Обычно праздник «положения в колыбель» считается женским праздником и не бывает очень пышным. Но тот праздник, о котором мы расскажем, был многолюдным и торжественным.
На мужской половине собрались мужчины, пели певцы.
На дворе кипели огромные котлы, в которых помещалось десять ман риса.
На женской половине разместились в нескольких комнатах женщины из разных слоев общества, везде играли музыкантши и слышалось пение. В самой большой комнате показала свое искусство танцовщица Тилле, потом спела Каркичи, наконец на середину комнаты вышла Анбари Ашк и спела газели.
На этом пиру она старалась показать все свое искусство, исполняла свои песни горячо, от всей души, без всякого напряжения и притворства. Давно уже не видели ее в таком ударе. Все восхищались ею.
Как всегда бывает на больших праздниках, и здесь обносили гостей шашлыком, пловом, стопками сдобных лепешек, по девять штук в каждой, с леденцами и сахаром, подносами со всякими сластями, с вареньем, ни-шалло с розовой водой, засахаренными фисташками, каршинской халвой, халвой разноцветной... После еды, чаепития и танцев в большой комнате на суфе, где сидела мать новорожденного, начался обряд укладывания в колыбель младенца.
Посреди комнаты поставили новую расписную колыбель с серебряными ручками. Колыбель была покрыта бархатными и шелковыми накидками, одеяльцами. С одной стороны колыбели села магь, с другой распорядительница пира. Роженице принесли сдобную лепешку. Она откусила кусочек, провела рукой над колыбелью и отдала лепешку повитухе. У повитухи ее вырвала распорядительница пира, а у нее девочка, стоявшая там наготове; она побежала во двор, за ней погнались ребятишки. Наконец соседский мальчик, оказавшийся победителем — он сумел донести лепешку до ворот,— прибежал, запыхавшись, обратно; ему на голову сыпали конфеты, куски сахара, в руки совали серебряные монеты. Потом в колыбель — в изголовье и в ноги — положили по клочку ваты, подожгли их, и повитуха, прочитав молитву, «удалила злых духов и нечистую силу». К перекладине колыбели подвесили всяческие амулеты, бусинки — «от сглазу», дольки чеснока и семена нигеллы, раскололи на перекладине грецкий орех, принесли голову барана, сваренного к празднику, и разрезали ее... После всего этого ребенка взяла на руки одна из старух и, укладывая его в колыбель нарочно неправильно,— ногами к изголовью, спросила:
— Так положим?
— Нет! — дружно сказали все.
Наконец, положив ребенка как следует, она спросила:
— Ну, а вот так положим.
— Да, да, да! — сказали все и стали поздравлять мать.
Но старуха и тут снова вынула ребенка, прочла молитву, «изгнала злых духов», торжественно известила о том, что владелец колыбели вступает в нее; наконец уложила ребенка, укрыла его одеяльцем и накинула покрывало на колыбель. Тут на голову роженице и на колыбель посыпались конфеты, фисташки, изюм, орехи, много серебряных монет, и присутствующие, загадывая желания, хватали сласти и монеты.
Потом мать усадили в угол, поставили рядом с ней колыбель, и снова началось пение. Только на этот раз песни были посвящены ребенку и его матери.
Анбари Ашк в первый раз была в доме Шомурадбека. Увидев Хамро-хон, она поразилась ее красоте.
Кто это? — спросила она у жены Шомурадбека.— Где вы нашли угу пери из райского сада? Ведь людей таких не бывает!
Тьфу, тьфу! Плюньте через левое плечо! — отвечала мать девочки. Не сглазьте мою единственную дочь!
У меня нет такой силы, чтобы ее сглазить,— сказала Анбар.— Вот она может кого угодно сглазить, эта пери! Дай бог ей счастливой доли!
Хамрохон, слышавшая эти похвалы, смутилась, закрыла лицо платком и хотела убежать.
По смущайся,— сказала ей мать.— Тетушка Анбар шутит. Ты ведь ммела учиться танцам, так вот эта тетушка может тебя обучить всему.
От всего сердца, с удовольствием! — сказала Анбар.— Хоть завтра начнем Я так тебя обучу, что весь мир падет перед тобой — лишь поднимешь ручку!
Хорошо, приходите завтра,— сказала Хамрохон и ушла к своим подружкам.
— Да сохранит ее бог от дурного глаза! - сказала, глядя ей вслед, Анбар
— Дай бог! — проговорила мать.-- Никого я не боюсь, а Гульшан опасаюсь
— Почему? Разве она видела Хамрохон?
Видела, - печально подтвердила мать.— Враш ее подослали. Она однажды зашла под каким-то предлогом, я ее приняла, спросила, хоть не прямо, а обиняком, что ей нужно, она не ответила. Но теперь, когда встречает меня в Арке, так низко кланяется.
— Не обращайте внимания,— сказала Анбар, я увижу ее и поговорю с ней.
Но было поздно.
Гульшан-сводница уже беседовала с наследником эмира Алимханом.
— Глаза всех девушек обращены к вам, все ждут, когда вы придете,— говорила Гульшан.— Днем и ночью они просят у бога здоровья вам, мечтают взглянуть на красоту вашу, стать вашей жертвой.
Алимхан лежал на диване, перелистывая русскую книжку с картинками.
— Ты мастерица говорить,— сказал он, не отрывая глаз от книги.— А зачем мне столько здоровья?
— Душа моя...
— Твоя душа мне не нужна! — прервал Алимхан Гульшан, привстав с дивана.— Мне другая душа нужна, такая душа, какую хотелось бы назвать душенькой, чьей жертвой стило бы стать! Мне надоела эта игра в куклы!
Ой, умереть мне за вас! — сказала Гульшан - Не одна, а несколько девушек юных у вас есть, каждая из них жемчужина, драгоценность! Да и любая из служанок вашей матушки-государыни готова к услугам... Какая же это игра в куклы?
— Да, игра в куклы! — решительно повторил Алимхан.— Сердцу моему нужна пери, я хочу увлечься, полюбить, понимаешь? Нет, куда тебе, ты не поймешь!
Если мне самой и не суждена была любовь, сказала лукавая Гульшан, - я все же знаю, что это такое Но разве найдется такая пери, которая могла бы пленить ваше сердце, была бы единственной на свете по красоте и уму и уцелела от взгляда его высочества, вашего отца? Конечно, есть такие, но...
— Неужели его высочество так осведомлен о всех? Он сейчас в Кермине, разве он знает, кто у тебя на примете?
-- Конечно, он все знает! — сказала Гульшан. Во дворце так много глаз и ушей, которые зорко за всем следят...
— А мы эти глаза и уши засыплем пылью! Не бойся ничего, говори!
— Мне страшно! — нарочно упрямилась Гульшан У меня ведь одна голова...
— Ты получишь в десять раз больше, чем весит твоя голова! Это говорит тебе Мир Сайд Алимхан!
Так он заговорил с ней теперь как властитель, как будущий эмир, Гульшан вскочила и низко поклонилась ему.
— Дочь Шомурадбека, ферганского туксабы! — сказала торжественно Гульшан.— Во всей стране нет ей подобной. Ей всего тринадцать или четырнадцать лет, стан ее как кипарис, талия тоненькая, бедра круглые, глаза как у испуганной газели, одним взглядом сердце разорвет на куски, волосы у нее каштановые — и это очень красиво при белой коже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103