Двенадцать ворот Бухары
Роман
(таджик.)
Ранняя осень, день на исходе. Золотой поднос солнца докатился уже до края синей скатерти неба, жара спадала.
Снизу, от реки Зеравшан, прилетал приятный свежий ветер, продувая обширную равнину, поделенную на части рядами деревьев — джиды, урюка, тутовника. Полный труда, забот и беспокойства день подходил к концу. С кетменями и лопатами в руках, гоня перед собой рабочий скот, дехкане возвращались в кишлак. Усталые, голодные, они словно только и ждали этого вечернего часа, чтобы покинуть поле и поскорее уйти домой. Лишь некоторые из них, вроде Сайда Пахлавана с сыном, еще продолжали копаться на своей бахче. Проходя мимо, дехкане приветствовали Сайда:
— Не уставайте, Пахлаван! Пусть ваша бахча принесет добрый урожай!
— Дай бог вам здоровья! — отвечал Пахлаван, переходя от одной грядки к другой.
Когда солнце село и по земле побежали ночные тени, Пахлаван наконец окончил работу и вышел на край участка — к куче сорванных дынь.
— Ладно, Мирак, давай кончать! — сказал он сыну.— Этого достаточно, чтобы завтра отвезти на базар. Хорошо, если тебе удастся все продать.
— Как судьбе будет угодно! — отвечал Мирак.— Завтра, если повезет, базар принесет нам удачу!
Поглаживая окладистую с проседью бороду, отец посмотрел на бедный, украшенный множеством заплат халат сына и покачал головой.
— Кто знает... На все воля божья! — сказал он.— В этом году дыни хорошо уродились везде, и много найдется таких, как ты, сынок, кто надеется на удачу.
— Но таких дынь «калябури» и «амири», как у нас, ни у кого нет! — сказал Мирак уверенно.— Я выеду рано утром, папа, все дыни распродам и вернусь.
Пахлаван снова с сомнением покачал головой. Но Мирак, гордый и довольный поручением, был полон надежд.
— Вы только взгляните — вот дыня так уж дыня! Ей-богу, даже слепой даст теньгу и заберет две таких.
— Времена нынче тяжелые, сынок,— сказал Пахлаван задумчиво. По умному лицу его пробежала печальная улыбка.— Люди Обнищали, обезденежели. Сейчас таких транжир, как ты думаешь, нет. Люди не знают, как свести концы с концами.
— Ну, а если в Бухару отвезти наши дыни?
— Что говорить о Бухаре?! Во-первых, народ в Бухаре живет не лучше, чем в Кагане. Здесь у нас рабочие на заводе и на железной дороге все-таки имеют кое-какой заработок, они обеспечены и без разговоров купят все, что привезешь. Да и неспокойно в окрестностях Бухары с тех пор, как эмир стал врагом России. Говорят, что воины афганского падишаха и эмирские львята засели возле кишлаков Кари и Ширбадан и никого не пропускают. А уж если увидят такого мальчишку, как ты, непременно пристанут, как муха к сладкому. С ними бороться трудно — если и убьют, никто ничего не посмеет сказать. Нет, в Каган вези — в Кагане пока безопасно.
— Хорошо, папа, я поеду в Каган,— сказал Мирак и, помолчав, спросил: — А почему эмир сделался врагом русских?
Разве русские плохие?
— Эх, сынок,— сказал Сайд Пахлаван, оглядываясь,— ты еще молод, не знаешь жизни, не знаешь, чего хотят русские, чего хочет эмир. Подрастешь — узнаешь... Нынче такие понятия, как справедливость, забота о благе народа, стали редкостью, как яйца птицы Анко, которой и на свете — нет. Нам, простым людям, нужна справедливая власть, которая прислушивалась бы к голосу народа, откликалась на его нужды. Пусть хоть козлом будет, лишь бы молоко давал, как говорится! А эмир нехорошо сделал, не помогли ему и ученые муллы. Дай бог, чтобы все скорей кончилось. Вот теперь люди в Бухаре остались без ситца, без спичек, без керосина и без сахара. Все это мы получали из России. А теперь ничего этого нет. Хорошо, хоть в лавках Кагана можно иногда найти кое-что, а то и у нас ничего бы не было.
— У нас есть дыни, пшеница, джугара,— возразил, словно утешая отца, Мирак.
— У нас и долги есть! — сказал Пахлаван.
— Ну, если будет война, а потом придет свобода, тот, кому вы должны, сгинет!
— С чего ты это взял?
— Ребята говорят...
Пахлаван в изумлении качал головой.
—Да, папа,— сказал Мирак многозначительно, желая показать отцу, что он что-то знает,— ребята говорят, что будет война. Это правда?
— Бог знает,— сказал Пахлаван й потом добавил: — Если начнется война, польется кровь, за грех одного погибнут сотни...
— А кто сильней — эмир или русские?..
Пахлаван не успел ответить на вопрос сына: поблизости послышался кашель, и из темноты, как призрак, появился человек. Русские сильней, конечно! — сказал пришелец.
Пахлаван, который ничего не боялся, так как, по его словам, «родился на день раньше страха», сейчас, услышав эти слова и увидев вышедшего из тьмы человека, испугался немного. Пришелец не был местным жителем Пахлаван никогда не видел его здесь. Это был человек среднего роста, худощавый, длиннолицый, с большой бородой. На голове чалма, как у муллы, одет в поношенный халат, под которым гимнастерка и галифе, на ногах ичиги с калошами. Плеть, которую он держал в руке, свидетельствовала о том, что он привык ездить верхом, однако по тому, как он устало опустился на землю рядом с Пахлаваном и с наслаждением вытянул ноги, видно было, что он долго шел. Голос его был груб, неприятен, движения быстры и решительны.
— Ассалом алейкум! — сказал он, усевшись и протягивая Пахлавану руку.— Вы не ждали гостя, а бог вам прислал его.
Слава господу, да пошлет он вам добра и успеха!
Пахлаван кончиками пальцев дотронулся до его руки, отвечая, как положено. Мирак сидел удивленный, раскрыв рот.
— Я помешал вашей интересной беседе — вы так оживленно разговаривали...
— О чем говорит крестьянин на бахче? Только о том, как прожить,— сказал Пахлаван.— Парень должен завтра рано утром отвезти на базар дыни и раздумывает, куда ехать. Вот потому-то и задает такие глупые ребячьи вопросы, только голову отцу морочит.
— Не бойтесь меня,— сказал неизвестный.— Яне сыщик, не шпион, мне нет никакого дела до вас и ваших разговоров. Я случайно услышал вопрос вашего сына и вмешался. Извините.— Помолчав, он добавил: — Я нездешний, иду издалека. Нукеры эмира отняли у меня коня, я сам едва спасся и почти весь путь... большую часть пути проделал пешком. Это кишлак Кули Хавок?
— Кули Хавок.
Незнакомец вздохнул с облегчением.
— Живет в этом кишлаке Наим Перец?
Этот вопрос усугубил подозрения Пахлавана: Наим Перец считался в кишлаке скандалистом и хулиганом. За резкость, за то, что говорил людям в лицо дерзкие, обидные слова, его прозвали «Перцем», и порядочные люди старались его обходить. Кроме воров и хулиганов, в доме у него никто не бывал. Сам он воровством и разбоем не занимался, но все знали, что он водится с ворами, прячет награбленное добро и потом сбывает его... Вот почему Пахлаван подумал, что если бы пришелец был порядочным человеком, он не спрашивал бы о Найме Перце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Роман
(таджик.)
Ранняя осень, день на исходе. Золотой поднос солнца докатился уже до края синей скатерти неба, жара спадала.
Снизу, от реки Зеравшан, прилетал приятный свежий ветер, продувая обширную равнину, поделенную на части рядами деревьев — джиды, урюка, тутовника. Полный труда, забот и беспокойства день подходил к концу. С кетменями и лопатами в руках, гоня перед собой рабочий скот, дехкане возвращались в кишлак. Усталые, голодные, они словно только и ждали этого вечернего часа, чтобы покинуть поле и поскорее уйти домой. Лишь некоторые из них, вроде Сайда Пахлавана с сыном, еще продолжали копаться на своей бахче. Проходя мимо, дехкане приветствовали Сайда:
— Не уставайте, Пахлаван! Пусть ваша бахча принесет добрый урожай!
— Дай бог вам здоровья! — отвечал Пахлаван, переходя от одной грядки к другой.
Когда солнце село и по земле побежали ночные тени, Пахлаван наконец окончил работу и вышел на край участка — к куче сорванных дынь.
— Ладно, Мирак, давай кончать! — сказал он сыну.— Этого достаточно, чтобы завтра отвезти на базар. Хорошо, если тебе удастся все продать.
— Как судьбе будет угодно! — отвечал Мирак.— Завтра, если повезет, базар принесет нам удачу!
Поглаживая окладистую с проседью бороду, отец посмотрел на бедный, украшенный множеством заплат халат сына и покачал головой.
— Кто знает... На все воля божья! — сказал он.— В этом году дыни хорошо уродились везде, и много найдется таких, как ты, сынок, кто надеется на удачу.
— Но таких дынь «калябури» и «амири», как у нас, ни у кого нет! — сказал Мирак уверенно.— Я выеду рано утром, папа, все дыни распродам и вернусь.
Пахлаван снова с сомнением покачал головой. Но Мирак, гордый и довольный поручением, был полон надежд.
— Вы только взгляните — вот дыня так уж дыня! Ей-богу, даже слепой даст теньгу и заберет две таких.
— Времена нынче тяжелые, сынок,— сказал Пахлаван задумчиво. По умному лицу его пробежала печальная улыбка.— Люди Обнищали, обезденежели. Сейчас таких транжир, как ты думаешь, нет. Люди не знают, как свести концы с концами.
— Ну, а если в Бухару отвезти наши дыни?
— Что говорить о Бухаре?! Во-первых, народ в Бухаре живет не лучше, чем в Кагане. Здесь у нас рабочие на заводе и на железной дороге все-таки имеют кое-какой заработок, они обеспечены и без разговоров купят все, что привезешь. Да и неспокойно в окрестностях Бухары с тех пор, как эмир стал врагом России. Говорят, что воины афганского падишаха и эмирские львята засели возле кишлаков Кари и Ширбадан и никого не пропускают. А уж если увидят такого мальчишку, как ты, непременно пристанут, как муха к сладкому. С ними бороться трудно — если и убьют, никто ничего не посмеет сказать. Нет, в Каган вези — в Кагане пока безопасно.
— Хорошо, папа, я поеду в Каган,— сказал Мирак и, помолчав, спросил: — А почему эмир сделался врагом русских?
Разве русские плохие?
— Эх, сынок,— сказал Сайд Пахлаван, оглядываясь,— ты еще молод, не знаешь жизни, не знаешь, чего хотят русские, чего хочет эмир. Подрастешь — узнаешь... Нынче такие понятия, как справедливость, забота о благе народа, стали редкостью, как яйца птицы Анко, которой и на свете — нет. Нам, простым людям, нужна справедливая власть, которая прислушивалась бы к голосу народа, откликалась на его нужды. Пусть хоть козлом будет, лишь бы молоко давал, как говорится! А эмир нехорошо сделал, не помогли ему и ученые муллы. Дай бог, чтобы все скорей кончилось. Вот теперь люди в Бухаре остались без ситца, без спичек, без керосина и без сахара. Все это мы получали из России. А теперь ничего этого нет. Хорошо, хоть в лавках Кагана можно иногда найти кое-что, а то и у нас ничего бы не было.
— У нас есть дыни, пшеница, джугара,— возразил, словно утешая отца, Мирак.
— У нас и долги есть! — сказал Пахлаван.
— Ну, если будет война, а потом придет свобода, тот, кому вы должны, сгинет!
— С чего ты это взял?
— Ребята говорят...
Пахлаван в изумлении качал головой.
—Да, папа,— сказал Мирак многозначительно, желая показать отцу, что он что-то знает,— ребята говорят, что будет война. Это правда?
— Бог знает,— сказал Пахлаван й потом добавил: — Если начнется война, польется кровь, за грех одного погибнут сотни...
— А кто сильней — эмир или русские?..
Пахлаван не успел ответить на вопрос сына: поблизости послышался кашель, и из темноты, как призрак, появился человек. Русские сильней, конечно! — сказал пришелец.
Пахлаван, который ничего не боялся, так как, по его словам, «родился на день раньше страха», сейчас, услышав эти слова и увидев вышедшего из тьмы человека, испугался немного. Пришелец не был местным жителем Пахлаван никогда не видел его здесь. Это был человек среднего роста, худощавый, длиннолицый, с большой бородой. На голове чалма, как у муллы, одет в поношенный халат, под которым гимнастерка и галифе, на ногах ичиги с калошами. Плеть, которую он держал в руке, свидетельствовала о том, что он привык ездить верхом, однако по тому, как он устало опустился на землю рядом с Пахлаваном и с наслаждением вытянул ноги, видно было, что он долго шел. Голос его был груб, неприятен, движения быстры и решительны.
— Ассалом алейкум! — сказал он, усевшись и протягивая Пахлавану руку.— Вы не ждали гостя, а бог вам прислал его.
Слава господу, да пошлет он вам добра и успеха!
Пахлаван кончиками пальцев дотронулся до его руки, отвечая, как положено. Мирак сидел удивленный, раскрыв рот.
— Я помешал вашей интересной беседе — вы так оживленно разговаривали...
— О чем говорит крестьянин на бахче? Только о том, как прожить,— сказал Пахлаван.— Парень должен завтра рано утром отвезти на базар дыни и раздумывает, куда ехать. Вот потому-то и задает такие глупые ребячьи вопросы, только голову отцу морочит.
— Не бойтесь меня,— сказал неизвестный.— Яне сыщик, не шпион, мне нет никакого дела до вас и ваших разговоров. Я случайно услышал вопрос вашего сына и вмешался. Извините.— Помолчав, он добавил: — Я нездешний, иду издалека. Нукеры эмира отняли у меня коня, я сам едва спасся и почти весь путь... большую часть пути проделал пешком. Это кишлак Кули Хавок?
— Кули Хавок.
Незнакомец вздохнул с облегчением.
— Живет в этом кишлаке Наим Перец?
Этот вопрос усугубил подозрения Пахлавана: Наим Перец считался в кишлаке скандалистом и хулиганом. За резкость, за то, что говорил людям в лицо дерзкие, обидные слова, его прозвали «Перцем», и порядочные люди старались его обходить. Кроме воров и хулиганов, в доме у него никто не бывал. Сам он воровством и разбоем не занимался, но все знали, что он водится с ворами, прячет награбленное добро и потом сбывает его... Вот почему Пахлаван подумал, что если бы пришелец был порядочным человеком, он не спрашивал бы о Найме Перце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103