Советская власть всем подарит свободу. Теперь уже не будет ни господ, ни служанок. Если госпожи захотят пить, сами пойдут к хуму, а если в хуме воды нет, то хоть бы у них горло пересохло от жажды, никто им не будет прислуживать. Коли проголодаются, пусть засучат рукава и замесят тесто, испекут хлеб и едят. Никто не станет для них печь хлеб... Теперь говорят не «джадиды», а младобухарцы... А всех людей эмира, чиновников, «казиев, миршабов, всех прежних наших угнетателей теперь называют контрреволюционерами. Правительство всех контрреволюционеров арестовало — кушбеги, казикалона, раиса, миршаба, всех их на днях будут судить, присудят к наказанию... А теперь вот какое дело: я пришла вам сказать, что сейчас сюда придет дядя Хайдаркул, он большой начальник и всех вас запишет в список...
Последние слова Фирузы вызвали всеобщее волнение.
— Почему, почему сюда придет посторонний мужчина?
— Зачем будет записывать в список?
— Кто такой Хайдаркул?
— Почему он придет на женскую половину?
— Ты, видно, не только сама стала джадидом, но хочешь и нас всех сделать джадидами?
— Мы — мусульманки и не отречемся от нашей веры! И так далее и тому подобное...
Фируза тотчас раскаялась в своих словах, растерялась и онемела. «Господи,— думала она,— как я нелепо поступила, как глупо, зачем сказала о списке? Как теперь добиться, чтобы они выслушали меня?..»
— Это что за крик?— сказала вышедшая из кухни высокая женщина, главная дастарханщица гарема.
Тяжелая, безобразная, нескладная, она только за свое умение распоряжаться и угодничать перед госпожами получила должность от матери эмира. В гареме ее боялись и сторонились. Даже теперь, когда эмир сбежал, а мать эмира стала бездомной, эта женщина не утратила своего высокомерия.
Услышав ее голос, женщины, что собрались вокруг Фирузы, замолчали и отошли в сторону.
— А это кто такая? Э, да ведь это наша девушка-водонос!— сказала она, сделав несколько шагов к Фирузе.— Зачем ты пришла? Мало тебе, что навлекла на головы мусульман такую беду, так еще пришла сеять смуту среди служанок ее высочества?
— Ваши высочества кончились вместе с Арком, с дворцом, со всем вашим гаремом!—сказала с презрительной усмешкой Фируза.—И все ваши интриги кончились, и все ваши интриганы пропали, а тех немногих, что еще остались, подобно вам, мы тоже уничтожим, госпожа дастарханщица! Да-да, собирайте ваш дастархан да читайте отходную молитву!
— Ой, я умру!— воскликнула одна из служанок. Дастарханщица от гнева и злобы то краснела, то зеленела; по привычке она хотела наброситься на Фирузу с кулаками, но вдруг кто-то потянул ее сзади за край платка. Дастарханщица обернулась и увидела, что старшая жена эмира, закусив губу, знаком приказывает ей замолчать. Она молча отступила назад, а жена эмира, выйдя вперед, учтиво поздоровалась с Фирузой.
— А, дочь моя, как поживаешь, здорова ли? Господин Хайдаркул тебе дядей приходится? Очень хорошо... Передай ему от нас поклон. Если он захочет составить списки, пожалуйста. Мы войдем в комнаты, там, из-за дверей, будет удобнее...
Фируза хотела что-то ответить, но снаружи ее позвали, и она сказала только:
— Хорошо сейчас я вернусь и все объясню.
После ее ухода жена эмира стала бранить дастарханщицу:
- Ты совсем рехнулась! Ты что, хочешь навлечь на нас еще большие несчастья?
- Я не знала, государыня...
— Так знай!— сказала строго жена эмира и ушла в комнаты.
А госпожа дастарханщица, как змея с разбитой головой, не знала, на ком сорвать свою злость. Вдруг ее взгляд упал на Ойшу.
Это была девушка лет шестнадцати, высокая, с изящной фигуркой, белокожая, красивая, свежая лицом. Всего за каких-то месяца три до начала войны гиждуванский амлякдар подарил ее эмиру. Оценив ее красоту и изящество, мать эмира приказала поскорее отослать ее в загородный дворец и подготовить для эмира. Но сделать это не успели. Ойша от горя, тоски и слез заболела, слегла в постель, стала бредить. Ее несчастная мать, приехавшая вслед за ней, проводила бессонные ночи у ее изголовья. Наконец Ойша поправилась, подняла голову с подушки, но была еще очень худа и бледна. Поэтому ее оставили в покое, чтобы она немного пришла в себя. К счастью, она не увидела лица эмира. Произошла революция, и девушка избавилась от горького положения. Дастарханщица, которой мать эмира поручила «подготовить» Ойшу, уже с тех пор затаила злобу к ней. Теперь, увидев ее, она обрушила на нее весь свой гнев.
— Ойша!— закричала она.— Почему ты не пришла массировать ноги матушке-государыне? Тебе сказано было прийти?
— Не буду я массировать, сама массируй!— сказала вдруг Ойша и отвернулась.
— Что, что ты сказала, проклятая?
— Сама проклятая!— сказала Ойша, глядя на нее с ненавистью.--Ишь какая! Нашла себе служанку!
Для госпожи дастарханщицы, от которой и так уже шел чад, как от горящего масла, слова Ойши были что нож в сердце.
— Ну конечно, теперь ты так говоришь,— сказала она, стиснув зубы.— Как в поговорке: и Плешивый ударил, и Слепой ударил, и даже Муравей — и тот укусил! Теперь, когда его высочество эмир занят газаватом, всякий босяк, нищий хочет нам сесть на голову. Так, что ли?
— Не горячитесь, госпожа!— сказала мать Ойши, выступая вперед и загораживая дочь.— Нехорошо так. Хоть мы и нищие, мы такие же рабы божьи и правоверные, как и вы; и мы знаем себе цену и бережем свое достоинство.
Наплевать мне на ваше достоинство!— сказала дастарханщица и уже подняла кулак над головой Ойши, но кто-то задержал ее руку. Обернувшись, она увидела Оймулло Танбур, которая укоризненно качала головой.
— Нехорошо, госпожа!— сказала Оймулло.— Успокойтесь! Мы ведь уже не во дворце, а в чужом доме, вокруг нас красные войска...
Дастарханщица вырвала руку и напала на Оймулло:
— Вы теперь заодно с джадидами?
Убирайтесь!
Она хотела ударить Оймулло, но Ойша оттолкнула ее. Какая-то стряпуха набросилась на Ойшу, мать Ойши схватилась со стряпухой. Дастарханщица, оправившись от толчка, тоже напала на Ойшу и ее мать. Некоторые служанки приняли сторону Ойши, и началась потасовка, поднялся крик и шум.
— Эй, эй, что за шум?!— раздался голос Фирузы. — Эй, госпожа дастарханщица, придержите свои руки! Довольно, Ойша, хватит!
Этот повелительный голос заставил служанок прекратить драку.
— Что случилось? Почему ты плачешь?— спросила у Ойши Фируза.
— Она дерется,— сказала Ойша, показывая на дастарханщицу. Холуйка бессовестная!
— Надо им дать по рукам!— сказала мать Ойши.— Они хоть и сброшены с лошади, а из стремян ногу не вынимают!
— Кичатся своим «высочеством», которого нет!
— Правду говорят, что бык умрет, а свирепость остается!
Узнав, что дастарханщица по старой привычке подняла руку на служанок, Фируза сурово посмотрела на нее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Последние слова Фирузы вызвали всеобщее волнение.
— Почему, почему сюда придет посторонний мужчина?
— Зачем будет записывать в список?
— Кто такой Хайдаркул?
— Почему он придет на женскую половину?
— Ты, видно, не только сама стала джадидом, но хочешь и нас всех сделать джадидами?
— Мы — мусульманки и не отречемся от нашей веры! И так далее и тому подобное...
Фируза тотчас раскаялась в своих словах, растерялась и онемела. «Господи,— думала она,— как я нелепо поступила, как глупо, зачем сказала о списке? Как теперь добиться, чтобы они выслушали меня?..»
— Это что за крик?— сказала вышедшая из кухни высокая женщина, главная дастарханщица гарема.
Тяжелая, безобразная, нескладная, она только за свое умение распоряжаться и угодничать перед госпожами получила должность от матери эмира. В гареме ее боялись и сторонились. Даже теперь, когда эмир сбежал, а мать эмира стала бездомной, эта женщина не утратила своего высокомерия.
Услышав ее голос, женщины, что собрались вокруг Фирузы, замолчали и отошли в сторону.
— А это кто такая? Э, да ведь это наша девушка-водонос!— сказала она, сделав несколько шагов к Фирузе.— Зачем ты пришла? Мало тебе, что навлекла на головы мусульман такую беду, так еще пришла сеять смуту среди служанок ее высочества?
— Ваши высочества кончились вместе с Арком, с дворцом, со всем вашим гаремом!—сказала с презрительной усмешкой Фируза.—И все ваши интриги кончились, и все ваши интриганы пропали, а тех немногих, что еще остались, подобно вам, мы тоже уничтожим, госпожа дастарханщица! Да-да, собирайте ваш дастархан да читайте отходную молитву!
— Ой, я умру!— воскликнула одна из служанок. Дастарханщица от гнева и злобы то краснела, то зеленела; по привычке она хотела наброситься на Фирузу с кулаками, но вдруг кто-то потянул ее сзади за край платка. Дастарханщица обернулась и увидела, что старшая жена эмира, закусив губу, знаком приказывает ей замолчать. Она молча отступила назад, а жена эмира, выйдя вперед, учтиво поздоровалась с Фирузой.
— А, дочь моя, как поживаешь, здорова ли? Господин Хайдаркул тебе дядей приходится? Очень хорошо... Передай ему от нас поклон. Если он захочет составить списки, пожалуйста. Мы войдем в комнаты, там, из-за дверей, будет удобнее...
Фируза хотела что-то ответить, но снаружи ее позвали, и она сказала только:
— Хорошо сейчас я вернусь и все объясню.
После ее ухода жена эмира стала бранить дастарханщицу:
- Ты совсем рехнулась! Ты что, хочешь навлечь на нас еще большие несчастья?
- Я не знала, государыня...
— Так знай!— сказала строго жена эмира и ушла в комнаты.
А госпожа дастарханщица, как змея с разбитой головой, не знала, на ком сорвать свою злость. Вдруг ее взгляд упал на Ойшу.
Это была девушка лет шестнадцати, высокая, с изящной фигуркой, белокожая, красивая, свежая лицом. Всего за каких-то месяца три до начала войны гиждуванский амлякдар подарил ее эмиру. Оценив ее красоту и изящество, мать эмира приказала поскорее отослать ее в загородный дворец и подготовить для эмира. Но сделать это не успели. Ойша от горя, тоски и слез заболела, слегла в постель, стала бредить. Ее несчастная мать, приехавшая вслед за ней, проводила бессонные ночи у ее изголовья. Наконец Ойша поправилась, подняла голову с подушки, но была еще очень худа и бледна. Поэтому ее оставили в покое, чтобы она немного пришла в себя. К счастью, она не увидела лица эмира. Произошла революция, и девушка избавилась от горького положения. Дастарханщица, которой мать эмира поручила «подготовить» Ойшу, уже с тех пор затаила злобу к ней. Теперь, увидев ее, она обрушила на нее весь свой гнев.
— Ойша!— закричала она.— Почему ты не пришла массировать ноги матушке-государыне? Тебе сказано было прийти?
— Не буду я массировать, сама массируй!— сказала вдруг Ойша и отвернулась.
— Что, что ты сказала, проклятая?
— Сама проклятая!— сказала Ойша, глядя на нее с ненавистью.--Ишь какая! Нашла себе служанку!
Для госпожи дастарханщицы, от которой и так уже шел чад, как от горящего масла, слова Ойши были что нож в сердце.
— Ну конечно, теперь ты так говоришь,— сказала она, стиснув зубы.— Как в поговорке: и Плешивый ударил, и Слепой ударил, и даже Муравей — и тот укусил! Теперь, когда его высочество эмир занят газаватом, всякий босяк, нищий хочет нам сесть на голову. Так, что ли?
— Не горячитесь, госпожа!— сказала мать Ойши, выступая вперед и загораживая дочь.— Нехорошо так. Хоть мы и нищие, мы такие же рабы божьи и правоверные, как и вы; и мы знаем себе цену и бережем свое достоинство.
Наплевать мне на ваше достоинство!— сказала дастарханщица и уже подняла кулак над головой Ойши, но кто-то задержал ее руку. Обернувшись, она увидела Оймулло Танбур, которая укоризненно качала головой.
— Нехорошо, госпожа!— сказала Оймулло.— Успокойтесь! Мы ведь уже не во дворце, а в чужом доме, вокруг нас красные войска...
Дастарханщица вырвала руку и напала на Оймулло:
— Вы теперь заодно с джадидами?
Убирайтесь!
Она хотела ударить Оймулло, но Ойша оттолкнула ее. Какая-то стряпуха набросилась на Ойшу, мать Ойши схватилась со стряпухой. Дастарханщица, оправившись от толчка, тоже напала на Ойшу и ее мать. Некоторые служанки приняли сторону Ойши, и началась потасовка, поднялся крик и шум.
— Эй, эй, что за шум?!— раздался голос Фирузы. — Эй, госпожа дастарханщица, придержите свои руки! Довольно, Ойша, хватит!
Этот повелительный голос заставил служанок прекратить драку.
— Что случилось? Почему ты плачешь?— спросила у Ойши Фируза.
— Она дерется,— сказала Ойша, показывая на дастарханщицу. Холуйка бессовестная!
— Надо им дать по рукам!— сказала мать Ойши.— Они хоть и сброшены с лошади, а из стремян ногу не вынимают!
— Кичатся своим «высочеством», которого нет!
— Правду говорят, что бык умрет, а свирепость остается!
Узнав, что дастарханщица по старой привычке подняла руку на служанок, Фируза сурово посмотрела на нее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103