Не намерен стать и председателем Совета назиров. Но сам эмир эмиров удивится силе моей власти. Конечно, чтобы достичь ее, нужно уловить момент Запугать народ — вот первый шаг к достижению; тот, кто наводит страх,— тому и власть в руки... А я, хвала аллаху, умею запугивать.
Низамиддин не ожидал ничего подобного, сидел с разинутым от удивления ртом.
— Да,— промямлил он наконец,— запугивать вы умеете. Но кто вам даст это сделать? У вас нет почвы... Асад был в состоянии крайнего возбуждения; его лицо пылало, сердце гулко билось, он даже забыл, кто перед ним сидит, и продолжал говорить с такой же запальчивостью:
— Странный вы человек. Что я, спрашивать у кого-нибудь стану? А почву я создам себе сам, своим оружием. Чтоб запугать народ, с меня хватит и нынешнего моего положения. Младенцы будут умолкать в колыбели, услышав мое имя. Все будут трепетать. Слава устрашителя поможет сделать все, что я задумал. Дело большевиков потому и непрочно, что они не запугивают. Я это хорошо понял. А вы меня попрекаете недопониманием врага.
Низамиддин был потрясен. До сих пор он считал себя проницательным, всеведущим... Оказывается, он не понимал Асада. Никогда он не слышал откровенных речей — ни от кого из джадидов, на путь которых в свое время вступил. Нет, джадиды, даже лучшие из них, трусоваты, нерешительны, половинчаты. Они стремятся к власти, но бороться за нее не умеют. Они хотят, чтобы дехканам хорошо жилось, но чтобы что не задевало ни их собственности, ни их должностей. Да и вообще: пусть неимущие и простые рабочие стоят у их порога в смиренной позе, г почтительно сложенными на груди руками. Чтобы и овцы были целы, и полки сыты... Да, для захвата власти нужны решительные действия, сила, дпже жестокость. Хитрый Асад все это знает, оказывается, а он, Низамиддин, лишь сегодня понял...
Вот вы какой ловкач,— заговорил он наконец,— а я и не подозрении Верно говорят — не думай, что в лесу никого нет, там может оказаться тигр, я человек, но подхожу только тем, кто и мне подходит. Могу быть и острым мечом, и тигром...
Как для кого... Если вы поможете мне, буду другом... Как вы говорите, одной рукой в ладоши не хлопнешь...
— В моей дружбе можете не сомневаться. Тому порукой мои поступки и слова.
— Верно! Я на вас не в обиде. Я лишь вам объясняю, что народ должен иметь вождя. Если вы меня не поддержите, то появится кто-нибудь другой и возьмет в свои руки поводья. Неизвестно, каково вам тогда придется... Вы хотите что-то сказать?
— Да. Вчера, когда я пришел к Ходжаеву, там были Куйбышев и Хайдаркул...
— Хайдаркул?!
— Вот-вот, три туза сошлись... Их-то и остерегайтесь. Когда рука сжимается в кулак, она может крепко ударить. Куйбышев очень разгневан из-за ареста Асо, ну и... из-за этой, как ее... Ойши. Я опасаюсь, что эти незначительные события могут послужить в конце концов раскрытию наших тайных дел.
— Я же сказал, что освобожу Асо. Что касается Ойши, то я с ее согласия и даже по просьбе матери вступил с ней в брак. В наше время нет места насилию... Как говорится, сердце Зейнаб принадлежит только Зейнаб.
— Карим жалуется, говорит, что...
— Здесь Ойша, и здесь ее мать. Пусть пришлют кого-нибудь, чтобы спросить их обеих, как обстояло дело. Если женщины скажут, что я принудил Ойшу к браку, а она любит Карима, пожалуйста, они свободны. И я готов понести любое наказание...
Низамиддину оставалось только удивляться: зная все обстоятельства дела, он никак не мог поверить, что Ойша по собственной воле вышла за Махсума. Низамиддин даже не скрыл своего удивления:
— Изумительно! Вы просто волшебник!
— Что пользы от волшебства?! Нужно понимание. Искренней, пылкой любовью можно приручить даже диких зверей. А ваш покорный слуга уж не такой сухарь, как кажется.
Асад Махсум постепенно вырастал в глазах Низамиддина. «Могучий человек,— думал он,— что я рядом с ним!»
— Я вижу — вы очень сильный человек,— угодливо сказал он,— вам нет равных. Потому-то и боюсь за вас. Неприятности могут обрушиться с неожиданной стороны, погубить ваше дело. Я от души желаю вам удачи, а потому должен предупредить: Файзулла Ходжаев и Куйбышев точат на вас зубы, по их приказу создана контрольная комиссия... В ближайшие дни начнется расследование вашей деятельности.
Асад сидел с каменным лицом.
— Кто в составе комиссии? — резко спросил он. Низамиддин назвал и, помолчав немного, сказал:
— Их интересует также, при каких обстоятельствах сдался курбаши Джаббар со своими людьми.
— Вижу, что курбаши придется укротить... Низамиддин не понял:
— Что, что, Джаббар не согласен на ваши условия?
— Не совсем так...— Асад раздраженно пожал плечами.— Но этот упрямый и невежественный человек может все дело испортить, по невежеству выболтает нашу тайну...
— Ну, в таком случае надо немедленно от него избавиться, уничтожить!
— Конечно! — подхватил молчавший до того Исмат-джан.— Меньше сора, меньше грязи — воздух чище.
— Хорошо,— сказал Асад, обращаясь к Низамиддину,— вы скажите в ЧК, что я все сделаю, как надо, но расстрелять должны они, это их обязанность!
— Да, да!
Тут из передней раздался легкий предупреждающий кашель, и в дверях появился Сайд Пахлаван.
— Пришел уполномоченный от джигитов курбаши, спрашивает вас,— обратился он к Махсуму.
— Я сейчас приду,— сказал тот, надевая шапку,— может, и вы хотите с ним поговорить?
— Э, нет! — решительно сказал Низамиддин.— Сами договоритесь и возвращайтесь сюда!
Асад Махсум загадочно, многозначительно улыбнулся и вышел из комнаты.
Асо был заключен в помещение, которое совсем не походило на тюрьму. Дворик этой тюрьмы примыкал к большому дому в саду Дилькушо. Состояла она из двух больших комнат, одна из них была предоставлена личной охране Махсума, вторая — без окон и с одной только дверью — для арестованных по не очень важным делам. Свет и воздух проникали в комнату лишь через небольшие отверстия, прорезанные в стене почти под самым потолком.
При эмире в этом дворике жили сокольничие. Они занимали первую комнату, во второй, что без окон, держали ловчих птиц.
Асо пробыл в ней трое суток. Он спал в дальнем углу; на сено и солому, служившие ему постелью, чья-то заботливая рука бросила еще потертую кошму, к тому же выдали ему и подушку. Хватало ему и посуды: у входа стояли глиняный кувшин, наполненный водой, и чугунный чайник. В нише над головой находились миска и пиала.
Первую ночь Асо провел в обществе трех ни в чем не повинных крестьян из Вабкента. Воины Асада потребовали у них, неизвестно за что, денег. Денег у дехкан не было, тогда их обвинили в басмачестве и арестовали.
Самый молодой из этой тройки только месяц назад женился. Он был очень влюблен в свою жену и тяжело переживал разлуку. Вспоминая о ней, он горько плакал всю ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Низамиддин не ожидал ничего подобного, сидел с разинутым от удивления ртом.
— Да,— промямлил он наконец,— запугивать вы умеете. Но кто вам даст это сделать? У вас нет почвы... Асад был в состоянии крайнего возбуждения; его лицо пылало, сердце гулко билось, он даже забыл, кто перед ним сидит, и продолжал говорить с такой же запальчивостью:
— Странный вы человек. Что я, спрашивать у кого-нибудь стану? А почву я создам себе сам, своим оружием. Чтоб запугать народ, с меня хватит и нынешнего моего положения. Младенцы будут умолкать в колыбели, услышав мое имя. Все будут трепетать. Слава устрашителя поможет сделать все, что я задумал. Дело большевиков потому и непрочно, что они не запугивают. Я это хорошо понял. А вы меня попрекаете недопониманием врага.
Низамиддин был потрясен. До сих пор он считал себя проницательным, всеведущим... Оказывается, он не понимал Асада. Никогда он не слышал откровенных речей — ни от кого из джадидов, на путь которых в свое время вступил. Нет, джадиды, даже лучшие из них, трусоваты, нерешительны, половинчаты. Они стремятся к власти, но бороться за нее не умеют. Они хотят, чтобы дехканам хорошо жилось, но чтобы что не задевало ни их собственности, ни их должностей. Да и вообще: пусть неимущие и простые рабочие стоят у их порога в смиренной позе, г почтительно сложенными на груди руками. Чтобы и овцы были целы, и полки сыты... Да, для захвата власти нужны решительные действия, сила, дпже жестокость. Хитрый Асад все это знает, оказывается, а он, Низамиддин, лишь сегодня понял...
Вот вы какой ловкач,— заговорил он наконец,— а я и не подозрении Верно говорят — не думай, что в лесу никого нет, там может оказаться тигр, я человек, но подхожу только тем, кто и мне подходит. Могу быть и острым мечом, и тигром...
Как для кого... Если вы поможете мне, буду другом... Как вы говорите, одной рукой в ладоши не хлопнешь...
— В моей дружбе можете не сомневаться. Тому порукой мои поступки и слова.
— Верно! Я на вас не в обиде. Я лишь вам объясняю, что народ должен иметь вождя. Если вы меня не поддержите, то появится кто-нибудь другой и возьмет в свои руки поводья. Неизвестно, каково вам тогда придется... Вы хотите что-то сказать?
— Да. Вчера, когда я пришел к Ходжаеву, там были Куйбышев и Хайдаркул...
— Хайдаркул?!
— Вот-вот, три туза сошлись... Их-то и остерегайтесь. Когда рука сжимается в кулак, она может крепко ударить. Куйбышев очень разгневан из-за ареста Асо, ну и... из-за этой, как ее... Ойши. Я опасаюсь, что эти незначительные события могут послужить в конце концов раскрытию наших тайных дел.
— Я же сказал, что освобожу Асо. Что касается Ойши, то я с ее согласия и даже по просьбе матери вступил с ней в брак. В наше время нет места насилию... Как говорится, сердце Зейнаб принадлежит только Зейнаб.
— Карим жалуется, говорит, что...
— Здесь Ойша, и здесь ее мать. Пусть пришлют кого-нибудь, чтобы спросить их обеих, как обстояло дело. Если женщины скажут, что я принудил Ойшу к браку, а она любит Карима, пожалуйста, они свободны. И я готов понести любое наказание...
Низамиддину оставалось только удивляться: зная все обстоятельства дела, он никак не мог поверить, что Ойша по собственной воле вышла за Махсума. Низамиддин даже не скрыл своего удивления:
— Изумительно! Вы просто волшебник!
— Что пользы от волшебства?! Нужно понимание. Искренней, пылкой любовью можно приручить даже диких зверей. А ваш покорный слуга уж не такой сухарь, как кажется.
Асад Махсум постепенно вырастал в глазах Низамиддина. «Могучий человек,— думал он,— что я рядом с ним!»
— Я вижу — вы очень сильный человек,— угодливо сказал он,— вам нет равных. Потому-то и боюсь за вас. Неприятности могут обрушиться с неожиданной стороны, погубить ваше дело. Я от души желаю вам удачи, а потому должен предупредить: Файзулла Ходжаев и Куйбышев точат на вас зубы, по их приказу создана контрольная комиссия... В ближайшие дни начнется расследование вашей деятельности.
Асад сидел с каменным лицом.
— Кто в составе комиссии? — резко спросил он. Низамиддин назвал и, помолчав немного, сказал:
— Их интересует также, при каких обстоятельствах сдался курбаши Джаббар со своими людьми.
— Вижу, что курбаши придется укротить... Низамиддин не понял:
— Что, что, Джаббар не согласен на ваши условия?
— Не совсем так...— Асад раздраженно пожал плечами.— Но этот упрямый и невежественный человек может все дело испортить, по невежеству выболтает нашу тайну...
— Ну, в таком случае надо немедленно от него избавиться, уничтожить!
— Конечно! — подхватил молчавший до того Исмат-джан.— Меньше сора, меньше грязи — воздух чище.
— Хорошо,— сказал Асад, обращаясь к Низамиддину,— вы скажите в ЧК, что я все сделаю, как надо, но расстрелять должны они, это их обязанность!
— Да, да!
Тут из передней раздался легкий предупреждающий кашель, и в дверях появился Сайд Пахлаван.
— Пришел уполномоченный от джигитов курбаши, спрашивает вас,— обратился он к Махсуму.
— Я сейчас приду,— сказал тот, надевая шапку,— может, и вы хотите с ним поговорить?
— Э, нет! — решительно сказал Низамиддин.— Сами договоритесь и возвращайтесь сюда!
Асад Махсум загадочно, многозначительно улыбнулся и вышел из комнаты.
Асо был заключен в помещение, которое совсем не походило на тюрьму. Дворик этой тюрьмы примыкал к большому дому в саду Дилькушо. Состояла она из двух больших комнат, одна из них была предоставлена личной охране Махсума, вторая — без окон и с одной только дверью — для арестованных по не очень важным делам. Свет и воздух проникали в комнату лишь через небольшие отверстия, прорезанные в стене почти под самым потолком.
При эмире в этом дворике жили сокольничие. Они занимали первую комнату, во второй, что без окон, держали ловчих птиц.
Асо пробыл в ней трое суток. Он спал в дальнем углу; на сено и солому, служившие ему постелью, чья-то заботливая рука бросила еще потертую кошму, к тому же выдали ему и подушку. Хватало ему и посуды: у входа стояли глиняный кувшин, наполненный водой, и чугунный чайник. В нише над головой находились миска и пиала.
Первую ночь Асо провел в обществе трех ни в чем не повинных крестьян из Вабкента. Воины Асада потребовали у них, неизвестно за что, денег. Денег у дехкан не было, тогда их обвинили в басмачестве и арестовали.
Самый молодой из этой тройки только месяц назад женился. Он был очень влюблен в свою жену и тяжело переживал разлуку. Вспоминая о ней, он горько плакал всю ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103