.. «Ойша, говорит, ты по мне не соскучилась?» — «Соскучилась»,— говорю. «Пойдем тогда». Взял меня за руку и потащил не то в цветник, не то в сад... «Знаешь лекарство от тоски?» — спрашивает. «Нет»,— говорю. Тогда он оглянулся по сторонам, крепко обнял меня, поцеловал в щеку. Я тоже обняла его и поцеловала. Тут вернулся Махсум, и я проснулась...
Старуха всполошилась, екнуло сердце, сна как не бывало.
Вспомнила Карима,— продолжала Ойша.— А Махсум что-то стал равнодушнее... Возвращается домой поздно ночью, днем никогда не заходит. А раньше? Каждый час появлялся, с ума сходил.
Работы много,— хотела успокоить дочь Раджаб-биби.— Занятые люди обо всем забывают. Ты не обижайся, он тебя любит. И сон твой к добру. Чужого мужчину увидеть — значит мальчика родить, говорят. Послал бы тебе бог мальчика, похожего на Карим-джана!
Хотелось бы знать, как здоровье Карима.
— Наверно, поправился... Хорошие врачи вылечат!
— Вернулся ли он в Бухару?
— Не знаю... Но где бы ни был, всюду он лучше всех!
~ Ох, хоть бы Фируза навестила нас еще разок... С ней легче на душе становится. Я так здесь одинока.
А я как соскучилась по брату! От него ни весточки. Неужели так и Будут они вечно враждовать?..
Да, но видать конца!.. Что поделаешь? А вы, мама, идите спать. Ипджаб-биби пошла к себе, а Ойша сидела, погруженная в невеселые мысли. Весть о том, что Карим жив, потрясла ее до глубины души, взбудоражила все чувства. Ее мучило раскаяние, преследовало сознание своей вины. Ей казалось, что она упала в бездну, из которой выбраться невозможно. Асад Махсум заметил, что она сама не своя, и однажды, лаская ее, сказал:
— Ты стала какой-то рассеянной, совсем другая. Может, разлюбила меня? Скажи, что случилось?
Да, он не ошибся, она стала совсем другой. Раньше ласки его восхищали ее и радовали, теперь она больше не верила в их искренность. Не он ли, Асад, заверил ее, что Карим убит? А это оказалось ложью! Так может ли она после этого верить его льстивым словам, его ласкам?! До нее и раньше доходили от служанки слухи о его жестокости, о том, что он истязал и мучил невинных людей, собственноручно убивал их. А потом ночью приходил к ней и этими самыми руками, залитыми кровью жертв, обнимал и ласкал ее. Жестокий человек!
Ойша сказала об этом матери, но та старалась успокоить: «Кто знает, правду ли говорит служанка о невинных жертвах? Ведь он назначен на свой пост бухарским правительством для борьбы с басмачами...
Тут не обойдешься без крови... Не забывай, что твой муж — военный человек и действовать приходится по-военному. Помнишь, как говорил мудрый шейх Саади: «Либо не дружи с вожаками слонов, либо приспособь свой дом для слона». Ты должна быть в мире с мужем, верить только ему, а не слушать все эти разговоры и сплетни... Он предан тебе, ни тебя, ни меня никогда не обижает. Это ли не счастье? Так что не расстраивайся, не горюй!..»
Увещевания матери действовали благотворно. Конечно, иного выхода нет. Нужно покориться судьбе, спасибо и на этом! Но что ей делать, как себя вести, если в один прекрасный день она лицом к лицу встретится с Каримом? Как он любил ее! Они дали обет быть верными друг другу. И если скажет: «Вероломная, ты нарушила свой обет!» что она ему ответит? Пусть земля расступится под нею и поглотит, чтобы скрыть ее стыд и позор!
«Ох, Карим, Карим-джан, забудь меня, не вспоминай о прошлом! Я не достойна тебя, благородного, чистого. Я только жалкая женщина, беззащитная, слабая, безвольная... Я лишь жена — игрушка в руках сильного, властного мужчины, искусственный цветок бел аромата... Слышала я, что Советская власть дала женщинам свободу, что женщины могут открыть лицо, говорить с кем угодно, выступать на собраниях, работать наравне с мужчинами... Все это не для меня... Я только жена, слабая, как горсть перьев, дуньте — и нет их, улетели... Я жена — горсть перьев... Я жена — горсть перьев... Я жена — горсть перьев!..»
Под ритм этих слов Ойша уснула и не знала, долго ли спала, когда в комнату вошел Махсум. За окном еще была тьма, а в комнате, недалеко от двери, горела лампа. Махсум молча сел на край кровати и тихо начал раздеваться.
— Который час? Что, уже утро? — спросила сонная Ойша.
— Я разбудил тебя? Еще рано. Спи!
— Я только недавно заснула... все сидела, ждала вас. Вижу, долго нет, подумала уехали куда-нибудь, и легла. Чайник я закутала, горячий... Съедите что-нибудь? Есть холодное мясо.
— Нет, я устал, есть не хочу. Отдохнуть в твоих нежных объятьях, все позабыть... вот о чем я мечтаю.
— Отчего вы так устали? Разве у вас нет помощников?
— В особо важных делах я должен сам разбираться. Враги не прекращают действовать; если проявим хоть минутную слабость, они нас подавят. Но ничего, потерпим, скоро уже. Покончим с ними, войдем в Бухару и — довольно с меня кочевой жизни! Возьму большой дом, заведу там все по своему вкусу. Там будет большой роскошный зал для приема гостей. У самого эмира закружится голова, когда увидит. Каждый день будут пиры, празднества, забавы, музыка. Я вижу, ты заскучала здесь одна.
А у меня нет времени тебя развлекать.
— Нет, нет,— залепетала Ойша,— я не скучаю. Только мама соскучилась по дядюшке Хайдаркулу... Вот если бы вы с ним помирились!
Асад Махсум призадумался: а почему бы действительно не помириться? Предлог хороший — желание жены и ее матери. Дело его еще не окончательно готово, джигиты курбаши еще ненадежны, а с Хайдаркулом лучше быть в хороших отношениях.
— Да сам-то твой дядя Хайдаркул...— начал он и замолк, ложась в постель. Укрывшись стеганым одеялом, продолжал: — Сам Хайдаркул не хочет мириться. О, если бы он перестал со мной враждовать! Ведь никаких для этого причин... Я всей душой хочу мира, готов поклониться ему в ноги, в дугу согнуться перед ним!
— Зачем так?.. Дядя скромный человек... Но вот с какой стороны к нему подойти? Хорошо бы, мама стала посредницей между нами, ее он послушается, он ведь младший брат... Позвольте маме пойти к нему.
— Хорошо, если не будет другого выхода, так и сделаем,— сказал Асад, засыпая. И вскоре раздался его мерный храп.
. Поздним утром, когда он вышел во двор, к нему подошел Сайд Пахлаван с неприятным сообщением:
— Басмачи не явились на утреннее учение. Как их ни уговаривали, не помогло... Наим ругался, ругался... Пришлось отпустить командиров.
Асад привычным жестом схватился за бороду.
— Во-первых, не называй их басмачами, они — джигиты, новобранцы. Во-вторых, Наим поступил необдуманно, отпустив командиров. Нужно было заставить явиться на занятия... Любыми средствами!
— Передам!
— Где Окилов?
- Ждет вас в мехманхане.
В мехманхане Асад дал полную волю гневу.
- Почему допустили, чтоб сорвались занятия? — орал он.— Где вы были? Что, нельзя было расстрелять парочку непослушных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Старуха всполошилась, екнуло сердце, сна как не бывало.
Вспомнила Карима,— продолжала Ойша.— А Махсум что-то стал равнодушнее... Возвращается домой поздно ночью, днем никогда не заходит. А раньше? Каждый час появлялся, с ума сходил.
Работы много,— хотела успокоить дочь Раджаб-биби.— Занятые люди обо всем забывают. Ты не обижайся, он тебя любит. И сон твой к добру. Чужого мужчину увидеть — значит мальчика родить, говорят. Послал бы тебе бог мальчика, похожего на Карим-джана!
Хотелось бы знать, как здоровье Карима.
— Наверно, поправился... Хорошие врачи вылечат!
— Вернулся ли он в Бухару?
— Не знаю... Но где бы ни был, всюду он лучше всех!
~ Ох, хоть бы Фируза навестила нас еще разок... С ней легче на душе становится. Я так здесь одинока.
А я как соскучилась по брату! От него ни весточки. Неужели так и Будут они вечно враждовать?..
Да, но видать конца!.. Что поделаешь? А вы, мама, идите спать. Ипджаб-биби пошла к себе, а Ойша сидела, погруженная в невеселые мысли. Весть о том, что Карим жив, потрясла ее до глубины души, взбудоражила все чувства. Ее мучило раскаяние, преследовало сознание своей вины. Ей казалось, что она упала в бездну, из которой выбраться невозможно. Асад Махсум заметил, что она сама не своя, и однажды, лаская ее, сказал:
— Ты стала какой-то рассеянной, совсем другая. Может, разлюбила меня? Скажи, что случилось?
Да, он не ошибся, она стала совсем другой. Раньше ласки его восхищали ее и радовали, теперь она больше не верила в их искренность. Не он ли, Асад, заверил ее, что Карим убит? А это оказалось ложью! Так может ли она после этого верить его льстивым словам, его ласкам?! До нее и раньше доходили от служанки слухи о его жестокости, о том, что он истязал и мучил невинных людей, собственноручно убивал их. А потом ночью приходил к ней и этими самыми руками, залитыми кровью жертв, обнимал и ласкал ее. Жестокий человек!
Ойша сказала об этом матери, но та старалась успокоить: «Кто знает, правду ли говорит служанка о невинных жертвах? Ведь он назначен на свой пост бухарским правительством для борьбы с басмачами...
Тут не обойдешься без крови... Не забывай, что твой муж — военный человек и действовать приходится по-военному. Помнишь, как говорил мудрый шейх Саади: «Либо не дружи с вожаками слонов, либо приспособь свой дом для слона». Ты должна быть в мире с мужем, верить только ему, а не слушать все эти разговоры и сплетни... Он предан тебе, ни тебя, ни меня никогда не обижает. Это ли не счастье? Так что не расстраивайся, не горюй!..»
Увещевания матери действовали благотворно. Конечно, иного выхода нет. Нужно покориться судьбе, спасибо и на этом! Но что ей делать, как себя вести, если в один прекрасный день она лицом к лицу встретится с Каримом? Как он любил ее! Они дали обет быть верными друг другу. И если скажет: «Вероломная, ты нарушила свой обет!» что она ему ответит? Пусть земля расступится под нею и поглотит, чтобы скрыть ее стыд и позор!
«Ох, Карим, Карим-джан, забудь меня, не вспоминай о прошлом! Я не достойна тебя, благородного, чистого. Я только жалкая женщина, беззащитная, слабая, безвольная... Я лишь жена — игрушка в руках сильного, властного мужчины, искусственный цветок бел аромата... Слышала я, что Советская власть дала женщинам свободу, что женщины могут открыть лицо, говорить с кем угодно, выступать на собраниях, работать наравне с мужчинами... Все это не для меня... Я только жена, слабая, как горсть перьев, дуньте — и нет их, улетели... Я жена — горсть перьев... Я жена — горсть перьев... Я жена — горсть перьев!..»
Под ритм этих слов Ойша уснула и не знала, долго ли спала, когда в комнату вошел Махсум. За окном еще была тьма, а в комнате, недалеко от двери, горела лампа. Махсум молча сел на край кровати и тихо начал раздеваться.
— Который час? Что, уже утро? — спросила сонная Ойша.
— Я разбудил тебя? Еще рано. Спи!
— Я только недавно заснула... все сидела, ждала вас. Вижу, долго нет, подумала уехали куда-нибудь, и легла. Чайник я закутала, горячий... Съедите что-нибудь? Есть холодное мясо.
— Нет, я устал, есть не хочу. Отдохнуть в твоих нежных объятьях, все позабыть... вот о чем я мечтаю.
— Отчего вы так устали? Разве у вас нет помощников?
— В особо важных делах я должен сам разбираться. Враги не прекращают действовать; если проявим хоть минутную слабость, они нас подавят. Но ничего, потерпим, скоро уже. Покончим с ними, войдем в Бухару и — довольно с меня кочевой жизни! Возьму большой дом, заведу там все по своему вкусу. Там будет большой роскошный зал для приема гостей. У самого эмира закружится голова, когда увидит. Каждый день будут пиры, празднества, забавы, музыка. Я вижу, ты заскучала здесь одна.
А у меня нет времени тебя развлекать.
— Нет, нет,— залепетала Ойша,— я не скучаю. Только мама соскучилась по дядюшке Хайдаркулу... Вот если бы вы с ним помирились!
Асад Махсум призадумался: а почему бы действительно не помириться? Предлог хороший — желание жены и ее матери. Дело его еще не окончательно готово, джигиты курбаши еще ненадежны, а с Хайдаркулом лучше быть в хороших отношениях.
— Да сам-то твой дядя Хайдаркул...— начал он и замолк, ложась в постель. Укрывшись стеганым одеялом, продолжал: — Сам Хайдаркул не хочет мириться. О, если бы он перестал со мной враждовать! Ведь никаких для этого причин... Я всей душой хочу мира, готов поклониться ему в ноги, в дугу согнуться перед ним!
— Зачем так?.. Дядя скромный человек... Но вот с какой стороны к нему подойти? Хорошо бы, мама стала посредницей между нами, ее он послушается, он ведь младший брат... Позвольте маме пойти к нему.
— Хорошо, если не будет другого выхода, так и сделаем,— сказал Асад, засыпая. И вскоре раздался его мерный храп.
. Поздним утром, когда он вышел во двор, к нему подошел Сайд Пахлаван с неприятным сообщением:
— Басмачи не явились на утреннее учение. Как их ни уговаривали, не помогло... Наим ругался, ругался... Пришлось отпустить командиров.
Асад привычным жестом схватился за бороду.
— Во-первых, не называй их басмачами, они — джигиты, новобранцы. Во-вторых, Наим поступил необдуманно, отпустив командиров. Нужно было заставить явиться на занятия... Любыми средствами!
— Передам!
— Где Окилов?
- Ждет вас в мехманхане.
В мехманхане Асад дал полную волю гневу.
- Почему допустили, чтоб сорвались занятия? — орал он.— Где вы были? Что, нельзя было расстрелять парочку непослушных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103