Их подвешивали вниз головой и истязали до тех пор, пока они не теряли сознания, а потом обливали водой и снова истязали!
Близко придвинувшись к лампе, Фурукава читал, и сердце замирало у него в груди.
...Помутившийся в рассудке от пыток Сайто... Сата, который разрыдался, когда его освободили. Фурукава восхищался героизмом Ватари, Кудо, Рюкити. Эти люди, жившие двадцать лет назад, казались ему удивительными, представлялись какими-то необычными существами...
Фурукава выпрямился и скрестил руки на груди. У него не было родных, и ему не приходилось, как Икэнобэ, беспокоиться о братьях или об отце с матерью. Но тайная полиция, преследования, пытки...
Некоторые страницы повести почти сплошь вымарала цензура, и это обстоятельство наводило на мысль, что были пытки гораздо страшнее тех, о которых он читал.
«А я мог бы вынести всё это?..» — снова и снова думал Фурукава.
Кусая губы, Фурукава обвел глазами комнату, и взгляд его упал на письменный стол Икэнобэ. Он встал, подошел к столу и взял наколку для бумаги.
Фурукава сел около лампы и некоторое время не шевелился, глядя на острый, как шило, кончик наколки, затем приставил его к бедру.
— А, ч-черт!
Кожа только чуть покраснела, не больше чем от укуса блохи. Фурукава зажмурил глаза. Какого черта! Разве может он стать коммунистом, если не способен вытерпеть даже такой пустяк?!
— Ой! — кончик наколки вошел в тело почти на сантиметр, показались капельки крови.—Ой, больно!— вырвалось у Фурукава. Он выронил наколку и зажал ранку руками. Ему стало обидно, что он не смог выдержать даже такого маленького испытания.
Он не подумал о том, что не чувствует никакой ненависти к ни в чем не повинной наколке. А ведь именно безграничная ненависть к императорской полиции придавала мужественным героям повести «15 марта 1928 года» стойкость и силы для того, чтобы вынести все истязания и пытки.
На спортплощадке натянута сетка — после окончания рабочего дня директор и управляющий делами сражаются в теннис. Вызывая смех мальчишки, подсчитывающего очки, директор Сагара бегает по площадке, выставив свой огромный живот.
На заводском дворе, озаренном последними лучами заходящего солнца, было тихо и пустынно. В деревне наступила страдная пора — прополка ячменя, посадка картофеля, выращивание рассады риса —и рабочие, жившие в деревнях, после работы торопились вернуться домой. Из окон женского общежития выглядывало несколько работниц, остававшихся из-за болезни дома.
Накинув поверх спальных кимоно рабочие куртки, они сидели, облокотившись на подоконники.
Однако тишина была обманчивой — на заводе сейчас шли два собрания, на которых должна была развернуться ожесточенная борьба. В этот тихий и как будто сонный вечер два человека, перебрасывавшие белый мячик на заводском дворе, вовсе не были равнодушны к тому, что происходило на собраниях.
Мальчишка засмеялся. От резкого удара мяч угодил в песок и покатился за черту. Директор Сагара остановился, опустил ракетку.
— Ну, что? Кончаем?
Управляющий делами, рослый молодой человек, подошел к директору, снимая со лба целлулоидный козырек, защищавший глаза от солнца.
— Ну, вы, можно сказать, мастер! Сильно играете, директор!
Директор Сагара, отдуваясь, вытирал платком пот с лица.
— Довольно, хватит с меня! Обставил да еще высмеивает...
Мальчишка поднес ведерко воды, мыло и полотенце. Пока оба мыли руки, директор спросил:
— Скажите, а выпускникам нашей вечерней школы может быть присвоено звание младшего служащего? А? Как согласуется это с существующим порядком?
— С внутренним уставом?.. Примеров таких много, но...
Вытерев руки, управляющий делами предложил своему партнеру папиросу и высек огонь из зажигалки.
— А разве среди заводских рабочих есть такие достойные люди?
— Как вы сказали? «Достойные»?.. Гм, ну достойные, так достойные... — пуская облако табачного дыма, туманно ответил директор. — Ладно,. там посмотрим!.. Я тогда посоветуюсь с вами...
Перекинув через руку пиджак, поданный мальчишкой, директор, всё еще разгоряченный после игры, пошел по галерее, но, дойдя до. поворота, обернулся.
— Пойду загляну на собрание молодежной секции. Управляющий делами аккуратно надел свой пиджак. На губах его играла улыбка.
— Однако, мне кажется, что директору лучше было бы не показываться туда лишний раз... Вы можете попасть в неудобное положение...
— Гм...
— Ведь неизвестно еще, как будет выступать Советский Союз в Союзном совете для Японии...
Директор нахмурился, втянув в плечи свою кабанью шею. Когда ноздри его короткого носа начинали раздуваться и верхняя губа оттопыривалась, уговаривать Са-гара было бесполезно. Слегка кивнув головой, как бы соглашаясь с доводами собеседника, он сдвинул набок козырек своего спортивного кепи и, выставив живот, повернул в сторону, противоположную той, куда пошел управляющий делами.
Члены комитета были настолько взволнованы, что никто даже не заметил Сагара, неторопливо проходившего мимо окон помещения профсоюза.
— Я обращаюсь к председателю! Председатель! — требовал слова Тадаити Такэноути, наваливаясь грудью на стол. — Давайте поговорим начистоту. Есть в профсоюзе коммунисты или нет? — выкрикивал он, исподлобья поглядывая на Араки.
Председательствующий Араки не отвечал.
Во всех профессиональных организациях Японии в первый послевоенный период членами профсоюзных комитетов являлись старшие мастера, начальники цехов; из рядовых рабочих не было никого. Точно такое же положение создалось и на заводе Кавадзои.
— А почему Такэноути-сан так беспокоит вопрос о коммунистах? — спросил Накатани, захватывая из кисета щепотку мелкого, превратившегося в пыль табака.
Такэноути резко повернулся к нему, как будто слова Накатани задели его за живое.
— Да, беспокоит! Потому что когда о нас появляются такие статьи в газетах, это порождает недоразумения... Общественное мнение... — он забарабанил пальцами по вырезанной из газеты статье. — Ведь так?'— кивнул он в сторону Тидзива.
— Так-то так, но, Такэноути-кун, ты лзедь, кажется, состоишь членом социалистической партии, верно? Социалистическая партия тоже выпускает разные воззвания, разве не так? — сказал Касаадра.
Все засмеялись. Раздосадованный Такэноути хотел что-то возразить и несколько раз открывал рот, но так и не нашелся, что сказать.
— Да, но тем не менее... — заговорил Тидзива, по своей привычке обращаясь то к одному, то к другому из присутствующих. — Конечно... как говорит председатель комитета, свобода мышления гарантируется Потсдамской декларацией. И тем не менее, тем не менее... Социалистическая партия всегда действует легально, а компартия... — он пытался найти веское обоснование для своих возражений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Близко придвинувшись к лампе, Фурукава читал, и сердце замирало у него в груди.
...Помутившийся в рассудке от пыток Сайто... Сата, который разрыдался, когда его освободили. Фурукава восхищался героизмом Ватари, Кудо, Рюкити. Эти люди, жившие двадцать лет назад, казались ему удивительными, представлялись какими-то необычными существами...
Фурукава выпрямился и скрестил руки на груди. У него не было родных, и ему не приходилось, как Икэнобэ, беспокоиться о братьях или об отце с матерью. Но тайная полиция, преследования, пытки...
Некоторые страницы повести почти сплошь вымарала цензура, и это обстоятельство наводило на мысль, что были пытки гораздо страшнее тех, о которых он читал.
«А я мог бы вынести всё это?..» — снова и снова думал Фурукава.
Кусая губы, Фурукава обвел глазами комнату, и взгляд его упал на письменный стол Икэнобэ. Он встал, подошел к столу и взял наколку для бумаги.
Фурукава сел около лампы и некоторое время не шевелился, глядя на острый, как шило, кончик наколки, затем приставил его к бедру.
— А, ч-черт!
Кожа только чуть покраснела, не больше чем от укуса блохи. Фурукава зажмурил глаза. Какого черта! Разве может он стать коммунистом, если не способен вытерпеть даже такой пустяк?!
— Ой! — кончик наколки вошел в тело почти на сантиметр, показались капельки крови.—Ой, больно!— вырвалось у Фурукава. Он выронил наколку и зажал ранку руками. Ему стало обидно, что он не смог выдержать даже такого маленького испытания.
Он не подумал о том, что не чувствует никакой ненависти к ни в чем не повинной наколке. А ведь именно безграничная ненависть к императорской полиции придавала мужественным героям повести «15 марта 1928 года» стойкость и силы для того, чтобы вынести все истязания и пытки.
На спортплощадке натянута сетка — после окончания рабочего дня директор и управляющий делами сражаются в теннис. Вызывая смех мальчишки, подсчитывающего очки, директор Сагара бегает по площадке, выставив свой огромный живот.
На заводском дворе, озаренном последними лучами заходящего солнца, было тихо и пустынно. В деревне наступила страдная пора — прополка ячменя, посадка картофеля, выращивание рассады риса —и рабочие, жившие в деревнях, после работы торопились вернуться домой. Из окон женского общежития выглядывало несколько работниц, остававшихся из-за болезни дома.
Накинув поверх спальных кимоно рабочие куртки, они сидели, облокотившись на подоконники.
Однако тишина была обманчивой — на заводе сейчас шли два собрания, на которых должна была развернуться ожесточенная борьба. В этот тихий и как будто сонный вечер два человека, перебрасывавшие белый мячик на заводском дворе, вовсе не были равнодушны к тому, что происходило на собраниях.
Мальчишка засмеялся. От резкого удара мяч угодил в песок и покатился за черту. Директор Сагара остановился, опустил ракетку.
— Ну, что? Кончаем?
Управляющий делами, рослый молодой человек, подошел к директору, снимая со лба целлулоидный козырек, защищавший глаза от солнца.
— Ну, вы, можно сказать, мастер! Сильно играете, директор!
Директор Сагара, отдуваясь, вытирал платком пот с лица.
— Довольно, хватит с меня! Обставил да еще высмеивает...
Мальчишка поднес ведерко воды, мыло и полотенце. Пока оба мыли руки, директор спросил:
— Скажите, а выпускникам нашей вечерней школы может быть присвоено звание младшего служащего? А? Как согласуется это с существующим порядком?
— С внутренним уставом?.. Примеров таких много, но...
Вытерев руки, управляющий делами предложил своему партнеру папиросу и высек огонь из зажигалки.
— А разве среди заводских рабочих есть такие достойные люди?
— Как вы сказали? «Достойные»?.. Гм, ну достойные, так достойные... — пуская облако табачного дыма, туманно ответил директор. — Ладно,. там посмотрим!.. Я тогда посоветуюсь с вами...
Перекинув через руку пиджак, поданный мальчишкой, директор, всё еще разгоряченный после игры, пошел по галерее, но, дойдя до. поворота, обернулся.
— Пойду загляну на собрание молодежной секции. Управляющий делами аккуратно надел свой пиджак. На губах его играла улыбка.
— Однако, мне кажется, что директору лучше было бы не показываться туда лишний раз... Вы можете попасть в неудобное положение...
— Гм...
— Ведь неизвестно еще, как будет выступать Советский Союз в Союзном совете для Японии...
Директор нахмурился, втянув в плечи свою кабанью шею. Когда ноздри его короткого носа начинали раздуваться и верхняя губа оттопыривалась, уговаривать Са-гара было бесполезно. Слегка кивнув головой, как бы соглашаясь с доводами собеседника, он сдвинул набок козырек своего спортивного кепи и, выставив живот, повернул в сторону, противоположную той, куда пошел управляющий делами.
Члены комитета были настолько взволнованы, что никто даже не заметил Сагара, неторопливо проходившего мимо окон помещения профсоюза.
— Я обращаюсь к председателю! Председатель! — требовал слова Тадаити Такэноути, наваливаясь грудью на стол. — Давайте поговорим начистоту. Есть в профсоюзе коммунисты или нет? — выкрикивал он, исподлобья поглядывая на Араки.
Председательствующий Араки не отвечал.
Во всех профессиональных организациях Японии в первый послевоенный период членами профсоюзных комитетов являлись старшие мастера, начальники цехов; из рядовых рабочих не было никого. Точно такое же положение создалось и на заводе Кавадзои.
— А почему Такэноути-сан так беспокоит вопрос о коммунистах? — спросил Накатани, захватывая из кисета щепотку мелкого, превратившегося в пыль табака.
Такэноути резко повернулся к нему, как будто слова Накатани задели его за живое.
— Да, беспокоит! Потому что когда о нас появляются такие статьи в газетах, это порождает недоразумения... Общественное мнение... — он забарабанил пальцами по вырезанной из газеты статье. — Ведь так?'— кивнул он в сторону Тидзива.
— Так-то так, но, Такэноути-кун, ты лзедь, кажется, состоишь членом социалистической партии, верно? Социалистическая партия тоже выпускает разные воззвания, разве не так? — сказал Касаадра.
Все засмеялись. Раздосадованный Такэноути хотел что-то возразить и несколько раз открывал рот, но так и не нашелся, что сказать.
— Да, но тем не менее... — заговорил Тидзива, по своей привычке обращаясь то к одному, то к другому из присутствующих. — Конечно... как говорит председатель комитета, свобода мышления гарантируется Потсдамской декларацией. И тем не менее, тем не менее... Социалистическая партия всегда действует легально, а компартия... — он пытался найти веское обоснование для своих возражений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94