Если Асад Махсум будет энергично работать на пользу нашего общего дела, мы несомненно станем друзьями.
— Ну, значит, вопрос разрешен,— сказал Акчурин. Вы хотите еще что-то сказать? — обратился он к Асаду.
— Да, я хочу сказать, что товарищ Хайдаркул хорошо знает меня, мой характер... Если мы найдем общий язык, я с радостью буду ему подчиняться. Но если каждый мой поступок, мои предложения вызовут несогласие с его стороны, то я предупреждаю в вашем присутствии, товарищ Акчурин, что вряд ли смогу сдержаться...
Низамиддин рывком поднял руку и заговорил наставительно:
— Это не дело. Мы ведь здесь не делим наследство вашего отца. При чем тут ваш характер?! Вам придется работать вместе, один раз вы его убедите, как лучше действовать в том или ином случае, другой раз он вас убедит... Но если вы будете все время препираться, то это только на руку нашим врагам, они улучат момент, нападут внезапно и принесут немалый вред. Поэтому знайте, что с сегодняшнего дня у вас есть опытный помощник в деле воспитания ваших воинов, их политического просвещения... А это сейчас очень важно.
— Как смотрят на это командиры? — спросил Акчурин.
— Да, говорите! — оживился Асад, обращаясь к сидящим ближе к двери Найму, Шакиру, Орзукулу, Ахмеду.
Первым откликнулся Орзукул:
— Да что сказать, правительству видней, оно поступает мудро. Мы довольны.
— Если наш хозяин согласен, то и мы полностью согласны,— сказал Наим.
— Вот и хорошо! Значит, разговор окончен, - сказал Акчурин.— Итак, с этого дня товарищ Хайдаркул приступает у вас к работе в качестве комиссара. Отведите ему рабочее место, создайте благоприятные бытовые условия. Обо всем сообщим в Центральный Комитет. Если в чем будет нужда, обеспечим всем необходимым. Мы не сомневаемся, что в скором времени будут изжиты все недостатки и ваше дисциплинированное войско вольется в ряды доблестной Красной Армии.
Совещание кончилось. Командиры ушли. Приехавшие из города стали обсуждать вместе с Асадом Махсумом и его приближенными ближайшие дела и задачи.
Прошла зима, кончилась лютая стужа. На смену ей явилась красавица весна и стала владычицей земли, неся тепло и радость. Это была первая весна в свободной Бухаре. Впервые видела она свободных дехкан, трудящихся на своей земле, обильно орошенной водой канала, принадлежащей ныне равно всем. Увидела она и закрытые двери опустевшей подземной тюрьмы, где еще так недавно томились ни в чем не повинные люди, подвергавшиеся жестоким пыткам. Регистан стал местом народных гуляний.
Снега в тот год выпало мало; потому-то при сильном и стойком морозе долго-долго держались обледенелые кучки снега, ставшего грязно-серым от пыли. Но весна растопила их.
По вечерам нередко сгущались темные дождевые тучи, часто-часто сверкала молния, гремел гром, первые крупные капли дождя предвещали ливень. Разразившись, он быстро проходил, ласковый, приятный ветерок разгонял остатки туч, зажигались звезды. По утрам они исчезали с первым золотым лучом солнца. В чистом, омытом дождем лазурном небе затевали веселую игру ласточки.
Улицы Бухары оглашались призывными возгласами продавцов сума-лака. «Аромат весны — сумалак, хорош для еды — сумалак, на завтрак вам — сумалак...»
На улицах полно ребят, играющих в чижика, в пятнашки... А иные уже купаются в хаузе.
Весна и в доме Фирузы. Она родила красивую девочку, названную Гульбахор. Это имя дала ей Оймулло Танбур. Счастью Фирузы и Асо не было границ, они просто дрожали над ребенком. Сорок дней после родов Фируза, как и полагалось, не выходила из дому. Когда кончился этот срок, она пошла в баню, вымылась с наслаждением. Вечером того же дня она и Асо долго обдумывали, во что обойдется им прием гостей, который решили устроить по случаю рождения ребенка. Гульбахор спала, а они тихо беседовали. Как ни судили, как ни рядили, все равно получалось, что, заложи они и душу, и тело, и все свое достояние, им не по средствам устроить большой пир.
— А кому это нужно? — сказала разумная Фируза.— Сейчас трудное положение, все дорого, у нас нет запасов... Зачем залезать в долги? Пригласим самых близких друзей, угощение будет скромное... А придет время, появится возможность, мы снова соберем гостей, уже побольше, и прием устроим побогаче.
На этом и порешили. На балахане в день встречи друзей собрались мужчины — Хайдаркул, Сайд Пахлаван, Карим и еще несколько приятелей Асо. На женской половине дома были учительницы женского клуба, ближайшие соседки, подруги Фирузы и, конечно, Оймулло Танбур, это женское общество.
— Гульбахор очень ревнива,— говорила она, держа на руках запеленатую девочку.— Она ревнует отца к матери, требует, чтобы и он возился с ней... Потому и в люльку не пожелала лечь, подняла крик: «Бросьте все, только на меня глядите! Я приказываю, а не послушаетесь, вам же будет хуже!»
— Да,— подхватила Фируза,— из-за этой крикуньи я забросила все дела в клубе. Ну скажите,— обратилась она к учительницам,— как там, все в порядке?
— Слава богу,— откликнулась одна из учительниц,— ваша заместительница хорошо работает, старается... Приехала еще одна, из Турции... Как звать-то ее... Ах да, Хусниддинова... Она учит девушек вышивать, убирать... Только очень плохо говорит, язык у нее заплетается... Оймулло даже стишок о ней написала, не читала еще вам?
— Нет!
Фируза удивленно смотрела на нее.
— Времени не было,— улыбнулась Оймулло.-- Ее речь тяжела, неуклюжа... турецкий язык трудный. А она смеется над нашим, говорит, что мы вообще без языка, раз не знаем тюркского. Меня это задело, и я написала стихи. Они еще не закончены, если найду время, напишу еще две-три строфы...
— Интересно,— живо сказала Фируза, - завтра же пойду познакомлюсь с ней.
— Ее муж Сайд Ахрори,— сказала одна из учительниц,— редактор газеты, вот она и важничает.
— Да она и сама важная особа, не только муж ее,— сказала другая. Так вели беседу женщины, а тем временем на балахане все слушали
рассказ Карима.
— Врачи и не надеялись меня спасти .. Мне это после рассказали... «Этот юноша не поправится, увы, и кончит свои дни в больнице...» Я этих разговоров не слышал, а сам себе говорил: «Ладно, вылечусь, все будет хорошо!» И вот, на мое счастье, явился новый врач, пожилой, многоопытный... Осмотрел он меня внимательно, выслушал, улыбнулся и говорит: «Поздравляю». Я от одних этих слов сразу ожил. Неужели правда? Неужели вернусь в Бухару, увижу друзей?
О счастье, помоги! Прощаясь, врач спросил, как это со мной произошло. Я рассказал без утайки о моей любви, увядшей, не успев расцвесть, обо всем рассказал, а он рассмеялся и спросил, сколько мне лет. Узнав, что только двадцать два, утешил: «У тебя все еще впереди, будешь счастлив! Но для этого нужна вера в себя, в свои силы, скажи «прочь» отчаянию!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Ну, значит, вопрос разрешен,— сказал Акчурин. Вы хотите еще что-то сказать? — обратился он к Асаду.
— Да, я хочу сказать, что товарищ Хайдаркул хорошо знает меня, мой характер... Если мы найдем общий язык, я с радостью буду ему подчиняться. Но если каждый мой поступок, мои предложения вызовут несогласие с его стороны, то я предупреждаю в вашем присутствии, товарищ Акчурин, что вряд ли смогу сдержаться...
Низамиддин рывком поднял руку и заговорил наставительно:
— Это не дело. Мы ведь здесь не делим наследство вашего отца. При чем тут ваш характер?! Вам придется работать вместе, один раз вы его убедите, как лучше действовать в том или ином случае, другой раз он вас убедит... Но если вы будете все время препираться, то это только на руку нашим врагам, они улучат момент, нападут внезапно и принесут немалый вред. Поэтому знайте, что с сегодняшнего дня у вас есть опытный помощник в деле воспитания ваших воинов, их политического просвещения... А это сейчас очень важно.
— Как смотрят на это командиры? — спросил Акчурин.
— Да, говорите! — оживился Асад, обращаясь к сидящим ближе к двери Найму, Шакиру, Орзукулу, Ахмеду.
Первым откликнулся Орзукул:
— Да что сказать, правительству видней, оно поступает мудро. Мы довольны.
— Если наш хозяин согласен, то и мы полностью согласны,— сказал Наим.
— Вот и хорошо! Значит, разговор окончен, - сказал Акчурин.— Итак, с этого дня товарищ Хайдаркул приступает у вас к работе в качестве комиссара. Отведите ему рабочее место, создайте благоприятные бытовые условия. Обо всем сообщим в Центральный Комитет. Если в чем будет нужда, обеспечим всем необходимым. Мы не сомневаемся, что в скором времени будут изжиты все недостатки и ваше дисциплинированное войско вольется в ряды доблестной Красной Армии.
Совещание кончилось. Командиры ушли. Приехавшие из города стали обсуждать вместе с Асадом Махсумом и его приближенными ближайшие дела и задачи.
Прошла зима, кончилась лютая стужа. На смену ей явилась красавица весна и стала владычицей земли, неся тепло и радость. Это была первая весна в свободной Бухаре. Впервые видела она свободных дехкан, трудящихся на своей земле, обильно орошенной водой канала, принадлежащей ныне равно всем. Увидела она и закрытые двери опустевшей подземной тюрьмы, где еще так недавно томились ни в чем не повинные люди, подвергавшиеся жестоким пыткам. Регистан стал местом народных гуляний.
Снега в тот год выпало мало; потому-то при сильном и стойком морозе долго-долго держались обледенелые кучки снега, ставшего грязно-серым от пыли. Но весна растопила их.
По вечерам нередко сгущались темные дождевые тучи, часто-часто сверкала молния, гремел гром, первые крупные капли дождя предвещали ливень. Разразившись, он быстро проходил, ласковый, приятный ветерок разгонял остатки туч, зажигались звезды. По утрам они исчезали с первым золотым лучом солнца. В чистом, омытом дождем лазурном небе затевали веселую игру ласточки.
Улицы Бухары оглашались призывными возгласами продавцов сума-лака. «Аромат весны — сумалак, хорош для еды — сумалак, на завтрак вам — сумалак...»
На улицах полно ребят, играющих в чижика, в пятнашки... А иные уже купаются в хаузе.
Весна и в доме Фирузы. Она родила красивую девочку, названную Гульбахор. Это имя дала ей Оймулло Танбур. Счастью Фирузы и Асо не было границ, они просто дрожали над ребенком. Сорок дней после родов Фируза, как и полагалось, не выходила из дому. Когда кончился этот срок, она пошла в баню, вымылась с наслаждением. Вечером того же дня она и Асо долго обдумывали, во что обойдется им прием гостей, который решили устроить по случаю рождения ребенка. Гульбахор спала, а они тихо беседовали. Как ни судили, как ни рядили, все равно получалось, что, заложи они и душу, и тело, и все свое достояние, им не по средствам устроить большой пир.
— А кому это нужно? — сказала разумная Фируза.— Сейчас трудное положение, все дорого, у нас нет запасов... Зачем залезать в долги? Пригласим самых близких друзей, угощение будет скромное... А придет время, появится возможность, мы снова соберем гостей, уже побольше, и прием устроим побогаче.
На этом и порешили. На балахане в день встречи друзей собрались мужчины — Хайдаркул, Сайд Пахлаван, Карим и еще несколько приятелей Асо. На женской половине дома были учительницы женского клуба, ближайшие соседки, подруги Фирузы и, конечно, Оймулло Танбур, это женское общество.
— Гульбахор очень ревнива,— говорила она, держа на руках запеленатую девочку.— Она ревнует отца к матери, требует, чтобы и он возился с ней... Потому и в люльку не пожелала лечь, подняла крик: «Бросьте все, только на меня глядите! Я приказываю, а не послушаетесь, вам же будет хуже!»
— Да,— подхватила Фируза,— из-за этой крикуньи я забросила все дела в клубе. Ну скажите,— обратилась она к учительницам,— как там, все в порядке?
— Слава богу,— откликнулась одна из учительниц,— ваша заместительница хорошо работает, старается... Приехала еще одна, из Турции... Как звать-то ее... Ах да, Хусниддинова... Она учит девушек вышивать, убирать... Только очень плохо говорит, язык у нее заплетается... Оймулло даже стишок о ней написала, не читала еще вам?
— Нет!
Фируза удивленно смотрела на нее.
— Времени не было,— улыбнулась Оймулло.-- Ее речь тяжела, неуклюжа... турецкий язык трудный. А она смеется над нашим, говорит, что мы вообще без языка, раз не знаем тюркского. Меня это задело, и я написала стихи. Они еще не закончены, если найду время, напишу еще две-три строфы...
— Интересно,— живо сказала Фируза, - завтра же пойду познакомлюсь с ней.
— Ее муж Сайд Ахрори,— сказала одна из учительниц,— редактор газеты, вот она и важничает.
— Да она и сама важная особа, не только муж ее,— сказала другая. Так вели беседу женщины, а тем временем на балахане все слушали
рассказ Карима.
— Врачи и не надеялись меня спасти .. Мне это после рассказали... «Этот юноша не поправится, увы, и кончит свои дни в больнице...» Я этих разговоров не слышал, а сам себе говорил: «Ладно, вылечусь, все будет хорошо!» И вот, на мое счастье, явился новый врач, пожилой, многоопытный... Осмотрел он меня внимательно, выслушал, улыбнулся и говорит: «Поздравляю». Я от одних этих слов сразу ожил. Неужели правда? Неужели вернусь в Бухару, увижу друзей?
О счастье, помоги! Прощаясь, врач спросил, как это со мной произошло. Я рассказал без утайки о моей любви, увядшей, не успев расцвесть, обо всем рассказал, а он рассмеялся и спросил, сколько мне лет. Узнав, что только двадцать два, утешил: «У тебя все еще впереди, будешь счастлив! Но для этого нужна вера в себя, в свои силы, скажи «прочь» отчаянию!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103