Оймулло не вполне было понятно написанное там, но она, с ее умом и догадливостью, быстро соображала, в чем дело.
— Ну, рассказывай, что там? — нетерпеливо спросила мать эмира.
— Все, что вы сказали, правда! — сказала Оймулло.— Здесь сообщается, что в Петербурге рабочие, дехкане и солдаты во главе с большевиками взяли в свои руки поводья государства. Власть перешла в руки Советов.
-- А кто это — Советы? — спросила мать эмира.
— Это, говорят, большевики.
— А большевой — это не один человек? Я думала - новый царь?
— Нет,— сказала Оймулло,— тут написано, что большевики взяли власть, — значит, это не один человек.
— Ну, пусть их! Несчастье на их головы! Пусть друг другу головы отъедают, а власть его высочества эмира пусть крепнет!
- Аминь! — сказала Оймулло.— Если суждено, их высочество завоюет весь мир!
— Дай бог! — сказала старуха, зевнув.— Ну ладно, бери газету и под каким-нибудь предлогом подбрось той «приблудной». Потом вернись. Но пусть наш разговор останется тайной! Мы знаем, что она читает газеты, но это надо доказать... Поняла?
— Поняла,— сказала Оймулло.— Читать газеты нехорошо... я поняла...
— Иди и сделай, что я приказала! Я хочу спать...
Оймулло поклонилась и пятясь вышла, сказав служанкам, что государыня уснула.
Ночь была темной, шел снег. Дворец и все его помещения, казалось, притихли, точно спрятались под белым покрывалом. Оймулло нечего было ждать еще каких-либо распоряжений, но она не пошла спать. В коридоре ее поджидала Фируза.
— Оим Шо ждет вас,— сказала она.
Она хочет спросить вас о революции в России.
— Откуда она знает? — удивилась Оймулло.
— В газете, наверное, вычитала,— улыбнулась Фируза.
— А где она берет газеты?
— Кто ищет, тот находит!
-- Ты и Оим Шо не оставила в покое? Хочешь, чтобы и она стала джадидом? - сказала Оймулло.
— Не обязательно стать джадидом,— возразила Фируза,— а газеты читать надо.
— Ей следует быть осторожней,— сказала Оймулло.
— Почему?
— А потому, что старуха узнала, что она читает газеты. Вот эту газету она стащила у эмира и велела мне подбросить Оим Шо.
Тут послышались чьи-то шаги, Оймулло умолкла, и обе они вошли в комнаты Оим Шо.
Поняв «хитрость» матери эмира, Оим Шо долго смеялась.
— Что она этим хочет доказать? — спрашивала она.
— Доказать, что ты читаешь газеты...
— Но ведь это не я ездила в загородный сад к эмиру и не я утащила у него эту газету... Ну, да пусть все беды посыплются на ее голову! Новости слышали?
— Слышала. Бунт в России. Но какое это имеет отношение к вам и ко мне?
Фируза, молчавшая до сих пор, вмешалась:
— Огонь, спаливший большой трон, может коснуться и нашего стульчика. Наш эмир силен, пока у него есть защита. Белый царь был его защитником и прибежищем, а когда этого не будет...
— Неизвестно, что будет...— сказала Оймулло.
— Будет такой день, когда я выйду из этой тесной золотой клетки,— сказала Оим Шо.
— Бог — наш владыка! — сказала Оймулло.— Будьте осторожны! Фируза, ты особенно. Если эмир начнет то, что задумал, нрав его переменится, и он не простит нам, маленьким людям...
— Знаю, раненая змея еще страшнее.
— Я не боюсь! — сказала Оим Шо.— Чем жить как в могиле, лучше уж умереть. Но я легко не дамся. Вот если бы джадиды приняли меня к себе, я бы в одну ночь подожгла Арк и загородный дворец.
— Вот оттого джадиды и не принимают вас к себе! Вы как нетерпеливый влюбленный:
Соловей, тоской исходим вместе — ты и я. Стонем, если нет от розы вести,— ты и я.
— Ну, уж вы и скажете! — пришла в восторг Оим Шо.— Я читала Возеха, он хорошо сказал про нас с вами:
Что ж опять коришь меня любовью ты, аскет?! Оба мы не знаем благочестья - ты и я.
— Терпение и выдержка! — сказала Оймулло.— Придет время, все успокоится, и вы еще увидите расцвет своего счастья. А теперь я уйду. Газету, как мне поручено, оставляю у вас. Хотите — уничтожьте, хотите — сохраните.
— Не уничтожу, пусть придут, пусть найдут! Я всю вину на них свалю! Но Оим Шо ошибалась. Узнав, что она читает газеты, что будто бы она
«заодно с джадидами», эмир рассердился. Он строго обошелся с ней, спрашивая, откуда у нее газета. Оим Шо попыталась свалить все на мать, доказывала, что это клевета, что все подстроено его матерью. Но не стал слушать, не поверил ей, сказал угрожающе, что, если опять в комнатах найдут газету, ей плохо будет. Оим Шо пыталась вернуть эмира, но ничего не вышло. Эмир, разгневавшись, ушел.
Оим Шо не испугалась, гнев охватил все ее существо. Служанки ей, что, прежде чем прийти к ней, эмир побывал у матери... Значит, пируха повинна в том, что он был груб с ней. Если так пойдет дальше, может наделать много бед. Эмир не очень умен, слушается мать как теленок... Нет, она, Оим Шо, так просто не сдастся! Пусть сначала мыть мира сгорит, превратится в пепел позвала свою самую любимую служанку, которой доверили ночью мы сделаем то, что задумали.
— Подожжем?
— Да, сожжем все, превратим в пепел! - сказала Оим Шо.— Слушай! В полночь, когда все уснут и все успокоится, встань потихоньку и иди в комнату с двумя дверями, выходящими в разные стороны. Из этой комнаты пройдешь через чуланчик в высокое помещение, обращенное на север. В эгом помещении много всякого добра, одеял, курпачи, помни это и не наткнись на что нибудь, не упади! Дальше будет чуланчик при покоях государыни, конечно, он заперт изнутри на цепочку. Ты принесешь с собой масляную тряпку, зажги ее и подсунь под дверь — внутрь. И все! Когда вернешься, получишь два золотых!
- Хорошо! — сказала девушка.
В эту ночь у дастарханщицы при покоях матери эмира, одной из самых приближенных и доверенных лиц государыни, были свои планы. После ужина матушка-государыня быстро прочитала последний намаз и велела готовить ей постель.
-- Не знаю, почему я стала такой соней,— сказала она, почесывая свое жирное тело.— Или это весна так размаривает человека?
— Это весна,— поддакивала дастарханщица,— весной здоровый человек делается сонливым, говорят. А государыня-матушка, слава богу, здорова, вот ее и клонит в сон.
Это очень хорошо. Не позвать ли Оймулло Танбур, чтобы убаюкала вас музыкой?
— Не надо,— сказала мать эмира, с помощью служанки стащила с себя платье, в одной рубашке легла в постель, и ее полное тело утонуло в пуховых одеялах.
Дастарханщица сказала служанкам, чтобы шли спать, оставила только самую надежную женщину и просидела с ней, болтая, почти до полуночи. Потом она встала, вошла в спальню, на цыпочках подошла к постели старухи и увидела, что та спит, мирно похрапывая. Тогда женщина подошла к двери чулана и осторожно открыла ее. Сердце ее сильно билось, руки дрожали, ведь без разрешения государыни никто не имел права войти в кладовую. Правда, она иногда заходила туда, но только по приказу старухи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Ну, рассказывай, что там? — нетерпеливо спросила мать эмира.
— Все, что вы сказали, правда! — сказала Оймулло.— Здесь сообщается, что в Петербурге рабочие, дехкане и солдаты во главе с большевиками взяли в свои руки поводья государства. Власть перешла в руки Советов.
-- А кто это — Советы? — спросила мать эмира.
— Это, говорят, большевики.
— А большевой — это не один человек? Я думала - новый царь?
— Нет,— сказала Оймулло,— тут написано, что большевики взяли власть, — значит, это не один человек.
— Ну, пусть их! Несчастье на их головы! Пусть друг другу головы отъедают, а власть его высочества эмира пусть крепнет!
- Аминь! — сказала Оймулло.— Если суждено, их высочество завоюет весь мир!
— Дай бог! — сказала старуха, зевнув.— Ну ладно, бери газету и под каким-нибудь предлогом подбрось той «приблудной». Потом вернись. Но пусть наш разговор останется тайной! Мы знаем, что она читает газеты, но это надо доказать... Поняла?
— Поняла,— сказала Оймулло.— Читать газеты нехорошо... я поняла...
— Иди и сделай, что я приказала! Я хочу спать...
Оймулло поклонилась и пятясь вышла, сказав служанкам, что государыня уснула.
Ночь была темной, шел снег. Дворец и все его помещения, казалось, притихли, точно спрятались под белым покрывалом. Оймулло нечего было ждать еще каких-либо распоряжений, но она не пошла спать. В коридоре ее поджидала Фируза.
— Оим Шо ждет вас,— сказала она.
Она хочет спросить вас о революции в России.
— Откуда она знает? — удивилась Оймулло.
— В газете, наверное, вычитала,— улыбнулась Фируза.
— А где она берет газеты?
— Кто ищет, тот находит!
-- Ты и Оим Шо не оставила в покое? Хочешь, чтобы и она стала джадидом? - сказала Оймулло.
— Не обязательно стать джадидом,— возразила Фируза,— а газеты читать надо.
— Ей следует быть осторожней,— сказала Оймулло.
— Почему?
— А потому, что старуха узнала, что она читает газеты. Вот эту газету она стащила у эмира и велела мне подбросить Оим Шо.
Тут послышались чьи-то шаги, Оймулло умолкла, и обе они вошли в комнаты Оим Шо.
Поняв «хитрость» матери эмира, Оим Шо долго смеялась.
— Что она этим хочет доказать? — спрашивала она.
— Доказать, что ты читаешь газеты...
— Но ведь это не я ездила в загородный сад к эмиру и не я утащила у него эту газету... Ну, да пусть все беды посыплются на ее голову! Новости слышали?
— Слышала. Бунт в России. Но какое это имеет отношение к вам и ко мне?
Фируза, молчавшая до сих пор, вмешалась:
— Огонь, спаливший большой трон, может коснуться и нашего стульчика. Наш эмир силен, пока у него есть защита. Белый царь был его защитником и прибежищем, а когда этого не будет...
— Неизвестно, что будет...— сказала Оймулло.
— Будет такой день, когда я выйду из этой тесной золотой клетки,— сказала Оим Шо.
— Бог — наш владыка! — сказала Оймулло.— Будьте осторожны! Фируза, ты особенно. Если эмир начнет то, что задумал, нрав его переменится, и он не простит нам, маленьким людям...
— Знаю, раненая змея еще страшнее.
— Я не боюсь! — сказала Оим Шо.— Чем жить как в могиле, лучше уж умереть. Но я легко не дамся. Вот если бы джадиды приняли меня к себе, я бы в одну ночь подожгла Арк и загородный дворец.
— Вот оттого джадиды и не принимают вас к себе! Вы как нетерпеливый влюбленный:
Соловей, тоской исходим вместе — ты и я. Стонем, если нет от розы вести,— ты и я.
— Ну, уж вы и скажете! — пришла в восторг Оим Шо.— Я читала Возеха, он хорошо сказал про нас с вами:
Что ж опять коришь меня любовью ты, аскет?! Оба мы не знаем благочестья - ты и я.
— Терпение и выдержка! — сказала Оймулло.— Придет время, все успокоится, и вы еще увидите расцвет своего счастья. А теперь я уйду. Газету, как мне поручено, оставляю у вас. Хотите — уничтожьте, хотите — сохраните.
— Не уничтожу, пусть придут, пусть найдут! Я всю вину на них свалю! Но Оим Шо ошибалась. Узнав, что она читает газеты, что будто бы она
«заодно с джадидами», эмир рассердился. Он строго обошелся с ней, спрашивая, откуда у нее газета. Оим Шо попыталась свалить все на мать, доказывала, что это клевета, что все подстроено его матерью. Но не стал слушать, не поверил ей, сказал угрожающе, что, если опять в комнатах найдут газету, ей плохо будет. Оим Шо пыталась вернуть эмира, но ничего не вышло. Эмир, разгневавшись, ушел.
Оим Шо не испугалась, гнев охватил все ее существо. Служанки ей, что, прежде чем прийти к ней, эмир побывал у матери... Значит, пируха повинна в том, что он был груб с ней. Если так пойдет дальше, может наделать много бед. Эмир не очень умен, слушается мать как теленок... Нет, она, Оим Шо, так просто не сдастся! Пусть сначала мыть мира сгорит, превратится в пепел позвала свою самую любимую служанку, которой доверили ночью мы сделаем то, что задумали.
— Подожжем?
— Да, сожжем все, превратим в пепел! - сказала Оим Шо.— Слушай! В полночь, когда все уснут и все успокоится, встань потихоньку и иди в комнату с двумя дверями, выходящими в разные стороны. Из этой комнаты пройдешь через чуланчик в высокое помещение, обращенное на север. В эгом помещении много всякого добра, одеял, курпачи, помни это и не наткнись на что нибудь, не упади! Дальше будет чуланчик при покоях государыни, конечно, он заперт изнутри на цепочку. Ты принесешь с собой масляную тряпку, зажги ее и подсунь под дверь — внутрь. И все! Когда вернешься, получишь два золотых!
- Хорошо! — сказала девушка.
В эту ночь у дастарханщицы при покоях матери эмира, одной из самых приближенных и доверенных лиц государыни, были свои планы. После ужина матушка-государыня быстро прочитала последний намаз и велела готовить ей постель.
-- Не знаю, почему я стала такой соней,— сказала она, почесывая свое жирное тело.— Или это весна так размаривает человека?
— Это весна,— поддакивала дастарханщица,— весной здоровый человек делается сонливым, говорят. А государыня-матушка, слава богу, здорова, вот ее и клонит в сон.
Это очень хорошо. Не позвать ли Оймулло Танбур, чтобы убаюкала вас музыкой?
— Не надо,— сказала мать эмира, с помощью служанки стащила с себя платье, в одной рубашке легла в постель, и ее полное тело утонуло в пуховых одеялах.
Дастарханщица сказала служанкам, чтобы шли спать, оставила только самую надежную женщину и просидела с ней, болтая, почти до полуночи. Потом она встала, вошла в спальню, на цыпочках подошла к постели старухи и увидела, что та спит, мирно похрапывая. Тогда женщина подошла к двери чулана и осторожно открыла ее. Сердце ее сильно билось, руки дрожали, ведь без разрешения государыни никто не имел права войти в кладовую. Правда, она иногда заходила туда, но только по приказу старухи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103