет Иосида, воспользовавшись расколом в социалистической партии и игнорируя сопротивление компартии, провел через парламент закон о «прекращении рабочих конфликтов», направленный против интересов рабочих. А 12 августа, опираясь на этот закон, министр без портфеля Дзэн Кэйноскэ уже окончательно разоблачил реакционный политический курс правительства капиталистов, откровенно заявив, что «восстановление производства неосуществимо без увольнения «разложившихся» рабочих».
Кровавое подавление забастовки, возникшей в декабре 1946 года на часовом заводе «Тоё-токэй» в префектуре Сайтама в связи с борьбой за контроль над производством, было первым звеном в цепи репрессий,
предпринятых правительством против рабочих. Вслед за тем произошли стачки на заводе пишущих машин «Ни-пон-тайпрайтер», на полиграфическом комбинате «Айкидо», на предприятиях кинокомпании «Тохо», куда были даже вызваны танки.
В сложнейшей международной обстановке, в обстановке всё более обостряющихся противоречий внутри страны развертывалась борьба между трудящимися мас-сами, возглавляемыми рабочим классом, и монополистическим финансовым и промышленным капиталом.
Холодным туманным утром в конце ноября 1945 года на платформу станции Окая вместе с другими пассажирами сошел демобилизованный солдат лет двадцати пяти—двадцати шести, худощавый, со смуглым лицом. Казалось, он впервые был в этих местах. Выйдя на привокзальную площадь, солдат развернул смятую бумажку, на которой было нарисовано нечто вроде плана местности, и некоторое время внимательно изучал ее, как будто обдумывая, куда ему идти. Наконец, он взвалил рюкзак на спину, поднялся, шатаясь от усталости, вверх по склону и вышел на «шоссе Кадокура».
Вершины пиков Ягатакэ и Киригатакэ были почти совсем белы от снега; с озера Сува дул холодный зимний ветер. Но теперь, спустя три месяца после капитуляции, над фабричными трубами уже кое-где вился дымок. Это дымили трубы эвакуированных сюда заводов, которые, подобно заблудившимся путникам, не знали, смогут ли они вернуться обратно. Заводы изготовляли из остатков сырья кастрюли, чайники, сковородки. Дымили трубы и некоторых фабрик, возобновивших производство шелка. Как-то будет встречен этот шелк на рынках Америки, где так развито производство нейлона? Трудно было что-либо предвидеть, но правительство, потерявшее всякую ориентацию, распространяло слухи о том, что шелк найдет сбыт как продукт экспорта, — им можно будет расплачиваться за импортируемое из-за границы продовольствие. Фабриканты шелка, как всегда, уповали на правительственные ссуды.
— Далеко еще до завода «Токио-Электро»? — спросил солдат, останавливаясь на перекрестке у входа в маленькую писчебумажную лавочку.
— Да, пожалуй, еще с полкилометра будет. Идите
всё прямо и прямо и слева увидите высокие трубы,— ответила хозяйка, продолжая вязать и даже не взглянув на столь обычную теперь фигуру демобилизованного.
Солдат слегка дотронулся пальцами до козырька военной фуражки и опять зашагал, сгорбившись и так сильно наклонясь вперед, что полы его шинели почти касались земли.
Пыль, взметаемая ветром, осыпала солдата с головы до ног, мимо него с ревом проносились грузовики, а он всё шел, низко опустив голову. Его большие глаза казались безжизненными, щеки запали, нижняя губа бессильно отвисла. У кадыка болтался ремешок от фуражки.
Наконец впереди показались трубы, торчавшие над длинной черной оградой. Когда солдат приблизился к заводу «Токио-Электро», из проходной будки вышел секретарь деревенской управы Бунъя со своим неизменным стареньким портфелем под мышкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94