В самом деле, если этот парень в солдатской шинели коммунист, то даже женщин — и тех теперь не пугало слово «компартия».
Комацу, который сел было на свое место, снова вскочил, члены «Общества Тэнрю» что-то кричали. Араки, схватив Фурукава за плечо, попытался увести его со сцены, но симпатии собрания были уже прочно завоеваны Фурукава. Он стряхнул со своего плеча руку Араки.
— Чего вы орете?! — прикрикнул он на членов «Общества Тэнрю». Подхватывая каждую брошенную ему
реплику, Фурукава продолжал: — Ёот, вы вопите зДёсь: «Непочтительно! Дерзко!» А ведь император тоже ходит, небось, и за малой нуждой, и за большой... Точь-в-точь так же, как и все мы...
Теперь Дзиро уже выкрикивал первое, что приходило ему в голову.
В зале творилось нечто неописуемое. И хотя Дзиро говорил нескладно, но весь его облик, его неожиданное несвязное выступление словно помогло людям рассеять мучившие их сомнения. Необычайное возбуждение охватило рабочих. И чем больше бесились члены «Общества Тэнрю», тем увереннее чувствовали себя рабочие. Смехом и аплодисментами они выражали свое одобрение этому парню в солдатской шинели.
— Что такое? Что?.. Как ты сказал?.. Непрерывная линия предков на протяжении нескольких тысяч лет?.. Ну, уж это... — Дзиро снова придрался к какой-то реплике, долетевшей до него. Шум в зале достиг к этому времени наивысшей степени. — Ну уж это и вовсе ерунда! Если уж есть у кого тысячелетняя линия предков, так это как раз у нас с тобой!
Среди шума, криков и смеха несколько человек из «Общества Тэнрю» вскочили и бросились к сцене. Все, кто был за кулисами, вышли вперед вместе с председателем собрания, и сцена вдруг заполнилась людьми. В зале тоже многие поднялись с мест.
— Драться хотите? Ладно. А ну, выходи! Кто первый?
Скинув с плеч шинель, Фурукава уперся ногой в край помоста и принял такую позу, словно собирался броситься на молодчиков из «Общества Тэнрю», ревущих от ярости возле сцены.
Наступила ночь, а в долине реки Тэнрю всё еще бушевала метель. Движение по «шоссе Кадокура» прекратилось, всё вокруг словно замерло, только в горах, нависавших по обоим берегам реки, завывал ветер. Налетая порывами, он вздымал с земли на территории завода Кавадзои мелкий, как песок, снег и белесой мглой окутывал безлунное небо.
Однако в заводских зданиях кое-где еще мигали красноватым светом лампы. Светло было не только в проходной, но и в кабинете директора на втором этаже заводоуправления. Напротив, в примыкавшем к женскому общежитию одноэтажном домике, в котором раньше была сортировочная, а теперь помещался профсоюзный комитет, окна тоже были ярко освещены. Расположенные на разных концах заводского двора окна заводоуправления и профсоюзного комитета, казалось, враждебно смотрят друг на друга.
Давно миновал январь, и теперь профсоюзная организация завода Кавадзои начала борьбу за «контроль над производством». Требования комитета — в том числе и самые насущные, такие, как «повышение заработной платы», «реальный семичасовой рабочий день», «участие в производственных совещаниях» — были отклонены компанией. Так заявил директор, возвратившись из Токио. Комитет вторично выдвинул свои требования и направил в Токио для связи с профсоюзным комитетом главного завода компании заместителя председателя комитета профсоюза Тидзива и секретаря Касавара. И вот, завтра истекает дополнительный срок, предоставленный директору для ответа, но он и не собирается ехать в Токио, ссылаясь то на невозможность достать билеты, то на простуду...
Всё, в конечном счете, будет зависеть от результатов той борьбы, которую ведут сейчас против компании все профсоюзные организации, начиная с профсоюзного комитета главного завода, за которым стоит конференция представителей рабочих префектуры Канагава, и кончая профсоюзными организациями всех четырех заводов, принадлежащих компании «Токио-Электро».
В учебной комнате тоже горел свет. Здесь шли занятия рабочих курсов. Оконные стекла были залеплены хлопьями снега, а просторное помещение ничем не обогревалось. Но, несмотря на это, комната была полна народу — за длинными дощатыми столами сидело больше ста пятидесяти мужчин и женщин.
— Итак, сегодня мы приступаем к первой лекции. Начнем с раздела «Исторические корни ленинизма». Откройте четвертую страницу.... — сказал лектор, подняв глаза от книги, которую держал в руке. Это был адвокат Сэнтаро Обаяси, который проводил занятие по книге «Об основах ленинизма».
— Ленинизм возник в условиях, которые Ленин охарактеризовал как «умирающий капитализм». Помните, вчера мы уже говорили об этом? — заложив руки за спину и расхаживая взад и вперед перед доской, продолжал лектор. С застенчивой улыбкой, освещавшей его по-юношески румяное лицо, Обаяси обвел глазами комнату, словно хотел охватить взглядом весь зал до самых последних рядов. Молодежь, сидевшая тесно, плечом к плечу, наполовину состояла из девушек.
Вот какой-то парень в солдатской рубашке, полуоткрыв рот, уставился в лицо лектору, вот девушка, закутавшись в шаль, засунув руки в карманы синей спецовки, исподлобья смотрит на Сэнтаро. Правда, они еще не отвечают на каждый вопрос лектора, но множество внимательных глаз устремлено на него... Такого не бывало еще в истории завода Кавадзои.
— «...империализм доводит противоречия капитализма до последней черты...» «...Наиболее важными из этих противоречий нужно считать три противоречия». Ясно?.. Это очень важно, слушайте внимательно... Какое же противоречие является первым из этих трех?
«Первое противоречие — это противоречие между трудом и капиталом. Империализм есть всесилие монополистических трестов и синдикатов, банков и финансовой олигархии в промышленных странах...»
Хацуэ Яманака старательно записывала в блокнот: «противоречие», «финансовая олигархия», «всесилие монополий». Конечно, у нее, как и у других девушек, имелись свои книги, но девушки не знали даже, как читаются многие иероглифы, и поэтому они не всё понимали.
— Как он сказал: финансовая олигар... олигор...— Кику растерянно подтолкнула Хацуэ плечом. Косичка Мицу Оикава, сидевшей впереди, взметнулась, и девушка скороговоркой зашептала:
— Олигархия... Олигархия, понимаешь?
Хацуэ так раскраснелась, как будто вся кровь прилила ей к лицу. Как всё-таки много иероглифов! Она то смотрела в рот лектору, то, склоняясь над тетрадью, торопливо записывала его слова. У нее было такое чувство, словно она, спотыкаясь и падая, взбирается по незнакомым ей горным тропинкам и напряженно следит за спиной идущего впереди человека.
— Наша Япония — тоже одна из таких «промышленных стран», о которых говорится в этой книге. И хотя Япония и проиграла войну, но поскольку у нас господствует монополистический капитал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Комацу, который сел было на свое место, снова вскочил, члены «Общества Тэнрю» что-то кричали. Араки, схватив Фурукава за плечо, попытался увести его со сцены, но симпатии собрания были уже прочно завоеваны Фурукава. Он стряхнул со своего плеча руку Араки.
— Чего вы орете?! — прикрикнул он на членов «Общества Тэнрю». Подхватывая каждую брошенную ему
реплику, Фурукава продолжал: — Ёот, вы вопите зДёсь: «Непочтительно! Дерзко!» А ведь император тоже ходит, небось, и за малой нуждой, и за большой... Точь-в-точь так же, как и все мы...
Теперь Дзиро уже выкрикивал первое, что приходило ему в голову.
В зале творилось нечто неописуемое. И хотя Дзиро говорил нескладно, но весь его облик, его неожиданное несвязное выступление словно помогло людям рассеять мучившие их сомнения. Необычайное возбуждение охватило рабочих. И чем больше бесились члены «Общества Тэнрю», тем увереннее чувствовали себя рабочие. Смехом и аплодисментами они выражали свое одобрение этому парню в солдатской шинели.
— Что такое? Что?.. Как ты сказал?.. Непрерывная линия предков на протяжении нескольких тысяч лет?.. Ну, уж это... — Дзиро снова придрался к какой-то реплике, долетевшей до него. Шум в зале достиг к этому времени наивысшей степени. — Ну уж это и вовсе ерунда! Если уж есть у кого тысячелетняя линия предков, так это как раз у нас с тобой!
Среди шума, криков и смеха несколько человек из «Общества Тэнрю» вскочили и бросились к сцене. Все, кто был за кулисами, вышли вперед вместе с председателем собрания, и сцена вдруг заполнилась людьми. В зале тоже многие поднялись с мест.
— Драться хотите? Ладно. А ну, выходи! Кто первый?
Скинув с плеч шинель, Фурукава уперся ногой в край помоста и принял такую позу, словно собирался броситься на молодчиков из «Общества Тэнрю», ревущих от ярости возле сцены.
Наступила ночь, а в долине реки Тэнрю всё еще бушевала метель. Движение по «шоссе Кадокура» прекратилось, всё вокруг словно замерло, только в горах, нависавших по обоим берегам реки, завывал ветер. Налетая порывами, он вздымал с земли на территории завода Кавадзои мелкий, как песок, снег и белесой мглой окутывал безлунное небо.
Однако в заводских зданиях кое-где еще мигали красноватым светом лампы. Светло было не только в проходной, но и в кабинете директора на втором этаже заводоуправления. Напротив, в примыкавшем к женскому общежитию одноэтажном домике, в котором раньше была сортировочная, а теперь помещался профсоюзный комитет, окна тоже были ярко освещены. Расположенные на разных концах заводского двора окна заводоуправления и профсоюзного комитета, казалось, враждебно смотрят друг на друга.
Давно миновал январь, и теперь профсоюзная организация завода Кавадзои начала борьбу за «контроль над производством». Требования комитета — в том числе и самые насущные, такие, как «повышение заработной платы», «реальный семичасовой рабочий день», «участие в производственных совещаниях» — были отклонены компанией. Так заявил директор, возвратившись из Токио. Комитет вторично выдвинул свои требования и направил в Токио для связи с профсоюзным комитетом главного завода компании заместителя председателя комитета профсоюза Тидзива и секретаря Касавара. И вот, завтра истекает дополнительный срок, предоставленный директору для ответа, но он и не собирается ехать в Токио, ссылаясь то на невозможность достать билеты, то на простуду...
Всё, в конечном счете, будет зависеть от результатов той борьбы, которую ведут сейчас против компании все профсоюзные организации, начиная с профсоюзного комитета главного завода, за которым стоит конференция представителей рабочих префектуры Канагава, и кончая профсоюзными организациями всех четырех заводов, принадлежащих компании «Токио-Электро».
В учебной комнате тоже горел свет. Здесь шли занятия рабочих курсов. Оконные стекла были залеплены хлопьями снега, а просторное помещение ничем не обогревалось. Но, несмотря на это, комната была полна народу — за длинными дощатыми столами сидело больше ста пятидесяти мужчин и женщин.
— Итак, сегодня мы приступаем к первой лекции. Начнем с раздела «Исторические корни ленинизма». Откройте четвертую страницу.... — сказал лектор, подняв глаза от книги, которую держал в руке. Это был адвокат Сэнтаро Обаяси, который проводил занятие по книге «Об основах ленинизма».
— Ленинизм возник в условиях, которые Ленин охарактеризовал как «умирающий капитализм». Помните, вчера мы уже говорили об этом? — заложив руки за спину и расхаживая взад и вперед перед доской, продолжал лектор. С застенчивой улыбкой, освещавшей его по-юношески румяное лицо, Обаяси обвел глазами комнату, словно хотел охватить взглядом весь зал до самых последних рядов. Молодежь, сидевшая тесно, плечом к плечу, наполовину состояла из девушек.
Вот какой-то парень в солдатской рубашке, полуоткрыв рот, уставился в лицо лектору, вот девушка, закутавшись в шаль, засунув руки в карманы синей спецовки, исподлобья смотрит на Сэнтаро. Правда, они еще не отвечают на каждый вопрос лектора, но множество внимательных глаз устремлено на него... Такого не бывало еще в истории завода Кавадзои.
— «...империализм доводит противоречия капитализма до последней черты...» «...Наиболее важными из этих противоречий нужно считать три противоречия». Ясно?.. Это очень важно, слушайте внимательно... Какое же противоречие является первым из этих трех?
«Первое противоречие — это противоречие между трудом и капиталом. Империализм есть всесилие монополистических трестов и синдикатов, банков и финансовой олигархии в промышленных странах...»
Хацуэ Яманака старательно записывала в блокнот: «противоречие», «финансовая олигархия», «всесилие монополий». Конечно, у нее, как и у других девушек, имелись свои книги, но девушки не знали даже, как читаются многие иероглифы, и поэтому они не всё понимали.
— Как он сказал: финансовая олигар... олигор...— Кику растерянно подтолкнула Хацуэ плечом. Косичка Мицу Оикава, сидевшей впереди, взметнулась, и девушка скороговоркой зашептала:
— Олигархия... Олигархия, понимаешь?
Хацуэ так раскраснелась, как будто вся кровь прилила ей к лицу. Как всё-таки много иероглифов! Она то смотрела в рот лектору, то, склоняясь над тетрадью, торопливо записывала его слова. У нее было такое чувство, словно она, спотыкаясь и падая, взбирается по незнакомым ей горным тропинкам и напряженно следит за спиной идущего впереди человека.
— Наша Япония — тоже одна из таких «промышленных стран», о которых говорится в этой книге. И хотя Япония и проиграла войну, но поскольку у нас господствует монополистический капитал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94