Война проиграна — значит, гибель их была напрасной? Накатани понимал и в то же время отказывался понимать это. Война? Да что же это такое — война? Неужели мы, люди, всего лишь простые пешки, ко-торыми война распоряжается по своему произволу?
- Знаете, Накатани-сан, — понизив голос, начал Синъити, - хоть Япония и проиграла войну, а я, признаться, не слишком нечалюсь об этом... — Он сказал что не просто для того, чтобы утешить мастера, — эта мысль давно, еще с самого начала войны, таилась где-то в глубине его сознания. Хотя Синъити всю свою жизнь вынужден был заниматься изготовлением оружия, в душе он считал войну преступлением.
В комнату кто-то вошел. Синъити настороженно оглянулся, но, увидев Араки, успокоился.
— Я не одобряю войны... — продолжал он.
Араки, казалось, был сильно не в духе. Схватив одно из зеленых яблок, валявшихся на постели, он резко сказал:
— Поздновато теперь толковать об этом... Когда миллионы китайцев перебиты...
И Синъити, и Накатани удивленно взглянули на него. Повернувшись к ним сутулой спиной, Араки грыз яблоко. Синъити поразила горячность Араки. Он вспомнил, что однажды Накатани рассказывал ему о старшем брате Араки, который был коммунистом, долгое время находился в тюрьме и умер там во время войны.
— Едва удалось их успокоить... — Араки сердито начал рассказывать о переполохе в третьем общежитии. Слушая его, Накатани время от времени сочувственно кивал головой, но видно было, что его больше занимали собственные переживания.
— Ну, директор тоже хорош! Распускать такие провокационные слухи! Как это назвать? — говорил Араки.
Слово «провокационные» было новым для Синъити. Но сейчас он не стал задумываться над этим — его мысли были заняты письмом Рэн. Всё же Синъити заметил, что хотя Араки и казался рассерженным, однако настроение у него было приподнятое и по его виду нельзя было сказать, что он хоть сколько-нибудь огорчен тем, что война проиграна.
Араки то барабанил пальцами по столу, то, повернувшись к окну, поднимал штору.
— Накатани-кун, ты помнишь текст Потсдамской декларации?— спросил он после небольшой паузы.— Как это передавали по радио?.. Я помню, но не точно. Ты не помнишь, Икэнобэ?
Но Синъити не помнил. Накатани, молча смотревший на Араки, открыл ящик стола, вытащил оттуда блокнот и, достав одну из лежавших в нем газетных вырезок, протянул ее Араки: — Это? — У Накатани была привычка собирать и хранить всякий материал, кото рый мог впоследствии «пригодиться». — Вот-вот, это самое.
Отвернувшись к окну, Араки углубился в чтение. Некоторые фразы он читал вслух:
«Мы не стремимся к тому, чтобы японцы были порабощены как раса или уничтожены как нация...»
— Ну да, правильно, так и есть... — он бросил вырезку на стол.— Надо будет хорошенько прижать Жабу-он усмехнулся. Накатани по-прежнему молчал, Синъити взял со стола вырезку и начал читать: «Японское правительство должно устранить все препятствия к возрождению и укреплению демократических тенденций среди японского народа. Будут установлены свобода слова, религии и мышления, а также уважение к основным правам человека...»
Он перечитал это место еще раз, но слова «свобода мышления» производили впечатление чего-то неуловимого, как воздух. До сих пор он не задумывался над своим образом мыслей и потому не замечал, ущемляют свободу его «мышления» или нет... «Основные права человека»? Права человека? Основные? Что это означает? Синъити никогда еще не приходилось читать по-японски подобных слов. За ними вставало что-то безграничное, необъятное, как морской простор. Покачав головой, он положил вырезку обратно на стол.
- У компании тоже, по-видимому, нет еще никаких определенных планов... — как будто с усилием заговорил, наконец, Накатани.
Оба мастера принялись обсуждать дальнейшую судьбу завода.
— Нет, завод непременно опять будет работать! Разве что Япония перестанет существовать... Ведь такого оборудования, какое производит «Токио-Электро», не выпускает ни одно предприятие в стране. Вопрос только в том, кто теперь будет хозяином завода? Если союзники...— говорил Араки.
В его речи встречались такие слова, как «Европа», «Сталин»... Синъити с напряженным вниманием прислушивался к этим словам. Но многое всё же оставалось для него неясным, — Араки и сам, видимо, недостаточно разбирался в происходящих событиях.
На дворе появились опоздавшие на поезд девушки из третьего общежития. С корзинками и мешками на спине, они спешили занять очередь за билетами.
Что станет с ним, думал Синъити, если завод не возобновит работу? Что будет со всей страной? Синъити смотрел в окно, он чувствовал у себя на груди письмо Рэн. Над вершинами горных хребтов уже плыли белые осенние облака... Временами Синъити чудилось, будто
откуда-то издалека, точно сквозь сон, до него доносится смех Рэн. Он испытывал страшную слабость; непонятная тоска и ощущение непрочности всего окружающего охватили его.
Глава вторая
ЛЮДИ С ГОР
На рассвете, когда едва обозначились гребни скалистых кряжей и сквозь густые колеблющиеся волны тумана начали смутно вырисовываться извилины и складки окрестных гор, в расстоянии приблизительно километра от поселка Торидзава, у высокого скалистого выступа, нависшего над узкой глубокой долиной, стояла запряженная волом повозка.
Горы кругом были покрыты буйно разросшимся лесом. Время от времени из-за уступа появлялся человек в крестьянской одежде. Человек переносил на спине ящики и грузил их на повозку. Коричневой масти вол, мокрый от сырости, помахивал хвостом и изредка негромко мычал, но тяжелый, насыщенный влагой воздух приглушал все звуки.
Все пять поселков, раскинувшиеся вдоль берега реки, казалось, еще спали, окутанные плотным утренним туманом.
Гребни гор, кольцом обступивших поселки, начинали алеть в лучах утренней зари только после того, как вершина Ягатакэ отчетливым силуэтом обозначалась на фоне неба. Поэтому казалось, что утро здесь наступает поздно. Из всех пяти прибрежных поселков самым отдаленным был поселок Торидзава, приютившийся среди высоких глухих гор.
Поселки не проходили один на другой. На каждом сказывался характер местности. Ками-Кавадзои и Симо-Кавадзои — два поселка, расположенные у шоссе, производили впечатление старых, обжитых селений. На главной улице теснились маленькие магазинчики, в которых шла торговля самым разнообразным товаром — от табака и мануфактуры до соли и медикаментов; были здесь и рыбные лавки, где покупателям предлагали пре-
имущественно соленую рыбу, и мясные лавки, торговавшие кониной; сапожная мастерская, парикмахерская, бакалейные лавчонки... В Симо-Кавадзои имелась даже начальная школа, а деревенская управа помещалась в трехэтажном здании европейского типа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
- Знаете, Накатани-сан, — понизив голос, начал Синъити, - хоть Япония и проиграла войну, а я, признаться, не слишком нечалюсь об этом... — Он сказал что не просто для того, чтобы утешить мастера, — эта мысль давно, еще с самого начала войны, таилась где-то в глубине его сознания. Хотя Синъити всю свою жизнь вынужден был заниматься изготовлением оружия, в душе он считал войну преступлением.
В комнату кто-то вошел. Синъити настороженно оглянулся, но, увидев Араки, успокоился.
— Я не одобряю войны... — продолжал он.
Араки, казалось, был сильно не в духе. Схватив одно из зеленых яблок, валявшихся на постели, он резко сказал:
— Поздновато теперь толковать об этом... Когда миллионы китайцев перебиты...
И Синъити, и Накатани удивленно взглянули на него. Повернувшись к ним сутулой спиной, Араки грыз яблоко. Синъити поразила горячность Араки. Он вспомнил, что однажды Накатани рассказывал ему о старшем брате Араки, который был коммунистом, долгое время находился в тюрьме и умер там во время войны.
— Едва удалось их успокоить... — Араки сердито начал рассказывать о переполохе в третьем общежитии. Слушая его, Накатани время от времени сочувственно кивал головой, но видно было, что его больше занимали собственные переживания.
— Ну, директор тоже хорош! Распускать такие провокационные слухи! Как это назвать? — говорил Араки.
Слово «провокационные» было новым для Синъити. Но сейчас он не стал задумываться над этим — его мысли были заняты письмом Рэн. Всё же Синъити заметил, что хотя Араки и казался рассерженным, однако настроение у него было приподнятое и по его виду нельзя было сказать, что он хоть сколько-нибудь огорчен тем, что война проиграна.
Араки то барабанил пальцами по столу, то, повернувшись к окну, поднимал штору.
— Накатани-кун, ты помнишь текст Потсдамской декларации?— спросил он после небольшой паузы.— Как это передавали по радио?.. Я помню, но не точно. Ты не помнишь, Икэнобэ?
Но Синъити не помнил. Накатани, молча смотревший на Араки, открыл ящик стола, вытащил оттуда блокнот и, достав одну из лежавших в нем газетных вырезок, протянул ее Араки: — Это? — У Накатани была привычка собирать и хранить всякий материал, кото рый мог впоследствии «пригодиться». — Вот-вот, это самое.
Отвернувшись к окну, Араки углубился в чтение. Некоторые фразы он читал вслух:
«Мы не стремимся к тому, чтобы японцы были порабощены как раса или уничтожены как нация...»
— Ну да, правильно, так и есть... — он бросил вырезку на стол.— Надо будет хорошенько прижать Жабу-он усмехнулся. Накатани по-прежнему молчал, Синъити взял со стола вырезку и начал читать: «Японское правительство должно устранить все препятствия к возрождению и укреплению демократических тенденций среди японского народа. Будут установлены свобода слова, религии и мышления, а также уважение к основным правам человека...»
Он перечитал это место еще раз, но слова «свобода мышления» производили впечатление чего-то неуловимого, как воздух. До сих пор он не задумывался над своим образом мыслей и потому не замечал, ущемляют свободу его «мышления» или нет... «Основные права человека»? Права человека? Основные? Что это означает? Синъити никогда еще не приходилось читать по-японски подобных слов. За ними вставало что-то безграничное, необъятное, как морской простор. Покачав головой, он положил вырезку обратно на стол.
- У компании тоже, по-видимому, нет еще никаких определенных планов... — как будто с усилием заговорил, наконец, Накатани.
Оба мастера принялись обсуждать дальнейшую судьбу завода.
— Нет, завод непременно опять будет работать! Разве что Япония перестанет существовать... Ведь такого оборудования, какое производит «Токио-Электро», не выпускает ни одно предприятие в стране. Вопрос только в том, кто теперь будет хозяином завода? Если союзники...— говорил Араки.
В его речи встречались такие слова, как «Европа», «Сталин»... Синъити с напряженным вниманием прислушивался к этим словам. Но многое всё же оставалось для него неясным, — Араки и сам, видимо, недостаточно разбирался в происходящих событиях.
На дворе появились опоздавшие на поезд девушки из третьего общежития. С корзинками и мешками на спине, они спешили занять очередь за билетами.
Что станет с ним, думал Синъити, если завод не возобновит работу? Что будет со всей страной? Синъити смотрел в окно, он чувствовал у себя на груди письмо Рэн. Над вершинами горных хребтов уже плыли белые осенние облака... Временами Синъити чудилось, будто
откуда-то издалека, точно сквозь сон, до него доносится смех Рэн. Он испытывал страшную слабость; непонятная тоска и ощущение непрочности всего окружающего охватили его.
Глава вторая
ЛЮДИ С ГОР
На рассвете, когда едва обозначились гребни скалистых кряжей и сквозь густые колеблющиеся волны тумана начали смутно вырисовываться извилины и складки окрестных гор, в расстоянии приблизительно километра от поселка Торидзава, у высокого скалистого выступа, нависшего над узкой глубокой долиной, стояла запряженная волом повозка.
Горы кругом были покрыты буйно разросшимся лесом. Время от времени из-за уступа появлялся человек в крестьянской одежде. Человек переносил на спине ящики и грузил их на повозку. Коричневой масти вол, мокрый от сырости, помахивал хвостом и изредка негромко мычал, но тяжелый, насыщенный влагой воздух приглушал все звуки.
Все пять поселков, раскинувшиеся вдоль берега реки, казалось, еще спали, окутанные плотным утренним туманом.
Гребни гор, кольцом обступивших поселки, начинали алеть в лучах утренней зари только после того, как вершина Ягатакэ отчетливым силуэтом обозначалась на фоне неба. Поэтому казалось, что утро здесь наступает поздно. Из всех пяти прибрежных поселков самым отдаленным был поселок Торидзава, приютившийся среди высоких глухих гор.
Поселки не проходили один на другой. На каждом сказывался характер местности. Ками-Кавадзои и Симо-Кавадзои — два поселка, расположенные у шоссе, производили впечатление старых, обжитых селений. На главной улице теснились маленькие магазинчики, в которых шла торговля самым разнообразным товаром — от табака и мануфактуры до соли и медикаментов; были здесь и рыбные лавки, где покупателям предлагали пре-
имущественно соленую рыбу, и мясные лавки, торговавшие кониной; сапожная мастерская, парикмахерская, бакалейные лавчонки... В Симо-Кавадзои имелась даже начальная школа, а деревенская управа помещалась в трехэтажном здании европейского типа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94