А вы американских военных видели?
— Видал.
- Да ну? Какие же они?
- Шикарные... Я видел американские танцы, — добавил Нобуёси, повторяя те же нелепые движения.
— Ну-у? Где?
— В баре, на Фунабаси.
— Да-а? — протянула Рэн. И сообразив, что смешные движения Нобуёси это и есть американские танцы,
она отложила вязанье и с любопытством стала следить за ним.
— Научите меня!
— Да я сам не умею. Ведь я только смотрел...
— Неважно, как умеете...
Вскоре Рэн и Нобуёси, сталкиваясь, качаясь из стороны в сторону, прыгая и спотыкаясь, изображали нечто, долженствовавшее означать танец. Совсем как в детстве, когда Нобуёси, научившись какой-нибудь новой игре, обязательно показывал ее Рэн.
Рэн была в полном восторге, чувствуя, что вместе с запахом военной амуниции партнера до нее уже донеслось веяние новой послевоенной моды.
Тосаку Яманака вместе с невесткой Фудзи жал траву на узких насыпях-межах, разделявших заливные рисовые поля. Вода с полей уже давно сошла... Хочешь — плачь, хочешь — смейся, — урожай зависел теперь только от погоды.
— Дружно работаете! — пошутил кто-то из крестьян, шагая рядом с воловьей упряжкой по склону горы, почти над самой головой Тосаку. — Точь-в-точь, как солдаты под команду:
— Хо-хо! — не поднимая головы, Тосаку тоже засмеялся.— Время военное, колосья риса и те стали смахивать па солдат!
Куда ни глянь— всюду, на всех полях, было одно и то же. Стебли низкие, колос тощий... Спустившись к маленькому ручейку, протекающему у межи, Тосаку наточил серпы и, закурив трубочку, печально улыбнулся.
Время близилось к полудню. Над простиравшимися внизу долинами и болотистыми падями еще вился легкий туман, но очерченный гребнями гор горизонт уже очистился, и небо казалось глубоким и бездонным. Вдали медленно поднимались в небо две струйки дыма: в горах выжигали уголь. Гора Макигусаяма, вся облитая лучами солнца, выгибалась, как кошачья спина.
Здесь, на вершине горы, участки арендованной Тосаку земли были расположены ближе один к другому, чем в остальных местах; четыре крошечных поля ступеньками поднимались по склону горы. С самого раннего утра, когда всё кругом еще было покрыто росой,
Тосаку вместе с невесткой спускался в ложбины, поднимался по склонам гор, перебирался через болота и пересохшие русла речушек, проделав путь чуть ли не в целый ри, чтобы добраться до своих разбросанных в разных местах полей, и вот к полудню они сжали траву на межах одиннадцати участков, включая и эти четыре.
— Э-хе-хе... Болтают, будто «осень придет — дух упадет»... Ерунда всё это... — бормотал себе под нос Тосаку.
Дым от трубки ел глаза, заставляя Тосаку щуриться. Но и с закрытыми глазами он совершенно отчетливо видел каждый из своих крошечных девятнадцати заливных участков. В этом году в одном только августе два раза были заморозки. Как ни бились крестьяне, рис поднимался плохо... В довершение беды на каждом участке было много проплешин.
Тосаку несколько раз начинал шевелить губами, как бы желая заговорить, но так ничего и не сказал. У него было морщинистое, темное от загара лицо, на голове, круглый год обвязанной полотенцем, топорщились выцветшие от солнца, похожие на клочки сена волосы. Тусклые желтоватые глазки всегда казались полусонными.
— Слушай-ка, Фудзи... — поднявшись и распрямляя спину, заговорил наконец Тосаку, но вдруг спохватился.— Э-э... К полудню уберемся, пожалуй... — сказал он совсем не то, о чем думал. Вот и у соседа Хатиро недавно вернулся сын из армии... Тосаку хотелось поговорить о своем старшем сыне, который погиб на войне в Китае и уже никогда больше не вернется домой... Но не годилось вспоминать об этом, чтобы понапрасну не огорчать невестку, и он продолжал: — Кончим здесь и пойдем на западный склон окучивать редьку...
— Хорошо, отец! — откликнулась невестка. Худенькая, смуглая, маленького роста, она, тем не менее, никому не уступала в работе — трава так и валилась под ее серпом. Тускло поблескивало лезвие, из-под ног выскакивали кузнечики.
— Здравствуйте! — поздоровался сосед Дзэнгоро Яманака, останавливаясь на дороге, тянувшейся вверху над ними. — Усердно трудитесь!
— Здравствуйте! — Фудзи подняла голову и улыбнулась.
За спиной у Дзэнгоро — палка для переноски грузов, за пояс заткнуты топор, пила и серп.
— В горы собрался? — спросил, продолжая работать, Тосаку.
Лесоруб, угрюмый человек лет сорока пяти — сорока шести, с бельмом на одном глазу, с копной торчащих во все стороны волос, некоторое время стоял молча, глядя куда-то в сторону.
— Больно уж плата мала! — внезапно отрывисто произнес он с хмурым видом.
Но нанимал его не кто-нибудь, а сам господин Кинтаро. Значит, отказываться было нельзя...
— Ну, как-никак, ты теперь дома, вернулся с завода.— Дзэнгоро утвердительно хмыкнул. Теперь он снова выжигал уголь для помещика, получая за это немного риса да ничтожную сумму деньгами. В деревне почти все крестьяне арендовали землю у Кинтаро То-ридзава. Дзэнгоро, кроме того, работал еще и в лесу, и для него Кинтаро мог считаться барином-благодетелем.
— Кику-тян с братом в поле? — спросила, выпрямляясь, Фудзи.
Дзэнгоро молча кивнул. Его дети — старшая дочь Кику и семнадцатилетний сын Кискэ, во время войны работавшие на заводе Кавадзои,— теперь тоже вернулись домой.
— Вчера опять приходила к нам жена Тосио... — глядя в сторону, вдруг заговорил Дзэнгоро так громко, что голос его эхом отдавался в долине. — Тиё очень убивается, прямо смотреть жалко!
Тосаку прервал работу и поднял голову.
— Это почему же?
Речь шла о вдове Тиё Эндо — жене младшего брата Дзэнгоро. Брат Дзэнгоро, рабочий, жил с семьей в Токио, но года три назад был призван во флот и вскоре погиб. У Тиё не было родных, поэтому она с двумя детьми эвакуировалась в деревню Торидзава и поселилась у деверя в крытом соломой сарайчике. У соседа Тосио
Фудзимори два сына были взяты в армию, сам Тосио хворал, и Тиё в течение двух лет обрабатывала маленький клочок арендуемой ими земли. Но неделю назад вернулись домой оба сына Тосио, и жена его тотчас же явилась к Тиё, требуя, чтобы та немедленно вернула землю. Тиё ответила, что она уже и удобрения на участке рассыпала, и просила разрешить ей собрать хотя бы один урожай пшеницы... Но ведь и Тосио тоже еле сводит концы с концами. Дзэнгоро, слушая обеих женщин, растерялся и ни одной из них не решился сказать резкого слова.
— Вот и сегодня утром Тиё опять приходила к нам и жаловалась, — рассказывал Дзэнгоро, скрестив руки на груди и повернувшись к Тосаку белым незрячим глазом.— А я и сам не знаю, что ей посоветовать...
Тосаку слушал молча. Фудзи, закончив работу, укладывала в плетеную корзинку серпы, свернутый соломенный плащ, медный чайник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94