Искоса поглядывая на совсем еще новенькую вывеску «Центральный комитет коммунистической партии», Араки несколько раз прошелся перед ветхим зданием, напоминавшим кинотеатр.
— Мне нужна тридцатая комната... — обратился он к дежурному.
В вестибюле было много народу. Здесь были люди, по виду похожие на рабочих — в солдатских рубашках или в поношенных пальто; железнодорожники в форменных куртках, по-видимому, служащие государственных железных дорог, и тут же рядом — какие-то люди
в сдвинутых набок беретах, вероятно артисты. В глубине виднелась полутемная комната с земляным полом. Там тоже было полно народу.
Араки уже собирался уходить и затягивал шнурки своего рюкзака, когда какой-то человек быстро подошел к нему и дотронулся до его плеча.
— Вот и опять повстречались!
Это был адвокат Обаяси, с которым Араки познакомился в поезде. Улыбаясь уже знакомой Араки застенчивой улыбкой, он поднес руку к козырьку кепи. Удивительное дело—адвокат держался совершенно непринужденно и, по-видимому, чувствовал себя здесь, как дома.
— Получили литературу?
Пока Араки подыскивал слова для ответа, адвокат Обаяси представил его двум споим спутникам, и один из них вдруг порывисто схватил Араки за руку.
— Так это вы — Тосио Араки? А я... Меня зовут Ма-сару Кобаяси. Я сидел в тюрьме с вашим братом...
Кобаяси был без пальто, в черной тужурке, которая топорщилась на нем. По темному, заросшему редкой бородкой лицу трудно было сразу определить возраст этого человека. От волнения щека его нервно подергивалась, глаза за стеклами очков блестели.
— Выйдем, поговорим по дороге... — произнес он. Адвокат Обаяси пошел вперед, и все направились
к скамейкам, стоявшим в аллее. Второй спутник Обаяси, одетый в солдатскую форму, был человек лет тридцати, по виду — рабочий. Его представили Араки как товарища Огути с трубопрокатного завода «Тоё». Все четверо уселись на скамейку. Араки, растерявшись, даже не сообразил, что завод «Тоё» — это и есть тот огромный завод, который стоит на берегу озера Сува, рядом с заводом Кавадзои.
Обаяси расспросил по очереди Араки и Кобаяси о положении на заводе Кавадзои.
— Вот они первые начали борьбу за повышение заработной платы... — сказал Обаяси, улыбаясь и указывая на человека в солдатской форме.
— Да, завтра, если получим от компании отрицательный ответ, начинаем забастовку.
Кобаяси, руководивший борьбой рабочих на трубопрокатном заводе «Тоё», приехал сейчас в главное правление компании вместе с Огути, представителем от рабочих. Кобаяси, как видно, хотелось о многом поговорить с Араки, рассказать ему о покойном брате, но для этого не было времени. Поэтому, обращаясь к Араки, он Сказал только:
— Да, вот и на фабрике в Симо-Сува, рядом с вашим заводом, тоже народ начинает подниматься, требует повышения заработной платы... В такой обстановке создание профессиональной организации — явление закономерное.
Араки смотрел вдаль, на долину, видневшуюся сквозь деревья аллеи. Здесь тоже повсюду заметны были следы разрушений; над землянками, где ютились люди, поднимался дымок.
Араки казалось, что кругозор его расширяется. Всё это время он думал только об одном своем заводе, а оказывается там, среди леса труб, обступивших озеро Сува, уже начинало разгораться пламя.
Отсюда, из центра партийной жизни, открывались неожиданно широкие горизонты. Подумать только, что еще так недавно, в вагоне ночного поезда, он познакомился с Обаяси, который сейчас громко смеется чему-то рядом с ним... Это случилось всего лишь несколько часов назад, а Араки казалось, что с тех пор прошел по меньшей мере год...
Славное яблочко, румяное яблочко...
Растянувшись на циновках, Дзиро Фурукава пел, постукивая ногами по стенке.
На сердце у него было тяжело. Казалось, в горле Фурукава не хватает какой-то струны: когда он брал самую высокую ноту, голос его срывался на комариный писк. Время от времени он приподнимал голову, бросая исподлобья быстрый взгляд на Икэнобэ, и снова принимался стучать ногами в стенку.
К румяному яблочку приблизила гу-у-убки-и...
Синъити сидел за столом у противоположной стенки и упорно не оборачивался. Заткнув пальцами уши, он читал книгу.
Дзиро только что вернулся домой; по дороге, где-то в переулке, около вокзала станции Ками-Сува, он
выпил сакэ. Сейчас Дзиро лежал на циновках в своей военной одежде — другой у него не было, —рваная рубаха задралась, открывая голый живот. Когда ему надоедало петь, он начинал пристально разглядывать потолок. Иногда коричневатые зрачки его неподвижно устремлялись в одну точку, и Дзиро па мгновенье затихал, словно прислушиваясь к чему-то, но уже в следующий миг брови его печально ползли вниз, губы начинали дрожать, на глаза набегали слезы и текли по щекам, падая на заложенные под голову руки.
Застекленные сёдзи дребезжали от порывов ветра. Был четвертый день нового года, завод не работал. Тучи низко нависли над землей, и каждый день с вершины Ягатакэ холодные зимние шквалы обрушивались на сплошь затянувшееся льдом озеро Сува.
О, Дзиро отлично понимал, почему этот черт Икэно-бэ не поехал в нынешнем году домой к родителям в' Токио, хотя в его распоряжении была целая неделя. Да, да, Дзиро всё отлично понимал, и именно поэтому досада разбирала его еще сильнее.
Он и всегда был такой, этот Икэнобэ. Вечно корпел то над стихами, то над романами... Разве такому понять, что у Дзиро на душе?
А всё потому, что он не побывал на войне...
Таков вывод, к которому приходит Дзиро.
Икэнобэ тоже призывали в армию, но по состоянию здоровья — у него были больные легкие — отправили обратно. Он не успел пройти даже предварительного трехмесячного обучения.
И когда Дзиро приходит к такому выводу, ему начинает казаться, что он один-одинешенек в целом свете, и желание бежать куда-то, выкинуть что-нибудь отчаянное, дерзкое охватывает его с такой силой, что он начинает бояться самого себя. Глаза его расширяются, точно он сопротивляется этому безумному желанию, и Дзиро снова начинает стучать в стенку ногами.
К румяному яблочку... приблизила гу-у-убки... Безмолвно синее небо...
Заткнув уши пальцами, Синъити сидит, нагнувшись над столом так низко, что почти касается книги носом. Он читает «Развитие социализма от утопии к науке». За
эту неделю в его сознании произошла целая революция. Он и не подозревал до сих пор, что мир так устроен.
«В то время как над Францией проносился урагай революции, очистивший страну, в Англии совершался менее шумный, но не менее грандиозный переворот».
Текст был трудный, но те места, в которых ему удавалось разобраться, поражали Синъити. Впервые в своей жизни он столкнулся с подобными мыслями — они были такие же точные, без единого лишнего винтика, как его токарный станок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94