Вот я и решила сегодня, мне» самой каждый день плов надоел .. Вот чищу маш, а левая бровь так и моргается, так и дергается... Откуда, думаю, радость ко мне придет, тут и появились... Идемте, идемте! Ойша-джан, какая гостья у нас!
Ойша стояла в дверях передней. Нарядная, веселая, она излучала радость. На ней было прелестное платье из маргеланского атласа, так начинаемого ханского.
Волосы заплетены в мелкие косички. Голову украшала шитая золотом тюбетейка с восемью шишечками. В ушах сверкали алмазные серьги с длинными подвесками, на пальцах — драгоценные кольца.
Фируза-джан, как я счастлива, что вы пришли! — воскликнула Ойша, бросившись ей на шею.— Пришли все же. А я уж подумала, что все от нас... Спасибо, спасибо!
Фируза старалась улыбаться, бормотала что-то невнятное, совсем расширилась.
Ойша пригласила ее в роскошно убранную комнату. Туркменский, согнанный лучшими мастерами, покрывал весь пол. Повсюду были раскиданы гюфячки, шелковые и бархатные покрывала, подушки из пуха. В дальнем углу возвышалась металлическая кровать с шишечками; в нишах поблескивала дорогая фарфоровая и медная посуда; на стене над кроватью висели револьверы и сабли. Высокое зеркало — от пола до потолка — стояло недалеко от двери. Только в самых богатых домах в ту пору можно было увидеть такие тюлевые занавеси, как те, что висели на трех широких окнах с разноцветными стеклами — зелеными, желтыми, красными...
Войдя в комнату, молодые женщины снова обменялись приветствиями. Потом наступило неловкое молчание: видно, никто не знал, с чего начать разговор. Фируза была в недоумении: поздравлять ли Ойшу, а может, нужно утешить ее или сказать о Кариме... Ойша тоже была смущена, угнетена какой-то мыслью.
Молчание нарушила Раджаб-биби, вошедшая вслед за ними:
— Видите ли брата моего Хайдаркула? Как он поживает?
— Хорошо, работает...— Поколебавшись мгновение, Фируза добавила: — Но, конечно, все эти события расстроили его, взволновали.
— Такова судьба,— вздохнула старуха.— Думали разве мы, что так повернется. Ехали в Гиждуван веселые, на свадьбу... Бедный Карим погиб от пули басмача, а нас Махсум сюда привез... Днем и ночью Ойше об одном твердил: будь моей женой! Сватов прислал... Добился своего, совершили брачный обряд... Любит он Ойшу, уж как любит! На руках носит, насмотреться не может. Взрослый мужчина влюбился, как мальчик. К каждому слову ее прислушивается. Скажет ему Ойша: «Умри»,— умрет.
— А сама Ойша? — нетерпеливо перебила Фируза.
— Что ж... и Ойша... Молодая ведь. Такое внимание, такую нежность почувствовала...
И тут заговорила Ойша:
— Что мне было делать, сестра? Видно, суждено. Тут рука божья. Отняла Карима, дала Махсума. Я поняла это и смирилась. Бедный Карим, мученик, погиб во цвете лет. Я каждый день молюсь за него... Да пребудет его душа в раю!
«Вот как,— подумала Фируза,— Махсум обманул их, сказал, что Карим умер. Сумел, коварный, завладеть сердцем девушки...»
Фирузе не хотелось сразу нарушить их покой, и она решила пока не открывать правду.
— А что, Махсум и впрямь может крепко полюбить? — спросила она.
— О, еще как! — пылко воскликнула Ойша.— Я думаю, никто не может с ним сравниться, быть таким нежным и страстным.
Сначала я возненавидела его, да и всех мужчин. Я не могла забыть Карима. Но Махсум обращался со мной так бережно, так осторожно и мягко, что покорил мое сердце. Я обо всем забыла и полюбила так же горячо.
Ойша оборвала свою пламенную речь, замолчала.
— Мы знаем, что Махсум бывает жесток,— сказала Раджаб-биби,— что с его камчи капает кровь и все его боятся. Но с Ойшой это другой человек... добрый, любящий, мягкий. Он ей прощает все ее капризы. Недаром говорят, что добрым словом можно и змею приручить. Вот это ему удалось. Я понимаю, что мой брат гневается на меня, между ним и Махсумом нет согласия... Но, если аллаху будет угодно, может случиться, что благодаря Ойше враги помирятся.
— О нет! Этого не будет! — воскликнула Фируза.— Хорошо, что наш зять по душе вам пришелся, пусть ваша дочь будет с ним счастлива, дай бог дожить им до старости, детей родить... Но много плохого он делает... У этого человека ни совести нет, ни благородства...
— А что он такого сделал? — спросила Ойша недовольным тоном.
— А хотя бы то, что он моего мужа Асо уже неделю держит в тюрьме! И это еще не самое страшное из того, что он сделал.
— Асо-джана?! — воскликнули разом мать и дочь.
— Да, его! И это из-за вас. Ойша удивлялась все больше:
— Из-за меня?
— Да, из-за вас! Когда Карим, раненый, упал с коня, Асо поднял его, привез в Бухару, положил в больницу. Там его вылечили...
— Что, что? — вскрикнула Ойша, смертельно побледнев.— Карим-джан жив?
— О аллах! Карим-джан жив! — воскликнула и Раджаб-биби.— Где он?
— Сейчас он далеко, уехал подлечиться... Не знаю, куда его отправили.
Ойша рыдала, всплескивая руками:
— О Карим-джан, о Карим-джан!
— Теперь уж горю не поможешь... Значит, не судьба! Махсум обманул тебя, но, так или иначе, он твой муж, ты примирилась с этим и живи г ним. Но он арестовал Асо, и если ты хочешь сохранить нашу дружбу, то сегодня же ночью скажи своему мужу, чтобы он освободил его. Карим далеко, да и вообще он вам мешать не будет...
- Ха, браво! — раздался голос Махсума.
Женщины были так взволнованы разговором, что и не заметили, как он пошел.
Добро пожаловать, Фируза-ханум. Я сам хотел встретиться с вами, покаяться в своих провинностях и попросить у вас прощения. А все по мои помощнички! Я В последние дни был очень занят, отсутствовал, не педнл, что здесь происходит. Сейчас только навел справки, узнав о вашем приезде. Оказывается, эти непутевые все еще держат Асо взаперти. Ну, да он не арестантом, гостем был.
Фирузу потрясли двуличие и наглость этого человека, ненависть 1 жала горло, она не могла произнести ни слова. Но наконец взяла себя в руки и спокойно сказала:
Я пришла не из-за Асо... Хочу вас поздравить.
О! — сказал Махсум.— Какая честь для нас, спасибо! — С этими «ломами он встал из уважения к Раджаб-биби, которая поднялась, чтобы пойти за угощением.— Дорогая Ойша, ты цени эту честь, твоя старшая до небес вознесла нашу голову, но и в сердце вонзила острый нож. Ночь не было у нас свадебного пира, хоть и совершили мы брачный обряд я навсегда раб этой красавицы.
Уж вы скажете!.. — пробормотала смущенная Ойша и выскочила глядя ей вслед.— Жизнь отдать готов я. Вы конечно, считаете меня обманщиком. Воля ваша, думайте что угодно. Но клянусь Кораном, я полюбил ее с первого взгляда. Трудно выразить словами, как я ее люблю. Моя великая, чистая любовь и привлекла ее ко мне, и она согласилась стать моей. Больше мне ничего не надо! С ней я ничего не боюсь!
Фируза была в смятении. Он говорил с таким жаром, что она поверила в искренность его чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Ойша стояла в дверях передней. Нарядная, веселая, она излучала радость. На ней было прелестное платье из маргеланского атласа, так начинаемого ханского.
Волосы заплетены в мелкие косички. Голову украшала шитая золотом тюбетейка с восемью шишечками. В ушах сверкали алмазные серьги с длинными подвесками, на пальцах — драгоценные кольца.
Фируза-джан, как я счастлива, что вы пришли! — воскликнула Ойша, бросившись ей на шею.— Пришли все же. А я уж подумала, что все от нас... Спасибо, спасибо!
Фируза старалась улыбаться, бормотала что-то невнятное, совсем расширилась.
Ойша пригласила ее в роскошно убранную комнату. Туркменский, согнанный лучшими мастерами, покрывал весь пол. Повсюду были раскиданы гюфячки, шелковые и бархатные покрывала, подушки из пуха. В дальнем углу возвышалась металлическая кровать с шишечками; в нишах поблескивала дорогая фарфоровая и медная посуда; на стене над кроватью висели револьверы и сабли. Высокое зеркало — от пола до потолка — стояло недалеко от двери. Только в самых богатых домах в ту пору можно было увидеть такие тюлевые занавеси, как те, что висели на трех широких окнах с разноцветными стеклами — зелеными, желтыми, красными...
Войдя в комнату, молодые женщины снова обменялись приветствиями. Потом наступило неловкое молчание: видно, никто не знал, с чего начать разговор. Фируза была в недоумении: поздравлять ли Ойшу, а может, нужно утешить ее или сказать о Кариме... Ойша тоже была смущена, угнетена какой-то мыслью.
Молчание нарушила Раджаб-биби, вошедшая вслед за ними:
— Видите ли брата моего Хайдаркула? Как он поживает?
— Хорошо, работает...— Поколебавшись мгновение, Фируза добавила: — Но, конечно, все эти события расстроили его, взволновали.
— Такова судьба,— вздохнула старуха.— Думали разве мы, что так повернется. Ехали в Гиждуван веселые, на свадьбу... Бедный Карим погиб от пули басмача, а нас Махсум сюда привез... Днем и ночью Ойше об одном твердил: будь моей женой! Сватов прислал... Добился своего, совершили брачный обряд... Любит он Ойшу, уж как любит! На руках носит, насмотреться не может. Взрослый мужчина влюбился, как мальчик. К каждому слову ее прислушивается. Скажет ему Ойша: «Умри»,— умрет.
— А сама Ойша? — нетерпеливо перебила Фируза.
— Что ж... и Ойша... Молодая ведь. Такое внимание, такую нежность почувствовала...
И тут заговорила Ойша:
— Что мне было делать, сестра? Видно, суждено. Тут рука божья. Отняла Карима, дала Махсума. Я поняла это и смирилась. Бедный Карим, мученик, погиб во цвете лет. Я каждый день молюсь за него... Да пребудет его душа в раю!
«Вот как,— подумала Фируза,— Махсум обманул их, сказал, что Карим умер. Сумел, коварный, завладеть сердцем девушки...»
Фирузе не хотелось сразу нарушить их покой, и она решила пока не открывать правду.
— А что, Махсум и впрямь может крепко полюбить? — спросила она.
— О, еще как! — пылко воскликнула Ойша.— Я думаю, никто не может с ним сравниться, быть таким нежным и страстным.
Сначала я возненавидела его, да и всех мужчин. Я не могла забыть Карима. Но Махсум обращался со мной так бережно, так осторожно и мягко, что покорил мое сердце. Я обо всем забыла и полюбила так же горячо.
Ойша оборвала свою пламенную речь, замолчала.
— Мы знаем, что Махсум бывает жесток,— сказала Раджаб-биби,— что с его камчи капает кровь и все его боятся. Но с Ойшой это другой человек... добрый, любящий, мягкий. Он ей прощает все ее капризы. Недаром говорят, что добрым словом можно и змею приручить. Вот это ему удалось. Я понимаю, что мой брат гневается на меня, между ним и Махсумом нет согласия... Но, если аллаху будет угодно, может случиться, что благодаря Ойше враги помирятся.
— О нет! Этого не будет! — воскликнула Фируза.— Хорошо, что наш зять по душе вам пришелся, пусть ваша дочь будет с ним счастлива, дай бог дожить им до старости, детей родить... Но много плохого он делает... У этого человека ни совести нет, ни благородства...
— А что он такого сделал? — спросила Ойша недовольным тоном.
— А хотя бы то, что он моего мужа Асо уже неделю держит в тюрьме! И это еще не самое страшное из того, что он сделал.
— Асо-джана?! — воскликнули разом мать и дочь.
— Да, его! И это из-за вас. Ойша удивлялась все больше:
— Из-за меня?
— Да, из-за вас! Когда Карим, раненый, упал с коня, Асо поднял его, привез в Бухару, положил в больницу. Там его вылечили...
— Что, что? — вскрикнула Ойша, смертельно побледнев.— Карим-джан жив?
— О аллах! Карим-джан жив! — воскликнула и Раджаб-биби.— Где он?
— Сейчас он далеко, уехал подлечиться... Не знаю, куда его отправили.
Ойша рыдала, всплескивая руками:
— О Карим-джан, о Карим-джан!
— Теперь уж горю не поможешь... Значит, не судьба! Махсум обманул тебя, но, так или иначе, он твой муж, ты примирилась с этим и живи г ним. Но он арестовал Асо, и если ты хочешь сохранить нашу дружбу, то сегодня же ночью скажи своему мужу, чтобы он освободил его. Карим далеко, да и вообще он вам мешать не будет...
- Ха, браво! — раздался голос Махсума.
Женщины были так взволнованы разговором, что и не заметили, как он пошел.
Добро пожаловать, Фируза-ханум. Я сам хотел встретиться с вами, покаяться в своих провинностях и попросить у вас прощения. А все по мои помощнички! Я В последние дни был очень занят, отсутствовал, не педнл, что здесь происходит. Сейчас только навел справки, узнав о вашем приезде. Оказывается, эти непутевые все еще держат Асо взаперти. Ну, да он не арестантом, гостем был.
Фирузу потрясли двуличие и наглость этого человека, ненависть 1 жала горло, она не могла произнести ни слова. Но наконец взяла себя в руки и спокойно сказала:
Я пришла не из-за Асо... Хочу вас поздравить.
О! — сказал Махсум.— Какая честь для нас, спасибо! — С этими «ломами он встал из уважения к Раджаб-биби, которая поднялась, чтобы пойти за угощением.— Дорогая Ойша, ты цени эту честь, твоя старшая до небес вознесла нашу голову, но и в сердце вонзила острый нож. Ночь не было у нас свадебного пира, хоть и совершили мы брачный обряд я навсегда раб этой красавицы.
Уж вы скажете!.. — пробормотала смущенная Ойша и выскочила глядя ей вслед.— Жизнь отдать готов я. Вы конечно, считаете меня обманщиком. Воля ваша, думайте что угодно. Но клянусь Кораном, я полюбил ее с первого взгляда. Трудно выразить словами, как я ее люблю. Моя великая, чистая любовь и привлекла ее ко мне, и она согласилась стать моей. Больше мне ничего не надо! С ней я ничего не боюсь!
Фируза была в смятении. Он говорил с таким жаром, что она поверила в искренность его чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103