брала, что велено, и выходила, провожаемая ее подозрительным взглядом. И теперь, прежде чем войти, она обернулась и посмотрела на постель. Старуха спала. Решив, будь что будет, дастарханщица вошла в кладовую. В этой большой просторной комнате хранились богатства старой государыни — многочисленные сундуки, шкатулки с драгоценными камнями и золотыми вещами. Женщина хорошо знала расположение вещей в кладовой, поэтому из осторожности притворила дверь в спальню. Но то ли второпях, то ли с испуга, она нечаянно хлопнула дверью. От стука мать эмира проснулась и спросила: «Кто там?» Женщина застыла на месте, не зная, что делать. Она проклинала себя за то, что, не довольствуясь тем, что удавалось стащить днем, захотела теперь, ради свадьбы дочери, ночью взять какую-нибудь золотую вещь подороже,— и вот попала в беду. Если старуха позовет ее, сбегутся служанки, найдут ее в кладовой — тогда она всего лишится и угодит в тюрьму.
Минуты казались ей годами. Но старуха государыня, почесавшись, повернулась на другой бок, и опять послышалось ее мирное посапывание. «Слава богу»,— вздохнула дастарханщица. Но и теперь еще она не осмеливалась пошевельнуться, даже дышать. Вдруг, в эту самую минуту, с другой стороны, за дверью, которая вела из кладовой в помещение, где хранились одеяла и разные другие вещи, послышался шорох, чьи-то шаги, кто-то попробовал дверь, словно хотел убедиться, заперта ли она. Дверь была закрыта на цепочку и не поддалась. Потом послышалось чирканье спичек, и темная кладовая вдруг озарилась пламенем.
Женщина сначала ничего не поняла и словно окаменела. Потом ум ее сработал, она поняла злое намерение, громко закричала, ногами затоптала горящую тряпку и, открыв цепочку, вбежала в соседнее помещение. Там было полутемно, но свет, проникавший через окна, помог ее глазам, привыкшим к темноте, разглядеть убегающую.
— Стой! Стой! — кричала она.
Убегавшая споткнулась у двери в коридор и упала. Дастарханщица бесстрашно бросилась на нее.
Тут, услышав крик, проснулась мать эмира, и на ее зов прибежала служанка, сидевшая в передней. Вдвоем с дастарханщицей они схватили поджигательницу, притащили ее в комнату государыни и бросили возле постели. При свете лампы, которую зажгли, увидели, что это была личная служанка Оим Шо.
— В чем дело? Что случилось? — спросила, дрожа от страха, старуха.
— Да стану я жертвой за вас, матушка-государыня! — сказала ободренная неожиданным оборотом дела дастарханщица.— Оказывается, в книге судьбы моей было записано доброе дело! Если бы я чуть опоздала, то и вы и дворец сгорели бы...
— Почему сгорели бы? Объясни толком. Кто это? — нетерпеливо допрашивала старуха.
— Это личная служанка Оим Шо,— объяснила женщина.— Она пришла поджечь вас, ваше высочество.
Услышав это, ошеломленная старуха в испуге села на постели.
— Господи помилуй, господи помилуй! — повторяла она.— Да объясните же мне все по порядку. Говори ты одна. Что тут было?
— Пожалуйста,— сказала дастарханщица и рассказала, что будто бы она вошла в спальню проведать государыню, встала около постели, чтобы посмотреть, почему государыня беспокоится во сне, и вдруг услышала, что кто-то тянет дверь кладовой, запертую на цепочку. Тогда она решила пойти в кладовую — и хорошо, что вошла, потому что горящая тряпка, подброшенная этой девчонкой, уже начала пылать. Ну конечно, она, рискуя жизнью, самоотверженно потушила пламя и с большим трудом задержала и привела сюда преступницу... '
Говори же, кто ты такая и почему сделала это? — сказала старуха. Служанке Оим Шо, хоть она и была ей предана, теперь не оставалось ничего, как сознаться простите меня, матушка! — сказала она.— Простите мне, глупой и несчастной, этот грех, я всю жизнь буду рабой вашей!
Попалась и теперь раскаиваешься? — возмущалась дастарханщица Да если бы я не потушила огонь, который ты принесла, знаешь, было бы?
Линю, знаю...
Я виновата... Говорила служанка и плакала.
Старухи заставила испуганную девушку все рассказать подробно, а узнав, страшно разгневалась. Она не могла усидеть на постели, вскочила, сама надела на себя платье, била кулаками по голове и по шее несчастную служанку, приказала сразу отвести ее в тюрьму. Девушка кричала и билась, молила о прощении, но что толку? Старуха велела тотчас же разбудить Оймулло Танбур. Сонная, прямо с постели, Оймулло Танбур вошла, ничего не понимая.
— Пишите! — сказала ей старуха.— Его высочеству эмиру Алимхану. Пишите...
Оймулло поклонилась, взяла перо и бумагу и вопросительно взглянула на старуху. От странного гнева глаза старухи налились кровью, побелевшие губы дергались. Она диктовала жалобу своему сыну: подлая Оим Шо совершила покушение на ее жизнь, на ее дом и имущество... Если, получив это полное ужаса известие, эмир не расстанется с несчастной злодейкой, то мать его умрет от горя и кровь ее падет на голову непослушного сына... В конце письма старуха приложила свою печать и приказала тотчас отправить его в загородный дворец.
На другой день эмир послал Оим Шо бумагу о разводе, а через неделю подарил ее в жены своему военачальнику Саидбеку, человеку уродливому, грязному, грубому и развратному.
Самыми мрачными днями в жизни Оим Шо были те пять месяцев, какие она провела в доме Саидбека Отец ее умер, не в силах перенести то, что с ней произошло. Саидбек сам возил ее на траурные обряды, а к вечеру привозил обратно; таким образом, проплакав в течение трех дней в отцовском доме, она была заперта в доме своего нового мужа. У Саидбека было три жены, и каждая имела свое отдельное помещение. С появлением в доме Оим Шо Саидбек перестал посещать своих старших жен. Они сгорали от ревности и днем, когда Саидбек уходил во дворец к эмиру, всячески старались отравить ей жизнь. Оим Шо пыталась образумить их.
— Дорогие женщины! — говорила она.— Вы же сами видели, что меня сюда привезли насильно и этот брак — мое горькое несчастье. Чем дальше супруг будет от меня, тем легче мне будет. Я сделаю все, что могу, чтобы пореже видеть его лицо.
К ее радости, эмир послал Саидбека по какому-то делу в Гиссар, и он пропадал там два месяца.
Затем приехал, и опять начались мученья Оим Шо. Но терпела она его на этот раз недолго — только месяц. А потом произошла революция.
— Милая моя Фируза,— говорила Оим Шо, рассказывая ей о всех своих злоключениях.— Еще до переворота, еще до начала войны я решила избавиться от Саидбека. В его доме, как в могиле, я не только не знала ничего, что делается на свете, не знала, что совершается революция, но я даже о себе думать не могла. И сам Саидбек, и все вокруг так были противны, что сама жизнь мне опостылела. Как-то ночью его не было. В доме все спали. Только я не спала и плакала. И вдруг мне пришло в голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Минуты казались ей годами. Но старуха государыня, почесавшись, повернулась на другой бок, и опять послышалось ее мирное посапывание. «Слава богу»,— вздохнула дастарханщица. Но и теперь еще она не осмеливалась пошевельнуться, даже дышать. Вдруг, в эту самую минуту, с другой стороны, за дверью, которая вела из кладовой в помещение, где хранились одеяла и разные другие вещи, послышался шорох, чьи-то шаги, кто-то попробовал дверь, словно хотел убедиться, заперта ли она. Дверь была закрыта на цепочку и не поддалась. Потом послышалось чирканье спичек, и темная кладовая вдруг озарилась пламенем.
Женщина сначала ничего не поняла и словно окаменела. Потом ум ее сработал, она поняла злое намерение, громко закричала, ногами затоптала горящую тряпку и, открыв цепочку, вбежала в соседнее помещение. Там было полутемно, но свет, проникавший через окна, помог ее глазам, привыкшим к темноте, разглядеть убегающую.
— Стой! Стой! — кричала она.
Убегавшая споткнулась у двери в коридор и упала. Дастарханщица бесстрашно бросилась на нее.
Тут, услышав крик, проснулась мать эмира, и на ее зов прибежала служанка, сидевшая в передней. Вдвоем с дастарханщицей они схватили поджигательницу, притащили ее в комнату государыни и бросили возле постели. При свете лампы, которую зажгли, увидели, что это была личная служанка Оим Шо.
— В чем дело? Что случилось? — спросила, дрожа от страха, старуха.
— Да стану я жертвой за вас, матушка-государыня! — сказала ободренная неожиданным оборотом дела дастарханщица.— Оказывается, в книге судьбы моей было записано доброе дело! Если бы я чуть опоздала, то и вы и дворец сгорели бы...
— Почему сгорели бы? Объясни толком. Кто это? — нетерпеливо допрашивала старуха.
— Это личная служанка Оим Шо,— объяснила женщина.— Она пришла поджечь вас, ваше высочество.
Услышав это, ошеломленная старуха в испуге села на постели.
— Господи помилуй, господи помилуй! — повторяла она.— Да объясните же мне все по порядку. Говори ты одна. Что тут было?
— Пожалуйста,— сказала дастарханщица и рассказала, что будто бы она вошла в спальню проведать государыню, встала около постели, чтобы посмотреть, почему государыня беспокоится во сне, и вдруг услышала, что кто-то тянет дверь кладовой, запертую на цепочку. Тогда она решила пойти в кладовую — и хорошо, что вошла, потому что горящая тряпка, подброшенная этой девчонкой, уже начала пылать. Ну конечно, она, рискуя жизнью, самоотверженно потушила пламя и с большим трудом задержала и привела сюда преступницу... '
Говори же, кто ты такая и почему сделала это? — сказала старуха. Служанке Оим Шо, хоть она и была ей предана, теперь не оставалось ничего, как сознаться простите меня, матушка! — сказала она.— Простите мне, глупой и несчастной, этот грех, я всю жизнь буду рабой вашей!
Попалась и теперь раскаиваешься? — возмущалась дастарханщица Да если бы я не потушила огонь, который ты принесла, знаешь, было бы?
Линю, знаю...
Я виновата... Говорила служанка и плакала.
Старухи заставила испуганную девушку все рассказать подробно, а узнав, страшно разгневалась. Она не могла усидеть на постели, вскочила, сама надела на себя платье, била кулаками по голове и по шее несчастную служанку, приказала сразу отвести ее в тюрьму. Девушка кричала и билась, молила о прощении, но что толку? Старуха велела тотчас же разбудить Оймулло Танбур. Сонная, прямо с постели, Оймулло Танбур вошла, ничего не понимая.
— Пишите! — сказала ей старуха.— Его высочеству эмиру Алимхану. Пишите...
Оймулло поклонилась, взяла перо и бумагу и вопросительно взглянула на старуху. От странного гнева глаза старухи налились кровью, побелевшие губы дергались. Она диктовала жалобу своему сыну: подлая Оим Шо совершила покушение на ее жизнь, на ее дом и имущество... Если, получив это полное ужаса известие, эмир не расстанется с несчастной злодейкой, то мать его умрет от горя и кровь ее падет на голову непослушного сына... В конце письма старуха приложила свою печать и приказала тотчас отправить его в загородный дворец.
На другой день эмир послал Оим Шо бумагу о разводе, а через неделю подарил ее в жены своему военачальнику Саидбеку, человеку уродливому, грязному, грубому и развратному.
Самыми мрачными днями в жизни Оим Шо были те пять месяцев, какие она провела в доме Саидбека Отец ее умер, не в силах перенести то, что с ней произошло. Саидбек сам возил ее на траурные обряды, а к вечеру привозил обратно; таким образом, проплакав в течение трех дней в отцовском доме, она была заперта в доме своего нового мужа. У Саидбека было три жены, и каждая имела свое отдельное помещение. С появлением в доме Оим Шо Саидбек перестал посещать своих старших жен. Они сгорали от ревности и днем, когда Саидбек уходил во дворец к эмиру, всячески старались отравить ей жизнь. Оим Шо пыталась образумить их.
— Дорогие женщины! — говорила она.— Вы же сами видели, что меня сюда привезли насильно и этот брак — мое горькое несчастье. Чем дальше супруг будет от меня, тем легче мне будет. Я сделаю все, что могу, чтобы пореже видеть его лицо.
К ее радости, эмир послал Саидбека по какому-то делу в Гиссар, и он пропадал там два месяца.
Затем приехал, и опять начались мученья Оим Шо. Но терпела она его на этот раз недолго — только месяц. А потом произошла революция.
— Милая моя Фируза,— говорила Оим Шо, рассказывая ей о всех своих злоключениях.— Еще до переворота, еще до начала войны я решила избавиться от Саидбека. В его доме, как в могиле, я не только не знала ничего, что делается на свете, не знала, что совершается революция, но я даже о себе думать не могла. И сам Саидбек, и все вокруг так были противны, что сама жизнь мне опостылела. Как-то ночью его не было. В доме все спали. Только я не спала и плакала. И вдруг мне пришло в голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103