» Нанесенное Синъити оскорбление сильно уязвило его чувство собственного достоинства, и воспоминание об этом жгло юношу стыдом с такой силой, что он даже не мог заставить себя прямо взглянуть в лицо прижавшейся к нему Рэн.
— Я буду трудиться, стану служащей... А знаете, мои родные тоже скоро не будут помещиками, — вдруг тихо проговорила она.
— Да что вы? Почему?
— Как? Синъити-сан не знает? — она слегка отстранилась от него. — Кажется, выйдет какой-то закон... Реформа, или как это там называется... Брат прямо из себя выходит... Говорит, что продаст и лес, и землю и откроет фабрику.
Синъити слушал ее с недоумением. Его удивляло вовсе не то, что должна была осуществиться земельная реформа, — странным казался равнодушный, как у посторонней, тон Рэн, когда она об этом говорила, ее веселое, улыбающееся лицо.
Он внимательно смотрел на нее, чувствуя, что теперь Рэн стала для него еще ближе.
— Что вы говорите! Но ведь это очень плохо для вашей семьи!
— Ну да, конечно, плохо.
Рэн посмотрела на него и насмешливо рассмеялась. Потом вдруг встала и пошла вперед.
— Послушайте, — прошептал, догоняя ее, Синъ-ити. Ему почему-то стало жаль Рэн.
— Но ведь я тут ничем помочь не могу! — отворачиваясь, проговорила Рэн и повела плечами, словно сбрасывая с себя какую-то тяжесть.
«Да, это верно, — подумал Синъити с чувством, близким к состраданию. — Сможет ли эта маленькая девушка, которая, чуть наклонившись, идет сейчас впереди него, выдержать предстоящие ей суровые жизненные бури?»
— Послушайте... — Синъити почти бессознательно положил руку на плечо Рэн — это был первый смелый жест, который он себе позволил. — Послушайте... Наступает новая эпоха... Пусть даже у вас не будет больше земли. Зато вы сможете работать... Все будут равны...— говорил он, выбирая слова и заглядывая девушке в лицо. Но оно казалось непроницаемым. — Вы... вы... наверное, слышали о Потсдамской декларации?
И вдруг Рэн с оскорбленным видом высвободила плечо и быстро пошла вперед.
— Нет, не слышала.
У Синъити потемнело в глазах. Он шагал позади Рэн, так же, как она, опустив голову. Они незаметно удалились от озера и шли теперь снова по переулку, застроенному зданиями гостиниц.
— Постойте!..
Когда они проходили мимо какого-то огороженного участка, Рэн вдруг круто повернулась, так что Синъити едва не налетел на нее, и быстро толкнула его в пролом забора.
Она прижалась к нему и спрятала лицо у него на груди. Мимо них, громко разговаривая о чем-то, прошли Тадаити Такэноути и Нобуёси Комацу в своих коричневых крагах.
— Как вы думаете, они нас видели? — Рэн схватила Синъити за руки. Ее взволнованное лицо приблизилось к нему. Тень беспокойства скользнула по лицу Рэн и исчезла — она пристально смотрела на Синъити и крепко-крепко держала его за руки. — Ну и пусть... пусть видят.
Еще мгновенье — ярко вспыхнули черные глаза, она
приподнялась на носки, и губы ее коснулись его губ. Синъити сам не знал, как это случилось, — рука его, державшая ее за плечи, вдруг обрела силу. Рэн, коротко всхлипнув, прижалась к его груди.
Глава четвертая
ВСТРЕЧА В ГОРАХ
В середине декабря 1945 года Араки ехал в Токио в переполненном вагоне ночного поезда.
Когда поезд миновал Кофу, в вагоне стало так тесно, что нельзя было шевельнуться. Проход и пространство между скамейками были забиты пассажирами. Люди дремали, пристроившись на своих узлах и котомках с продуктами, которые им удалось выменять в деревне. Некоторые спали, забравшись в сетки для багажа, свесив ноги, обутые в солдатские башмаки. Через разбитые стекла окон в вагон врывались ветер и копоть от паровоза. Слышались голоса, плач, брань. Полутемные вагоны, скрипя и раскачиваясь из стороны в сторону так сильно, что казалось вот-вот опрокинутся, бежали сквозь ночной мрак, то и дело ныряя в тоннели.
«Что делать?»
Скорчившись в неудобной позе на кончике скамейки и поджав свои длинные ноги, Араки время от времени повторял про себя эти слова. Он захватил с собой книгу Ленина «Что делать?», намереваясь перечитать ее в дороге, по прочел всего лишь несколько первых страниц.
Его всё время толкали, иногда чей-нибудь башмак задевал его по голове. В сознании Араки непрестанно всплывала фраза: «Что делать? Что делать?»
«Комитет дружбы» развалился, собранные «пожелания» были отвергнуты, а рабочие, хотя и возмущались всем этим, но подниматься на борьбу, кажется, не собирались.
Он остался в одиночестве. Теперь уже все восемьсот рабочих завода казались Араки слепыми.
Приподняв воротник пальто, чтобы защититься от гулявшего по вагону ветра, Араки закрыл глаза, и в воображении его встали образы старухи-матери, жены и детей, которых он оставил на казенной квартире. Малодушие внезапно овладело им. Создать свой собственный мирок, читать любимые книги, работать... Свой собственный, одному ему принадлежащий мирок, куда никто не будет вторгаться! Там он будет свободен, независим, спокоен, думалось ему. Если только он будет вести себя смирно, место начальника отдела или, во всяком случае, начальника цеха ому обеспечено.
Но поморщившись, как будто в рот ему попало что-то горькое, Араки крепко стиснул челюсти и широко открыл глаза. На коленях у пего лежала книга «Что делать?», на оборотной стороне переплета была оттиснута печать «Араки» и виднелись написанные пером слова «Fumio Araki». Надпись эту сделал покойный брат Араки — Фумио.
«Что делать?»Получив на несколько дней отпуск, Араки ехал в Токио. Сознание, что из восьмисот человек, работающих на заводе, только он один немного разбирается в происходящем, не давало ему покоя. Нужно было что-то делать.
Поезд миновал Сарубаси, и за окном посветлело.На каждой новой станции пассажиры всё прибывали. Люди с мешками за спиной влезали в окна. В разных концах вагона начинались перебранки, вспыхивали ссоры. На одной станции какая-то немолодая женщина, с мешком за спиной, перекинула уже было ногу через оконную раму, но ее столкнули обратно, и она упала на платформу.
Вот они — люди, которые не умеют действовать сообща, организованно! Они даже не задумываются над тем, почему им приходится испытывать такие невероятные лишения!
«Самосознание! Классовое самосознание!»Араки казалось, что во всем вагоне только он один обладает таким сознанием. Никогда, думалось ему, он так остро не понимал всю важность этого самосознания.
С необычайной яркостью ожили в душе Араки воспоминания о покойном брате...
Отец Араки служил в Токио на железной дороге и умер, когда Араки было всего девять лет. Семья, состоявшая из матери и двух сыновей, существовала на единовременное пособие, полученное после смерти отца, да на маленькую пенсию. И старший брат Фумио, чтобы дать возможность младшему учиться, пошел работать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Я буду трудиться, стану служащей... А знаете, мои родные тоже скоро не будут помещиками, — вдруг тихо проговорила она.
— Да что вы? Почему?
— Как? Синъити-сан не знает? — она слегка отстранилась от него. — Кажется, выйдет какой-то закон... Реформа, или как это там называется... Брат прямо из себя выходит... Говорит, что продаст и лес, и землю и откроет фабрику.
Синъити слушал ее с недоумением. Его удивляло вовсе не то, что должна была осуществиться земельная реформа, — странным казался равнодушный, как у посторонней, тон Рэн, когда она об этом говорила, ее веселое, улыбающееся лицо.
Он внимательно смотрел на нее, чувствуя, что теперь Рэн стала для него еще ближе.
— Что вы говорите! Но ведь это очень плохо для вашей семьи!
— Ну да, конечно, плохо.
Рэн посмотрела на него и насмешливо рассмеялась. Потом вдруг встала и пошла вперед.
— Послушайте, — прошептал, догоняя ее, Синъ-ити. Ему почему-то стало жаль Рэн.
— Но ведь я тут ничем помочь не могу! — отворачиваясь, проговорила Рэн и повела плечами, словно сбрасывая с себя какую-то тяжесть.
«Да, это верно, — подумал Синъити с чувством, близким к состраданию. — Сможет ли эта маленькая девушка, которая, чуть наклонившись, идет сейчас впереди него, выдержать предстоящие ей суровые жизненные бури?»
— Послушайте... — Синъити почти бессознательно положил руку на плечо Рэн — это был первый смелый жест, который он себе позволил. — Послушайте... Наступает новая эпоха... Пусть даже у вас не будет больше земли. Зато вы сможете работать... Все будут равны...— говорил он, выбирая слова и заглядывая девушке в лицо. Но оно казалось непроницаемым. — Вы... вы... наверное, слышали о Потсдамской декларации?
И вдруг Рэн с оскорбленным видом высвободила плечо и быстро пошла вперед.
— Нет, не слышала.
У Синъити потемнело в глазах. Он шагал позади Рэн, так же, как она, опустив голову. Они незаметно удалились от озера и шли теперь снова по переулку, застроенному зданиями гостиниц.
— Постойте!..
Когда они проходили мимо какого-то огороженного участка, Рэн вдруг круто повернулась, так что Синъити едва не налетел на нее, и быстро толкнула его в пролом забора.
Она прижалась к нему и спрятала лицо у него на груди. Мимо них, громко разговаривая о чем-то, прошли Тадаити Такэноути и Нобуёси Комацу в своих коричневых крагах.
— Как вы думаете, они нас видели? — Рэн схватила Синъити за руки. Ее взволнованное лицо приблизилось к нему. Тень беспокойства скользнула по лицу Рэн и исчезла — она пристально смотрела на Синъити и крепко-крепко держала его за руки. — Ну и пусть... пусть видят.
Еще мгновенье — ярко вспыхнули черные глаза, она
приподнялась на носки, и губы ее коснулись его губ. Синъити сам не знал, как это случилось, — рука его, державшая ее за плечи, вдруг обрела силу. Рэн, коротко всхлипнув, прижалась к его груди.
Глава четвертая
ВСТРЕЧА В ГОРАХ
В середине декабря 1945 года Араки ехал в Токио в переполненном вагоне ночного поезда.
Когда поезд миновал Кофу, в вагоне стало так тесно, что нельзя было шевельнуться. Проход и пространство между скамейками были забиты пассажирами. Люди дремали, пристроившись на своих узлах и котомках с продуктами, которые им удалось выменять в деревне. Некоторые спали, забравшись в сетки для багажа, свесив ноги, обутые в солдатские башмаки. Через разбитые стекла окон в вагон врывались ветер и копоть от паровоза. Слышались голоса, плач, брань. Полутемные вагоны, скрипя и раскачиваясь из стороны в сторону так сильно, что казалось вот-вот опрокинутся, бежали сквозь ночной мрак, то и дело ныряя в тоннели.
«Что делать?»
Скорчившись в неудобной позе на кончике скамейки и поджав свои длинные ноги, Араки время от времени повторял про себя эти слова. Он захватил с собой книгу Ленина «Что делать?», намереваясь перечитать ее в дороге, по прочел всего лишь несколько первых страниц.
Его всё время толкали, иногда чей-нибудь башмак задевал его по голове. В сознании Араки непрестанно всплывала фраза: «Что делать? Что делать?»
«Комитет дружбы» развалился, собранные «пожелания» были отвергнуты, а рабочие, хотя и возмущались всем этим, но подниматься на борьбу, кажется, не собирались.
Он остался в одиночестве. Теперь уже все восемьсот рабочих завода казались Араки слепыми.
Приподняв воротник пальто, чтобы защититься от гулявшего по вагону ветра, Араки закрыл глаза, и в воображении его встали образы старухи-матери, жены и детей, которых он оставил на казенной квартире. Малодушие внезапно овладело им. Создать свой собственный мирок, читать любимые книги, работать... Свой собственный, одному ему принадлежащий мирок, куда никто не будет вторгаться! Там он будет свободен, независим, спокоен, думалось ему. Если только он будет вести себя смирно, место начальника отдела или, во всяком случае, начальника цеха ому обеспечено.
Но поморщившись, как будто в рот ему попало что-то горькое, Араки крепко стиснул челюсти и широко открыл глаза. На коленях у пего лежала книга «Что делать?», на оборотной стороне переплета была оттиснута печать «Араки» и виднелись написанные пером слова «Fumio Araki». Надпись эту сделал покойный брат Араки — Фумио.
«Что делать?»Получив на несколько дней отпуск, Араки ехал в Токио. Сознание, что из восьмисот человек, работающих на заводе, только он один немного разбирается в происходящем, не давало ему покоя. Нужно было что-то делать.
Поезд миновал Сарубаси, и за окном посветлело.На каждой новой станции пассажиры всё прибывали. Люди с мешками за спиной влезали в окна. В разных концах вагона начинались перебранки, вспыхивали ссоры. На одной станции какая-то немолодая женщина, с мешком за спиной, перекинула уже было ногу через оконную раму, но ее столкнули обратно, и она упала на платформу.
Вот они — люди, которые не умеют действовать сообща, организованно! Они даже не задумываются над тем, почему им приходится испытывать такие невероятные лишения!
«Самосознание! Классовое самосознание!»Араки казалось, что во всем вагоне только он один обладает таким сознанием. Никогда, думалось ему, он так остро не понимал всю важность этого самосознания.
С необычайной яркостью ожили в душе Араки воспоминания о покойном брате...
Отец Араки служил в Токио на железной дороге и умер, когда Араки было всего девять лет. Семья, состоявшая из матери и двух сыновей, существовала на единовременное пособие, полученное после смерти отца, да на маленькую пенсию. И старший брат Фумио, чтобы дать возможность младшему учиться, пошел работать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94