» Ветер относил в сторону долетавший из репродуктора голос, и видно было только, как какой-то человек в рабочей куртке шевелил губами, высоко подняв голову.
Неожиданно людское море заволновалось. Загремели аплодисменты. Араки торопливо пробирался вперед.
— Токуда... Кюити Токуда!
— Это какой же? Коммунист? — Токуда! Говорит Токуда!
На сколоченной наспех трибуне перед микрофоном появился человек крупного телосложения с облысевшим лбом.
— Товарищи!
Как только он заговорил, отчеканивая слова, аплодисменты стихли, но движение в толпе не прекращалось. Люди теснились поближе к трибуне, желая собственными глазами хорошенько рассмотреть этого человека, вышедшего из тюрьмы после восемнадцати лет заключения.
— Рослый дядя!
— Тише, тише!
— Хо! Так это и есть тот самый коммунист? — перешептывались рабочие.
Казалось, какой-то таинственный, овеянный легендой человек неожиданно появился перед толпой. Несмотря на распространявшуюся о нем клевету, раздуваемую лживой пропагандой, он всегда жил в сердцах японских пролетариев, чувствовавших, что между ними и этим человеком существует какая-то неразрывная связь.
— Тише вы, замолчите!
— Не мешай, тише!
Но каждому как будто хотелось сравнить созданный его воображением образ с этим человеком, у которого были чуть раскосые глаза, красновато-коричневое лицо и такая простая одежда — черный пиджак поверх серого свитера. Ежась от холодного ветра, люди затихли, стараясь разобрать слова, произносимые чуть
хрипловатым голосом, долетавшим через микрофон. Некоторые слушали, опустив глаза; другие, стараясь не проронить ни слова, приложили руки к ушам; какая-то девушка стояла, склонив голову на плечо
подруги.
Ветер относил голос оратора, но всё-таки, хоть и немного искаженный репродуктором, он был хорошо слышен.
Токуда говорил о войне и о том, что она принесла японскому народу, о значении Потсдамской декларации и о том, как должны японские рабочие понимать слово «демократия», о том, как нужно осуществлять демократическую революцию, о создании рабочих профсоюзов и об их задачах...
Араки не спускал глаз с оратора. Лицо Токуда раскраснелось, он говорил всё с большим воодушевлением. Но вот он коснулся в своей речи еще одного вопроса, и Араки, вздрогнув, весь подался вперед.
— Конечно, Потсдамская декларация обязывает японское правительство поощрять профессиональные союзы рабочих, крестьянские союзы и другие демократические организации. И тем ие менее, товарищи, — говорил Токуда, — тем не менее без борьбы невозможно создать рабочие профсоюзы. Почему невозможно? Это вам хорошо известно! Капиталистическое правительство Японии ненавидит профсоюзы лютой ненавистью. Я не говорю о тех лакейских профсоюзах, которые создаются по указке сверху, — это дело другое. Настоящие же, независимые рабочие профсоюзы, являясь орудием экономической борьбы рабочих, есть в то же время и орудие политической борьбы...
Резко оборвалась характерная, скандирующая речь, взметнулась полна аплодисментов. Закусив губу, Араки потупился. Вез борьбы невозможно... Надо бороться... Араки стоял неподвижно.
Кюити Токуда давно уже сошел с трибуны, толпа вокруг Араки дрогнула, пришла в движение, люди начали растекаться в разные стороны по широкому пустырю, направляясь каждый к своему цеху, а Араки всё еще стоял, глядя перед собой невидящими глазами.
А он-то ждал, чтобы люди на заводе Кавадзои сами собой превратились в сознательных борцов! Больше того — он испытывал недовольство из-за того, что они сразу не сумели стать такими!
— О! Араки-сан!— воскликнул вдруг какой-то высокий худенький юноша в рваном синем свитере, налетев на Араки. — Когда вы приехали?
Араки смотрел на юношу, в облике которого еще сохранилось что-то совсем детское, но так и не вспомнив его фамилии, кивнул ему головой. Араки догадался, что это был один из учеников, работавших под его руководством в токарном цехе завода Ои. Но как его звали?..
— Слышали речь Кюити Токуда?
— Да.
— А мы всей ячейкой на митинг пришли! — с оттенком гордости сказал юноша; его глаза под выпуклым лбом блестели.
— Ячейкой?
Араки поразился. Он знал, что означает слово «ячейка». Что же, неужели этот совсем юный паренек — коммунист? И говорит об этом открыто, как о чем-то совершенно естественном!
— Да, у нас есть ячейка. И профсоюз тоже. Мы уже добрались до этой ступени... Вначале хозяева и администрация завода сговорились и хотели было сами создать на заводе профессиональную организацию... — быстро рассказывал юноша, откидывая со лба прядь волос.
Оказалось, что после того как был создан навязанный сверху профсоюз, на заводе начала работать коммунистическая ячейка, едва насчитывавшая вначале десять человек. По инициативе коммунистов была созвана межцеховая конференция выборных представителей от рабочих. Конференция проходила под лозунгом борьбы за повышение заработной платы и закончила свою работу созданием независимой профессиональной организации, которая продолжает работать и поныне.
— Ну, вы молодцы...
— Да, начало неплохое.
Глядя на это смелое, оживленное лицо с острым подбородком, Араки вспомнил: ну да, конечно, он еще ходил проведывать этого паренька куда-то — кажется, в район Мэгуро, когда тот болел бронхитом и не являлся на работу.
— Ну, как теперь твое здоровье?
— Спасибо, хорошо, — слегка смутившись, ответил юноша и опустил глаза, но тотчас же снова взглянул на Араки. — Извините, я должен с вами распрощаться. Мне нужно идти на заседание комитета профсоюза...—Он поклонился и добавил:—Приходится всё время и наблюдать, и помогать. Очень уж сознание неразвитое...
Несколько минут Араки рассеянно смотрел вслед юноше; тот побежал по направлению к заводу, и комья мерзлой земли разлетались во все стороны из-под его гэта.
Араки так и не припомнил, как звали паренька, но теперь это уже не имело значения. Самое важное заключалось для него в этой фразе, сказанной напоследок пареньком: «Очень уж сознание неразвитое...»
Спустя несколько часов Араки сошел с электрички на станции Ёёги. Он весь, с головы до ног, был покрыт серой пылью. Остановившись под мостом напротив здания станции, он развернул клочок бумаги, на котором был нарисован план местности, некоторое время рассматривал его и затем перешел через переезд.
Сам не зная почему, Араки очень спешил. Прямо с завода он направился в квартал Канда и купил там около двух десятков книг в бумажных переплетах, изданных просто, скромно, без украшений. Это были «Наемный труд и капитал», «Развитие социализма от утопии к науке», «Об основах ленинизма»... Раздобыв напоследок брошюру «Что надо знать о профсоюзах?», Араки на обложке прочел адрес, где она была издана, и пошел туда — в главный штаб коммунистической партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Неожиданно людское море заволновалось. Загремели аплодисменты. Араки торопливо пробирался вперед.
— Токуда... Кюити Токуда!
— Это какой же? Коммунист? — Токуда! Говорит Токуда!
На сколоченной наспех трибуне перед микрофоном появился человек крупного телосложения с облысевшим лбом.
— Товарищи!
Как только он заговорил, отчеканивая слова, аплодисменты стихли, но движение в толпе не прекращалось. Люди теснились поближе к трибуне, желая собственными глазами хорошенько рассмотреть этого человека, вышедшего из тюрьмы после восемнадцати лет заключения.
— Рослый дядя!
— Тише, тише!
— Хо! Так это и есть тот самый коммунист? — перешептывались рабочие.
Казалось, какой-то таинственный, овеянный легендой человек неожиданно появился перед толпой. Несмотря на распространявшуюся о нем клевету, раздуваемую лживой пропагандой, он всегда жил в сердцах японских пролетариев, чувствовавших, что между ними и этим человеком существует какая-то неразрывная связь.
— Тише вы, замолчите!
— Не мешай, тише!
Но каждому как будто хотелось сравнить созданный его воображением образ с этим человеком, у которого были чуть раскосые глаза, красновато-коричневое лицо и такая простая одежда — черный пиджак поверх серого свитера. Ежась от холодного ветра, люди затихли, стараясь разобрать слова, произносимые чуть
хрипловатым голосом, долетавшим через микрофон. Некоторые слушали, опустив глаза; другие, стараясь не проронить ни слова, приложили руки к ушам; какая-то девушка стояла, склонив голову на плечо
подруги.
Ветер относил голос оратора, но всё-таки, хоть и немного искаженный репродуктором, он был хорошо слышен.
Токуда говорил о войне и о том, что она принесла японскому народу, о значении Потсдамской декларации и о том, как должны японские рабочие понимать слово «демократия», о том, как нужно осуществлять демократическую революцию, о создании рабочих профсоюзов и об их задачах...
Араки не спускал глаз с оратора. Лицо Токуда раскраснелось, он говорил всё с большим воодушевлением. Но вот он коснулся в своей речи еще одного вопроса, и Араки, вздрогнув, весь подался вперед.
— Конечно, Потсдамская декларация обязывает японское правительство поощрять профессиональные союзы рабочих, крестьянские союзы и другие демократические организации. И тем ие менее, товарищи, — говорил Токуда, — тем не менее без борьбы невозможно создать рабочие профсоюзы. Почему невозможно? Это вам хорошо известно! Капиталистическое правительство Японии ненавидит профсоюзы лютой ненавистью. Я не говорю о тех лакейских профсоюзах, которые создаются по указке сверху, — это дело другое. Настоящие же, независимые рабочие профсоюзы, являясь орудием экономической борьбы рабочих, есть в то же время и орудие политической борьбы...
Резко оборвалась характерная, скандирующая речь, взметнулась полна аплодисментов. Закусив губу, Араки потупился. Вез борьбы невозможно... Надо бороться... Араки стоял неподвижно.
Кюити Токуда давно уже сошел с трибуны, толпа вокруг Араки дрогнула, пришла в движение, люди начали растекаться в разные стороны по широкому пустырю, направляясь каждый к своему цеху, а Араки всё еще стоял, глядя перед собой невидящими глазами.
А он-то ждал, чтобы люди на заводе Кавадзои сами собой превратились в сознательных борцов! Больше того — он испытывал недовольство из-за того, что они сразу не сумели стать такими!
— О! Араки-сан!— воскликнул вдруг какой-то высокий худенький юноша в рваном синем свитере, налетев на Араки. — Когда вы приехали?
Араки смотрел на юношу, в облике которого еще сохранилось что-то совсем детское, но так и не вспомнив его фамилии, кивнул ему головой. Араки догадался, что это был один из учеников, работавших под его руководством в токарном цехе завода Ои. Но как его звали?..
— Слышали речь Кюити Токуда?
— Да.
— А мы всей ячейкой на митинг пришли! — с оттенком гордости сказал юноша; его глаза под выпуклым лбом блестели.
— Ячейкой?
Араки поразился. Он знал, что означает слово «ячейка». Что же, неужели этот совсем юный паренек — коммунист? И говорит об этом открыто, как о чем-то совершенно естественном!
— Да, у нас есть ячейка. И профсоюз тоже. Мы уже добрались до этой ступени... Вначале хозяева и администрация завода сговорились и хотели было сами создать на заводе профессиональную организацию... — быстро рассказывал юноша, откидывая со лба прядь волос.
Оказалось, что после того как был создан навязанный сверху профсоюз, на заводе начала работать коммунистическая ячейка, едва насчитывавшая вначале десять человек. По инициативе коммунистов была созвана межцеховая конференция выборных представителей от рабочих. Конференция проходила под лозунгом борьбы за повышение заработной платы и закончила свою работу созданием независимой профессиональной организации, которая продолжает работать и поныне.
— Ну, вы молодцы...
— Да, начало неплохое.
Глядя на это смелое, оживленное лицо с острым подбородком, Араки вспомнил: ну да, конечно, он еще ходил проведывать этого паренька куда-то — кажется, в район Мэгуро, когда тот болел бронхитом и не являлся на работу.
— Ну, как теперь твое здоровье?
— Спасибо, хорошо, — слегка смутившись, ответил юноша и опустил глаза, но тотчас же снова взглянул на Араки. — Извините, я должен с вами распрощаться. Мне нужно идти на заседание комитета профсоюза...—Он поклонился и добавил:—Приходится всё время и наблюдать, и помогать. Очень уж сознание неразвитое...
Несколько минут Араки рассеянно смотрел вслед юноше; тот побежал по направлению к заводу, и комья мерзлой земли разлетались во все стороны из-под его гэта.
Араки так и не припомнил, как звали паренька, но теперь это уже не имело значения. Самое важное заключалось для него в этой фразе, сказанной напоследок пареньком: «Очень уж сознание неразвитое...»
Спустя несколько часов Араки сошел с электрички на станции Ёёги. Он весь, с головы до ног, был покрыт серой пылью. Остановившись под мостом напротив здания станции, он развернул клочок бумаги, на котором был нарисован план местности, некоторое время рассматривал его и затем перешел через переезд.
Сам не зная почему, Араки очень спешил. Прямо с завода он направился в квартал Канда и купил там около двух десятков книг в бумажных переплетах, изданных просто, скромно, без украшений. Это были «Наемный труд и капитал», «Развитие социализма от утопии к науке», «Об основах ленинизма»... Раздобыв напоследок брошюру «Что надо знать о профсоюзах?», Араки на обложке прочел адрес, где она была издана, и пошел туда — в главный штаб коммунистической партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94