— со злобой проговорил он. —По его милости началась вся эта проклятая война...
Фурукава уселся на скамью верхом.
— О, вот ты как! Все слышали, что он сказал? Ладно же, ты мне за это ответишь!
Казалось, это было сказано в шутку, но какой-то недобрый огонек вдруг загорелся в глазах Фурукава.
— Да ты спятил, что ли? — сверкнул покрасневшими глазами Хонда. Сам демобилизованный солдат, он гневно смотрел на желторотого юнца Фурукава, который и разрядом-то был гораздо ниже его.—-Придержи язык, понял?
Впалые щеки Фурукава дрогнули, и в ту же секунду чашка с супом полетела в голову доводчика, но в следующее мгновенье сам Фурукава упал навзничь вместе со скамейкой, на которой сидел.
— Перестаньте! Сейчас же перестаньте, а не то оболью!
Вокруг дерущихся растерянно бегал с ведром воды в руках староста общежития Оноки. Синъити и Иноуэ пытались разнять противников. Доводчик схватил за горло приподнявшегося было Фурукава; задыхаясь, Фурукава, в свою очередь, изо всех сил бил его по лицу.
— А, так вы продолжаете? Ладно же, черти! Получайте!
Маленький староста вскочил на стол и вылил на дерущихся полное ведро воды.
Когда Синъити вошел в комнату Накатани, тот, одетый в теплое кимоно, сидел у очага с компрессом на горле.
— Здравствуй, здравствуй! — Накатани настраивал радиоприемник, стоявший на низеньком шкафчике.
— Слышно Владивосток! — радостно сказал он, взглянув на свои ручные часы. — Диктор — женщина, японка...
Накатани сам сделал себе приемник, который мог работать на всех волнах.
В просторной, плохо проветриваемой комнате лежала на постели, разостланной подле комода, больная гриппом девочка лет пяти — дочка Накатани. На столе, стоявшем у стены, были навалены друг на друга детали механизмов, каталоги и рулоны чертежей.
— А, принес? Хорошо.
Вынув из-за пазухи брошюры, Синъити положил их возле очага. Накатани взглянул в соседнюю комнату, раздвижная стенка которой была немного приоткрыта, и небрежным движением засунул брошюры за ворот своего кимоно. В соседней комнате сидели работницы, приезжавшие сюда из Окая, когда завод останавливался из-за нехватки электроэнергии.
— У меня большая неприятность... — Синъити, понизив голос, чтобы его не услыхали сидевшие в соседней комнате работницы, рассказал Накатани о том, что произошло сегодня утром. — Этот чертов Фурукава про-
чел брошюры!
— Фурукава-кун? — Накатани тоже смутился. Фурукава работал в другом цехе, и Накатани мало
знал его. Сможет ли он сохранить тайну? Накатани, опустив глаза, задумался.
Из-за стенки донесся голос жены Накатани:
— Проходите к очагу, пожалуйста! — приветливо пригласила она работниц и вошла в комнату. За спиной у нее был привязан ребенок. — Только что звонил по телефону Такэноути-сан. Просил, чтобы приготовили ужин—приедут восемь человек из заводоуправления, — сказала она мужу, садясь и беря ребенка на колени.
— Вот как? Ну ладно, нужно, во всяком случае, распорядиться, чтобы убрали комнату на третьем этаже,— ответил Накатани. — Я превратился в заправского хозяина гостиницы, — обернувшись к Синъити,. усмехнулся он.
За стенкой шел оживленный разговор, слышался голос Фурукава:
— Что, компартия? Ну, видишь ли, компартия — это... — Продолжая громко разглагольствовать и размахивать руками, Фурукава вошел в комнату. Его солдатская рубашка на плечах была еще совсем мокрой.
— Противно слушать, когда они начинают ругать императора и говорить про него всякие гадости...
— Ладно, ладно... — успокаивающе похлопал его по плечу вошедший вслед за ним Иноуэ.
Подойдя к очагу, Фурукава отвесил поклон Нака-тани и его жене и улыбнулся немного смущенно, но тотчас же снова громким голосом продолжал:
— Я ничего не говорю, компартия — это тоже, возможно, хорошее дело...
Он встал и протянул руки к выглядывающим в приоткрытые фусума работницам:
— «Лишенные крова, страдая от голода и холода...»,—Фурукава запнулся и потер рукой лоб. Потом повернулся к Синъити. — Эй, Икэнобэ, как там дальше? Да в этом, в письме, что ли, в этом самом... — сказал он, вопросительно глядя на Синъити; но тот молчал, и Фурукава снова повернулся к работницам.
— «Страдая от голода и холода...» О бедные, бедные! О девушки-бедняжки! — импровизировал он.
За стенкой засмеялись. Накатани, нервничая, опустил глаза. Синъити тоже начинал выходить из себя. Что за проклятый парень! Что он еще вздумает болтать?
Но работницы оживились с приходом Фурукава. Большинство из них было воспитано в духе старых традиций, согласно которым девушкам "категорически запрещалось разговаривать и шутить с рабочими-мужчинами. Поэтому они чинно сидели на своих местах и только исподтишка поглядывали на заинтересовавшего их Фурукава.
— Вы вот сидели всё время здесь, в этих горах, и толком даже не знаете, что за штука война, — отходя от очага и усаживаясь на пол, заговорил Фурукава.
— Вот-вот, потому я и говорю... Император тоже несет ответственность... — перебил его Иноуэ, тараща свои круглые глаза. В спорах он всегда начинал с того,
что как будто соглашался с собеседником, но как только удавалось ввернуть словечко, опять принимался упорно отстаивать свою точку зрения. — Ведь вот же покончил с собой Коноэ, и Тодзио тоже...
— Опять ты за свое! — перебил его Фурукава.— Да пойми ты, ведь Тодзио и Коноэ — это простые, обыкновенные люди... А император... император... — Фурукава вытянул шею и запнулся, подыскивая подходящее определение. Что такое император? Ведь это понятие как будто всегда, с самого рождения жило в его сознании, но когда он попытался выразить это словами, мысли начинали путаться. Сказать, что император — бог, это звучало бы как-то чересчур возвышенно. Назвать его «верховным главнокомандующим» тоже было нелепо, раз армии больше не существовало...
В это время жена Накатани вышла из телефонной будки, стоявшей в вестибюле.
— Вас к телефону! — загадочно улыбаясь, обратилась она к Синъити.
Он вошел в кабину, ничего не подозревая, приложил трубку к уху и в то же мгновенье, вздрогнув от неожиданности, невольно огляделся вокруг.
— Кто у телефона? Это вы, Икэнобэ-сан? Это говорит... Это я...
Сомнений быть не могло — это был голос Рэн.
— Я в аллее... Да, да, поскорей, пожалуйста... Здесь очень холодно... — Голос ее звучал как будто сердито.
Синъити торопливо вернулся в свою комнату. Он был взволнован.
Переодевшись в новый костюм, Синъити завязал галстук, потом на мгновенье задумался, рассеянно устремив взгляд на стенку, и вдруг быстро снял с себя и костюм, и галстук.
«Спокойно, спокойно», — мысленно приказал он себе.
Синъити надел полинявшую, выцветшую от времени синюю куртку, накинул на плечи старое черное пальто, на голову нахлобучил спортивное желтое кепи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Фурукава уселся на скамью верхом.
— О, вот ты как! Все слышали, что он сказал? Ладно же, ты мне за это ответишь!
Казалось, это было сказано в шутку, но какой-то недобрый огонек вдруг загорелся в глазах Фурукава.
— Да ты спятил, что ли? — сверкнул покрасневшими глазами Хонда. Сам демобилизованный солдат, он гневно смотрел на желторотого юнца Фурукава, который и разрядом-то был гораздо ниже его.—-Придержи язык, понял?
Впалые щеки Фурукава дрогнули, и в ту же секунду чашка с супом полетела в голову доводчика, но в следующее мгновенье сам Фурукава упал навзничь вместе со скамейкой, на которой сидел.
— Перестаньте! Сейчас же перестаньте, а не то оболью!
Вокруг дерущихся растерянно бегал с ведром воды в руках староста общежития Оноки. Синъити и Иноуэ пытались разнять противников. Доводчик схватил за горло приподнявшегося было Фурукава; задыхаясь, Фурукава, в свою очередь, изо всех сил бил его по лицу.
— А, так вы продолжаете? Ладно же, черти! Получайте!
Маленький староста вскочил на стол и вылил на дерущихся полное ведро воды.
Когда Синъити вошел в комнату Накатани, тот, одетый в теплое кимоно, сидел у очага с компрессом на горле.
— Здравствуй, здравствуй! — Накатани настраивал радиоприемник, стоявший на низеньком шкафчике.
— Слышно Владивосток! — радостно сказал он, взглянув на свои ручные часы. — Диктор — женщина, японка...
Накатани сам сделал себе приемник, который мог работать на всех волнах.
В просторной, плохо проветриваемой комнате лежала на постели, разостланной подле комода, больная гриппом девочка лет пяти — дочка Накатани. На столе, стоявшем у стены, были навалены друг на друга детали механизмов, каталоги и рулоны чертежей.
— А, принес? Хорошо.
Вынув из-за пазухи брошюры, Синъити положил их возле очага. Накатани взглянул в соседнюю комнату, раздвижная стенка которой была немного приоткрыта, и небрежным движением засунул брошюры за ворот своего кимоно. В соседней комнате сидели работницы, приезжавшие сюда из Окая, когда завод останавливался из-за нехватки электроэнергии.
— У меня большая неприятность... — Синъити, понизив голос, чтобы его не услыхали сидевшие в соседней комнате работницы, рассказал Накатани о том, что произошло сегодня утром. — Этот чертов Фурукава про-
чел брошюры!
— Фурукава-кун? — Накатани тоже смутился. Фурукава работал в другом цехе, и Накатани мало
знал его. Сможет ли он сохранить тайну? Накатани, опустив глаза, задумался.
Из-за стенки донесся голос жены Накатани:
— Проходите к очагу, пожалуйста! — приветливо пригласила она работниц и вошла в комнату. За спиной у нее был привязан ребенок. — Только что звонил по телефону Такэноути-сан. Просил, чтобы приготовили ужин—приедут восемь человек из заводоуправления, — сказала она мужу, садясь и беря ребенка на колени.
— Вот как? Ну ладно, нужно, во всяком случае, распорядиться, чтобы убрали комнату на третьем этаже,— ответил Накатани. — Я превратился в заправского хозяина гостиницы, — обернувшись к Синъити,. усмехнулся он.
За стенкой шел оживленный разговор, слышался голос Фурукава:
— Что, компартия? Ну, видишь ли, компартия — это... — Продолжая громко разглагольствовать и размахивать руками, Фурукава вошел в комнату. Его солдатская рубашка на плечах была еще совсем мокрой.
— Противно слушать, когда они начинают ругать императора и говорить про него всякие гадости...
— Ладно, ладно... — успокаивающе похлопал его по плечу вошедший вслед за ним Иноуэ.
Подойдя к очагу, Фурукава отвесил поклон Нака-тани и его жене и улыбнулся немного смущенно, но тотчас же снова громким голосом продолжал:
— Я ничего не говорю, компартия — это тоже, возможно, хорошее дело...
Он встал и протянул руки к выглядывающим в приоткрытые фусума работницам:
— «Лишенные крова, страдая от голода и холода...»,—Фурукава запнулся и потер рукой лоб. Потом повернулся к Синъити. — Эй, Икэнобэ, как там дальше? Да в этом, в письме, что ли, в этом самом... — сказал он, вопросительно глядя на Синъити; но тот молчал, и Фурукава снова повернулся к работницам.
— «Страдая от голода и холода...» О бедные, бедные! О девушки-бедняжки! — импровизировал он.
За стенкой засмеялись. Накатани, нервничая, опустил глаза. Синъити тоже начинал выходить из себя. Что за проклятый парень! Что он еще вздумает болтать?
Но работницы оживились с приходом Фурукава. Большинство из них было воспитано в духе старых традиций, согласно которым девушкам "категорически запрещалось разговаривать и шутить с рабочими-мужчинами. Поэтому они чинно сидели на своих местах и только исподтишка поглядывали на заинтересовавшего их Фурукава.
— Вы вот сидели всё время здесь, в этих горах, и толком даже не знаете, что за штука война, — отходя от очага и усаживаясь на пол, заговорил Фурукава.
— Вот-вот, потому я и говорю... Император тоже несет ответственность... — перебил его Иноуэ, тараща свои круглые глаза. В спорах он всегда начинал с того,
что как будто соглашался с собеседником, но как только удавалось ввернуть словечко, опять принимался упорно отстаивать свою точку зрения. — Ведь вот же покончил с собой Коноэ, и Тодзио тоже...
— Опять ты за свое! — перебил его Фурукава.— Да пойми ты, ведь Тодзио и Коноэ — это простые, обыкновенные люди... А император... император... — Фурукава вытянул шею и запнулся, подыскивая подходящее определение. Что такое император? Ведь это понятие как будто всегда, с самого рождения жило в его сознании, но когда он попытался выразить это словами, мысли начинали путаться. Сказать, что император — бог, это звучало бы как-то чересчур возвышенно. Назвать его «верховным главнокомандующим» тоже было нелепо, раз армии больше не существовало...
В это время жена Накатани вышла из телефонной будки, стоявшей в вестибюле.
— Вас к телефону! — загадочно улыбаясь, обратилась она к Синъити.
Он вошел в кабину, ничего не подозревая, приложил трубку к уху и в то же мгновенье, вздрогнув от неожиданности, невольно огляделся вокруг.
— Кто у телефона? Это вы, Икэнобэ-сан? Это говорит... Это я...
Сомнений быть не могло — это был голос Рэн.
— Я в аллее... Да, да, поскорей, пожалуйста... Здесь очень холодно... — Голос ее звучал как будто сердито.
Синъити торопливо вернулся в свою комнату. Он был взволнован.
Переодевшись в новый костюм, Синъити завязал галстук, потом на мгновенье задумался, рассеянно устремив взгляд на стенку, и вдруг быстро снял с себя и костюм, и галстук.
«Спокойно, спокойно», — мысленно приказал он себе.
Синъити надел полинявшую, выцветшую от времени синюю куртку, накинул на плечи старое черное пальто, на голову нахлобучил спортивное желтое кепи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94