Я девять лет живу здесь, но такого...
Синобу Касуга, запрокинув голову, смотрела в потолок. Она усмехнулась, приоткрыв немного неровные зубы.
— Хэ-э... — вызывающе бросила она. — Ну и что же ты намерена теперь делать?—Оттолкнув Кику и Сигэ, она прошла в угол, где лежал ее старый парусиновый чемодан, и повалилась на циновки.
— Я хоть кому об этом скажу... хоть старосте... хоть самому начальнику общежития... Да что, в самом деле, на этом поганом заводе, с зарплатой этой грошовой...— не договорив, Каеуга с подчеркнуто безразличным видом запела какую-то песенку.
Следовало бы оставить ее в покое, но Кику, чтобы отвести душу, сказала, правда тихо, но достаточно отчетливо:
— Потаскушка!
Синобу Каеуга услышала. Она резко тряхнула своей кудрявой головой.
— Как ты сказала? Как ты меня назвала? Большие глаза ее несколько мгновений перебегали
с Кику на Сигэ, потом она начала грубо браниться.
— А вы — вы вонючие мужички! Нажились на войне, спекулируете и еще хвастаетесь: «у нас рис есть, лепешки...»
Кику пыталась что-то ответить, Каеуга перебила ее:
— Когда голодная.Мицу-тян съела как-то у вас кусочек хлеба, так вы сразу же начали обращаться с ней, как с воровкой! А еще говорите...
Но тут все три девушки заметили, что Мицу Оикава плачет, всхлипывая, как ребенок.
— Девушки, перестаньте... девушки...
Опустив палочки в чашку с рисом, который она начала было есть, Оикава упала головой на подушку, кончик ее косички вздрагивал. Синобу Каеуга отвернулась и вдруг зарыдала еще громче, чем Мицу.
— Что здесь случилось?
Кику не заметила, как в комнату вошла Хацуэ. Увидев, что дело приняло такой оборот, Кику совершенно растерялась. Сдвинув брови и кусая ногти, она смотрела себе под ноги.
— Что случилось? — снова спросила Хацуэ. Она была взволнована всем тем, что слышала на собрании в столовой, и лицо ее еще горело от возбуждения. — В чем
дело?
Она заглянула Кику в глаза, но та молча отошла к жаровне. Мицу всё еще продолжала плакать. Синобу Каеуга громко рыдала, отвернувшись к стене, и только дернула плечом, когда Хацуэ дотронулась до нее.
— Что случилось?
Взглянув на Хацуэ, Сигэ Тоёда снова молча принялась за шитье.
Хацуэ постояла с минутку, потом сияла со стенки хаори и, сбросив спецовку, переоделась.
В их комнате не было даже небольшого шкафчика. Во время войны в этой маленькой квадратной комнате спали двенадцать девушек. Все их пожитки, как в поезде, лежали прямо у того места, которое занимала
каждая.
— Ну как, Мицу-тян, лучше тебе? Девушка утвердительно кивнула, но косичка ее всё еще вздрагивала от рыданий.
Усевшись под лампой напротив Сигэ, Хацуэ положила на колени листок бумаги с записями, сделанными во время собрания, и брошюру «Что надо знать о профсоюзах?» Когда она бежала домой по холодной внутренней галерее, ей хотелось поскорее рассказать подругам о том, что на заводе наконец-то создается профсоюз и, вероятно, будет выдвинуто требование повысить заработную плату. Но сейчас она чувствовала себя растерянной.
Она сидела молча, полуоткрыв рот, но по ее сосредоточенному лицу с ямочками на щеках было видно, что она пытается понять, что же здесь произошло.
— Да я вот виновата... наговорила лишнего... — сказала Кику. Склонившись над Синобу, она пыталась заглянуть ей в лицо.
Но та, по-видимому, с новой силой почувствовала нанесенную ей обиду, потому что зарыдала еще громче. Хацуэ внимательно наблюдала эту сцену, но выражение лица ее не изменилось. Она отчасти догадывалась о том, что здесь случилось. «Но как помочь беде? В чем причина тяжелых переживаний, всего того горя, которое испытывает каждая из них?» — думала Хацуэ. Ей
хотелось помочь подругам, разделить их бремя. И как всегда в трудные минуты, она становилась еще молчаливее.
Повышение зарплаты! Если бы это могло осуществиться!
У Хацуэ промелькнула мысль о том, что на главном заводе дело дошло даже до забастовки. И всё-таки она не могла представить себе, чтобы им действительно удалось добиться прибавки.
Она всё еще была сильно взволнована, и на ее круглом выразительном лице играл румянец. Но все мысли и переживания Хацуэ нисколько не отдаляли ее от других девушек; напротив, она думала о них больше, чем о себе, — это было отличительной чертой характера Хацуэ и казалось ей совершенно естественным, как будто иначе и быть не могло.
Мицу Оикава, опираясь на локоть, снова принялась есть рисовую кашу. Сигэ Тоёда усердно шила, Синобу тихонько вышла в коридор, чтобы умыться.
Хацуэ удовлетворенно вздохнула, на душе у нее стало легче, когда все успокоились. Вдруг Сигэ Тоёда насторожилась, рука ее, державшая иголку, застыла в воздухе. Хацуэ тоже услышала стук торопливо задвигаемых и раздвигаемых сёдзи...
— Что такое?
— Ой, мужчина! В общежитии — мужчина! — послышался чей-то пронзительный голос.
Поднялся невероятный переполох. Громко визжали девушки... Стучали сёдзи, слышались тяжелые мужские шаги...
— Сюда, сюда, идите скорей сюда! — Кику выскочила было в коридор, но тут же испуганно влетела обратно в комнату и, припав к щелке в сёдзи, поманила рукой подруг. — Хацу-тян! Хацу-тян! Это он, тот самый нахал!
Девушки боязливо приблизились к сёдзи.
По коридору растерянно бегал Дзиро Фурукава. С пачкой листовок в руке он бросался то в один конец коридора, то в другой.
— Кажется, я здорово влип.
Фурукава в замешательстве остановился посредине коридора и, прищурив глаза, уставился в пол, словно не зная, что предпринять.
Дзиро Фурукава зашел в это общежитие, ближайшее к цехам, с тем чтобы раздать листовки конференции представителей рабочих префектуры Канагава. Он не обратил внимания на объявление «Мужчинам вход воспрещен» и забыл о старых традициях, которые до сих пор еще сохранялись здесь.
Поэтому Фурукава растерялся, когда в первой же комнате в ответ на свое приветствие услышал испуганный визг.
Он заглянул в следующую комнату — там повторилось то же самое.
Затем, как по команде, в коридоре начали задвигаться все сёдзи. Слышались даже голоса, кричавшие: «Позовите начальника!»
Тут уж было не до листовок. Фурукава хотел бежать, но только он направился к лестнице, как стоявшие там работницы подняли визг и начали испуганно метаться. Он бросился к выходу в другом конце коридора, и там тоже поднялась суматоха; Фурукава не знал, куда податься.
— Э-э... послушайте...
Дзиро не умел еще произносить речей. Однако парень чувствовал, что теперь должен во что бы то ни стало раздать листовки, хотя бы для того, чтобы доказать, что он не бандит и не жулик...
— Э-э... послушайте! Вот это самое... — Держа в руке пачку листовок, он подошел к группе девушек, но те, завизжав, отступили назад. Однако стоило ему сделать шаг к другой группе работниц, как девушки снова возвращались на прежнее место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Синобу Касуга, запрокинув голову, смотрела в потолок. Она усмехнулась, приоткрыв немного неровные зубы.
— Хэ-э... — вызывающе бросила она. — Ну и что же ты намерена теперь делать?—Оттолкнув Кику и Сигэ, она прошла в угол, где лежал ее старый парусиновый чемодан, и повалилась на циновки.
— Я хоть кому об этом скажу... хоть старосте... хоть самому начальнику общежития... Да что, в самом деле, на этом поганом заводе, с зарплатой этой грошовой...— не договорив, Каеуга с подчеркнуто безразличным видом запела какую-то песенку.
Следовало бы оставить ее в покое, но Кику, чтобы отвести душу, сказала, правда тихо, но достаточно отчетливо:
— Потаскушка!
Синобу Каеуга услышала. Она резко тряхнула своей кудрявой головой.
— Как ты сказала? Как ты меня назвала? Большие глаза ее несколько мгновений перебегали
с Кику на Сигэ, потом она начала грубо браниться.
— А вы — вы вонючие мужички! Нажились на войне, спекулируете и еще хвастаетесь: «у нас рис есть, лепешки...»
Кику пыталась что-то ответить, Каеуга перебила ее:
— Когда голодная.Мицу-тян съела как-то у вас кусочек хлеба, так вы сразу же начали обращаться с ней, как с воровкой! А еще говорите...
Но тут все три девушки заметили, что Мицу Оикава плачет, всхлипывая, как ребенок.
— Девушки, перестаньте... девушки...
Опустив палочки в чашку с рисом, который она начала было есть, Оикава упала головой на подушку, кончик ее косички вздрагивал. Синобу Каеуга отвернулась и вдруг зарыдала еще громче, чем Мицу.
— Что здесь случилось?
Кику не заметила, как в комнату вошла Хацуэ. Увидев, что дело приняло такой оборот, Кику совершенно растерялась. Сдвинув брови и кусая ногти, она смотрела себе под ноги.
— Что случилось? — снова спросила Хацуэ. Она была взволнована всем тем, что слышала на собрании в столовой, и лицо ее еще горело от возбуждения. — В чем
дело?
Она заглянула Кику в глаза, но та молча отошла к жаровне. Мицу всё еще продолжала плакать. Синобу Каеуга громко рыдала, отвернувшись к стене, и только дернула плечом, когда Хацуэ дотронулась до нее.
— Что случилось?
Взглянув на Хацуэ, Сигэ Тоёда снова молча принялась за шитье.
Хацуэ постояла с минутку, потом сияла со стенки хаори и, сбросив спецовку, переоделась.
В их комнате не было даже небольшого шкафчика. Во время войны в этой маленькой квадратной комнате спали двенадцать девушек. Все их пожитки, как в поезде, лежали прямо у того места, которое занимала
каждая.
— Ну как, Мицу-тян, лучше тебе? Девушка утвердительно кивнула, но косичка ее всё еще вздрагивала от рыданий.
Усевшись под лампой напротив Сигэ, Хацуэ положила на колени листок бумаги с записями, сделанными во время собрания, и брошюру «Что надо знать о профсоюзах?» Когда она бежала домой по холодной внутренней галерее, ей хотелось поскорее рассказать подругам о том, что на заводе наконец-то создается профсоюз и, вероятно, будет выдвинуто требование повысить заработную плату. Но сейчас она чувствовала себя растерянной.
Она сидела молча, полуоткрыв рот, но по ее сосредоточенному лицу с ямочками на щеках было видно, что она пытается понять, что же здесь произошло.
— Да я вот виновата... наговорила лишнего... — сказала Кику. Склонившись над Синобу, она пыталась заглянуть ей в лицо.
Но та, по-видимому, с новой силой почувствовала нанесенную ей обиду, потому что зарыдала еще громче. Хацуэ внимательно наблюдала эту сцену, но выражение лица ее не изменилось. Она отчасти догадывалась о том, что здесь случилось. «Но как помочь беде? В чем причина тяжелых переживаний, всего того горя, которое испытывает каждая из них?» — думала Хацуэ. Ей
хотелось помочь подругам, разделить их бремя. И как всегда в трудные минуты, она становилась еще молчаливее.
Повышение зарплаты! Если бы это могло осуществиться!
У Хацуэ промелькнула мысль о том, что на главном заводе дело дошло даже до забастовки. И всё-таки она не могла представить себе, чтобы им действительно удалось добиться прибавки.
Она всё еще была сильно взволнована, и на ее круглом выразительном лице играл румянец. Но все мысли и переживания Хацуэ нисколько не отдаляли ее от других девушек; напротив, она думала о них больше, чем о себе, — это было отличительной чертой характера Хацуэ и казалось ей совершенно естественным, как будто иначе и быть не могло.
Мицу Оикава, опираясь на локоть, снова принялась есть рисовую кашу. Сигэ Тоёда усердно шила, Синобу тихонько вышла в коридор, чтобы умыться.
Хацуэ удовлетворенно вздохнула, на душе у нее стало легче, когда все успокоились. Вдруг Сигэ Тоёда насторожилась, рука ее, державшая иголку, застыла в воздухе. Хацуэ тоже услышала стук торопливо задвигаемых и раздвигаемых сёдзи...
— Что такое?
— Ой, мужчина! В общежитии — мужчина! — послышался чей-то пронзительный голос.
Поднялся невероятный переполох. Громко визжали девушки... Стучали сёдзи, слышались тяжелые мужские шаги...
— Сюда, сюда, идите скорей сюда! — Кику выскочила было в коридор, но тут же испуганно влетела обратно в комнату и, припав к щелке в сёдзи, поманила рукой подруг. — Хацу-тян! Хацу-тян! Это он, тот самый нахал!
Девушки боязливо приблизились к сёдзи.
По коридору растерянно бегал Дзиро Фурукава. С пачкой листовок в руке он бросался то в один конец коридора, то в другой.
— Кажется, я здорово влип.
Фурукава в замешательстве остановился посредине коридора и, прищурив глаза, уставился в пол, словно не зная, что предпринять.
Дзиро Фурукава зашел в это общежитие, ближайшее к цехам, с тем чтобы раздать листовки конференции представителей рабочих префектуры Канагава. Он не обратил внимания на объявление «Мужчинам вход воспрещен» и забыл о старых традициях, которые до сих пор еще сохранялись здесь.
Поэтому Фурукава растерялся, когда в первой же комнате в ответ на свое приветствие услышал испуганный визг.
Он заглянул в следующую комнату — там повторилось то же самое.
Затем, как по команде, в коридоре начали задвигаться все сёдзи. Слышались даже голоса, кричавшие: «Позовите начальника!»
Тут уж было не до листовок. Фурукава хотел бежать, но только он направился к лестнице, как стоявшие там работницы подняли визг и начали испуганно метаться. Он бросился к выходу в другом конце коридора, и там тоже поднялась суматоха; Фурукава не знал, куда податься.
— Э-э... послушайте...
Дзиро не умел еще произносить речей. Однако парень чувствовал, что теперь должен во что бы то ни стало раздать листовки, хотя бы для того, чтобы доказать, что он не бандит и не жулик...
— Э-э... послушайте! Вот это самое... — Держа в руке пачку листовок, он подошел к группе девушек, но те, завизжав, отступили назад. Однако стоило ему сделать шаг к другой группе работниц, как девушки снова возвращались на прежнее место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94