Орзукул вышел узнать, кто приехал. В вылезавшем из фаэтона человеке он узнал Низамиддина, которого видел несколько раз. Он подал страже знак, ворота широко распахнулись.
— Здравствуйте,— сказал Низамиддин оказавшемуся уже у ворот Сайду Пахлавану.— Махсум дома?
— Дома.
Прошу вас!
Они вошли в большую, роскошно убранную мехманхану: весь пол был устлан коврами, у стен мягкие диваны, у столов из чинары — обитые бархатом стулья. Это была приемная Асада Махсума. Их встретил Исмат-джан.
— Пожалуйте, пожалуйте... Давно ждем, а вас все нет и нет,— сказал он, почтительно склонившись.
— Много работы,— коротко отрезал Низамиддин.— Ну, а где же Махсум?
— Сейчас, одну минуту...— засуетился Исмат-джан, приглашая гостя садиться.— Пойдите,— обратился он к Сайду Пахлавану,— скажите, гость приехал.
Когда Сайд Пахлаван ушел, Исмат-джан, расспрашивая гостя о здоровье и делах, предложил ему папиросы. Низамиддин непроизвольно взял одну и, закурив, спросил:
— А вы что, бросили курить?
— Курю, но сейчас ураза...
— Ах, да! — воскликнул Низамиддин, вынул папиросу изо рта и отложил в сторону.— Нельзя! Махсум человек верующий.
— Вам можно, вы гость!
— Ну, что слышно, как дела?
— Ничего,— начал было Исмат-джан, когда боковая дверь раскрылась и появился веселый Асад Махсум.
Одетый в куртку и брюки-галифе из серого сукна, в сапогах, с барашковой шапкой на голове, в накинутом поверх костюма легком халате из каршинской алачи, он выглядел молодцевато.
Бурно и радостно приветствуя Низамиддина, он пригласил его к столу и приказал подать чай. Низамиддин отказался от угощения, сказав, что не пришло еще время разговляться.
— В таком случае позовите Найма,— обратился Асад к Исмат-джану,— пусть постережет в передней, чтобы никто сюда не входил.
— Наим ушел с Окиловым. Сайд Пахлаван здесь.
— Ну, пусть он покараулит. А вы возвращайтесь сюда... Кому я обязан тем, что вы осчастливили меня своим приходом? — спросил Асад у Низамиддина.
— У меня просто не было иного выхода. Если бы я сам не явился, меня забрали бы ваши люди и привезли сюда.
— Намек?!
Что ж, продолжайте в том же духе. Вы руководитель, большой человек... Вы все можете.
— Мы припадаем к вашим ногам!
— Ничего не понимаю,— уже раздраженно сказал Асад.— Какова цель вашего прихода? Объясните.
Вошел Исмат-джан, наступила минутная пауза. Ее прервал Низамиддин:
— Почему вы арестовали работника ЧК Асо Хайриддин-заде?
— И чего этот босяк всем так дорог? Не понимаю!
— О нет! Он мне совсем не дорог, мне дороги вы! Я болею душой за наше здоровье, ваше достоинство, вашу честь!.. И разве стоит их терять ради какого-то Асо?! А люди толкуют об этом аресте не в вашу пользу.
— Асо мне был нужен, но теперь это отпало. Дело решается само собой...
— Какое дело?
— Оно к вам не относится.
Низамиддин, забывшись, опять взял папиросу, закурил, но после пер-ной же затяжки заметил недовольную гримасу на лице Махсума и нсиомнил про уразу.
Простите,— спохватился он и положил папиросу в пепельницу.— Проклятая память! Как говорится, бог угостил меня, бог и простит.
Вы сказали, дело Асо ко мне не относится. Что же, оно ваше личное?..
— Да, личное!
— Не совсем так, вокруг него поднят шум... Добро, если бы, как говорится, покойник заслужил, чтобы его оплакивали... А тут — ни на грош пользы, а болтовни на сто рублей!
Асад Махсум рассвирепел, сбросил с головы шапку и, вонзив взгляд в Низамиддина, гневно сказал:
— Что я вам, десятский? Я что — ничего не значу?!
— Лишний вопрос.
— А раз так, то знайте: все это из-за Карима! Карим стоял на моем пути. Теперь он мне не опасен. Мое личное, семейное дело устроилось, и Асо мне больше не понадобится!
— Это другое дело! Теперь освободите Асо и объясните его арест чьей-то ошибкой, случайностью... И еще вот что: многие недовольны вашими действиями.
— Какими?
— Вы должны были убрать кое-кого из нежелательных нам лиц, подготовиться к бою, а вы занялись личными делами... Как говорится: мать думает о ребенке, а он об играх.
— Понятно,— начал было Махсум, но умолк при виде входящего с угощением Сайда Пахлавана.— Пока не нужно, сказал он ему,— унесите в ту мехманхану, там будем разговляться.
Сайд Пахлаван удалился.
— Понятно,— вернулся Махсум к прерванному разговору,— ваши поговорки уместны, я не обижаюсь.
— Я еще не кончил...
В награду за приезд к вам я должен высказать все. Махсум, вы очень талантливы, с вашими способностями вы могли бы стать во главе большого войска, вы отважны, решительны, но вы не знаете и не хотите знать, что такое политика!
Махсум молчал, стиснув зубы. Он хотел, чтобы Низамиддин высказался до конца. Вот хвастун, хитрец, он еще не знает, кто такой Махсум! Ну погоди, ты у меня затанцуешь, когда я тебе объясню!
Зная нрав Махсума, Исмат-джан дрожал от страха, боялся за Низамиддина, который олицетворял для него новую власть. Низамиддин тесно связан с Асадом Махсумом, как же он до сих пор не изучил нрав этого человека?! Как он решился попрекать его?! Известно же, что Асад не поддерживает Файзуллу, совсем наоборот...
Низамиддин между тем продолжал свое:
— Да, да, вы пренебрегаете политикой, а это может привести к потере бдительности... Нужно отдавать себе отчет во всех своих деяниях. Как говорится, хоть человек и не умрет до времени, лучше не совать голову в пасть дракона.
Асад Махсум собрался было что-то сказать, но сдержался, а в голове вихрем проносились мысли. «Э, Низамиддин-эфенди, вы сосчитали пельмени еще не сваренными... Хм, политика! Вы бы у меня поучились, как заниматься политикой! Вы думали, что, поручив мне Чрезвычайную комиссию по борьбе с басмачеством, сядете, как на ишака, на мою шею, заставите рыскать, как борзую собаку, а сами пожнете плоды моего труда. Не выйдет! Сейчас я только председатель этой комиссии, исполнитель приказов, подчиненный в известной мере вам. Но завтра я возьму власть в свои руки, буду диктовать всем свою волю!»
Вот о чем думал в это время Асад, а вслух спокойно сказал:
— Ну хорошо, но в чем моя вина? Что я такого сделал?
— Вы слишком о себе возомнили. Знаете, как говорится: если ты себя считаешь сильным, то врагов своих считай львами. Нельзя успокаиваться на достигнутом, нужно помнить о коварстве врага.
Асад уже потерял терпение, он вскочил и резко сказал:
— Бросьте говорить глупости! Вы меня совершенно не знаете, не понимаете истинных моих целей и стремлений! Вот этот ваш покорный слуга, ваш якобы подчиненный, который стоит сейчас перед вами... Еще неизвестно, кем он станет завтра!
Может, полновластным владыкой!
— При Советской власти такое невозможно!
— Возможно! Все склонятся передо мной. Я не собираюсь стать эмиром или хакимом... Эти титулы устарели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Здравствуйте,— сказал Низамиддин оказавшемуся уже у ворот Сайду Пахлавану.— Махсум дома?
— Дома.
Прошу вас!
Они вошли в большую, роскошно убранную мехманхану: весь пол был устлан коврами, у стен мягкие диваны, у столов из чинары — обитые бархатом стулья. Это была приемная Асада Махсума. Их встретил Исмат-джан.
— Пожалуйте, пожалуйте... Давно ждем, а вас все нет и нет,— сказал он, почтительно склонившись.
— Много работы,— коротко отрезал Низамиддин.— Ну, а где же Махсум?
— Сейчас, одну минуту...— засуетился Исмат-джан, приглашая гостя садиться.— Пойдите,— обратился он к Сайду Пахлавану,— скажите, гость приехал.
Когда Сайд Пахлаван ушел, Исмат-джан, расспрашивая гостя о здоровье и делах, предложил ему папиросы. Низамиддин непроизвольно взял одну и, закурив, спросил:
— А вы что, бросили курить?
— Курю, но сейчас ураза...
— Ах, да! — воскликнул Низамиддин, вынул папиросу изо рта и отложил в сторону.— Нельзя! Махсум человек верующий.
— Вам можно, вы гость!
— Ну, что слышно, как дела?
— Ничего,— начал было Исмат-джан, когда боковая дверь раскрылась и появился веселый Асад Махсум.
Одетый в куртку и брюки-галифе из серого сукна, в сапогах, с барашковой шапкой на голове, в накинутом поверх костюма легком халате из каршинской алачи, он выглядел молодцевато.
Бурно и радостно приветствуя Низамиддина, он пригласил его к столу и приказал подать чай. Низамиддин отказался от угощения, сказав, что не пришло еще время разговляться.
— В таком случае позовите Найма,— обратился Асад к Исмат-джану,— пусть постережет в передней, чтобы никто сюда не входил.
— Наим ушел с Окиловым. Сайд Пахлаван здесь.
— Ну, пусть он покараулит. А вы возвращайтесь сюда... Кому я обязан тем, что вы осчастливили меня своим приходом? — спросил Асад у Низамиддина.
— У меня просто не было иного выхода. Если бы я сам не явился, меня забрали бы ваши люди и привезли сюда.
— Намек?!
Что ж, продолжайте в том же духе. Вы руководитель, большой человек... Вы все можете.
— Мы припадаем к вашим ногам!
— Ничего не понимаю,— уже раздраженно сказал Асад.— Какова цель вашего прихода? Объясните.
Вошел Исмат-джан, наступила минутная пауза. Ее прервал Низамиддин:
— Почему вы арестовали работника ЧК Асо Хайриддин-заде?
— И чего этот босяк всем так дорог? Не понимаю!
— О нет! Он мне совсем не дорог, мне дороги вы! Я болею душой за наше здоровье, ваше достоинство, вашу честь!.. И разве стоит их терять ради какого-то Асо?! А люди толкуют об этом аресте не в вашу пользу.
— Асо мне был нужен, но теперь это отпало. Дело решается само собой...
— Какое дело?
— Оно к вам не относится.
Низамиддин, забывшись, опять взял папиросу, закурил, но после пер-ной же затяжки заметил недовольную гримасу на лице Махсума и нсиомнил про уразу.
Простите,— спохватился он и положил папиросу в пепельницу.— Проклятая память! Как говорится, бог угостил меня, бог и простит.
Вы сказали, дело Асо ко мне не относится. Что же, оно ваше личное?..
— Да, личное!
— Не совсем так, вокруг него поднят шум... Добро, если бы, как говорится, покойник заслужил, чтобы его оплакивали... А тут — ни на грош пользы, а болтовни на сто рублей!
Асад Махсум рассвирепел, сбросил с головы шапку и, вонзив взгляд в Низамиддина, гневно сказал:
— Что я вам, десятский? Я что — ничего не значу?!
— Лишний вопрос.
— А раз так, то знайте: все это из-за Карима! Карим стоял на моем пути. Теперь он мне не опасен. Мое личное, семейное дело устроилось, и Асо мне больше не понадобится!
— Это другое дело! Теперь освободите Асо и объясните его арест чьей-то ошибкой, случайностью... И еще вот что: многие недовольны вашими действиями.
— Какими?
— Вы должны были убрать кое-кого из нежелательных нам лиц, подготовиться к бою, а вы занялись личными делами... Как говорится: мать думает о ребенке, а он об играх.
— Понятно,— начал было Махсум, но умолк при виде входящего с угощением Сайда Пахлавана.— Пока не нужно, сказал он ему,— унесите в ту мехманхану, там будем разговляться.
Сайд Пахлаван удалился.
— Понятно,— вернулся Махсум к прерванному разговору,— ваши поговорки уместны, я не обижаюсь.
— Я еще не кончил...
В награду за приезд к вам я должен высказать все. Махсум, вы очень талантливы, с вашими способностями вы могли бы стать во главе большого войска, вы отважны, решительны, но вы не знаете и не хотите знать, что такое политика!
Махсум молчал, стиснув зубы. Он хотел, чтобы Низамиддин высказался до конца. Вот хвастун, хитрец, он еще не знает, кто такой Махсум! Ну погоди, ты у меня затанцуешь, когда я тебе объясню!
Зная нрав Махсума, Исмат-джан дрожал от страха, боялся за Низамиддина, который олицетворял для него новую власть. Низамиддин тесно связан с Асадом Махсумом, как же он до сих пор не изучил нрав этого человека?! Как он решился попрекать его?! Известно же, что Асад не поддерживает Файзуллу, совсем наоборот...
Низамиддин между тем продолжал свое:
— Да, да, вы пренебрегаете политикой, а это может привести к потере бдительности... Нужно отдавать себе отчет во всех своих деяниях. Как говорится, хоть человек и не умрет до времени, лучше не совать голову в пасть дракона.
Асад Махсум собрался было что-то сказать, но сдержался, а в голове вихрем проносились мысли. «Э, Низамиддин-эфенди, вы сосчитали пельмени еще не сваренными... Хм, политика! Вы бы у меня поучились, как заниматься политикой! Вы думали, что, поручив мне Чрезвычайную комиссию по борьбе с басмачеством, сядете, как на ишака, на мою шею, заставите рыскать, как борзую собаку, а сами пожнете плоды моего труда. Не выйдет! Сейчас я только председатель этой комиссии, исполнитель приказов, подчиненный в известной мере вам. Но завтра я возьму власть в свои руки, буду диктовать всем свою волю!»
Вот о чем думал в это время Асад, а вслух спокойно сказал:
— Ну хорошо, но в чем моя вина? Что я такого сделал?
— Вы слишком о себе возомнили. Знаете, как говорится: если ты себя считаешь сильным, то врагов своих считай львами. Нельзя успокаиваться на достигнутом, нужно помнить о коварстве врага.
Асад уже потерял терпение, он вскочил и резко сказал:
— Бросьте говорить глупости! Вы меня совершенно не знаете, не понимаете истинных моих целей и стремлений! Вот этот ваш покорный слуга, ваш якобы подчиненный, который стоит сейчас перед вами... Еще неизвестно, кем он станет завтра!
Может, полновластным владыкой!
— При Советской власти такое невозможно!
— Возможно! Все склонятся передо мной. Я не собираюсь стать эмиром или хакимом... Эти титулы устарели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103