И не ее вина, что Аташир-эфе захватил ее во время очередного своего набега,— отвечала Бибигуль.— К тому же он за это поплатился: теперь сам ее пленник, поскольку Аташир женился на Гюльпери...
— Вай-вай! Что в мире делается? — возопила гостья, схватившись в знак удивления за собственный ворот.— Женился? А почему же я об этом не знаю?..
— В возрасте Аташира-эфе не делают шумных свадеб достойные люди.
— Женился Аташир, ты говоришь? — словно конфету, смаковала Дурджахан услышанную новость.— Я побегу, одруга,— вдруг заторопилась она.— Мне еще столько дел сегодня переделать надо...
Бибигюль хорошо знала по своему опыту, какие это будут дела. Не найдя желания посплетничать в этом доме, ее гостья побежит в другие дворы, а там уж языки развяжутся: сполна достанется и Аннабахт, и Аташиру-эфе с Гюльпери.
— Только когда при тебе станут говорить о моей соседке, подруга,— сказала Бибигуль, провожая гостью,— не забывайте все же, что Аннабахт, будучи беременной, сумела с саблей и пистолетом в руках защитить от разбойников весь свой род...
Но этим предупреждением невозможно было остановить сплетниц селения. Злые языки заработали вовсю. А причин для того сплетницам хватало. Не успели дети Сердара еще привыкнуть к мысли, что они обзавелись сразу двумя братьями, как у них появилась еще и бабушка. Аташир-эфе много лет противился всем попыткам его женить, но перед чарами собственной невольницы не устоял.
— Вам бы только ржать, жеребцы,— отмахнулся он от подтрунивавших над ним сверстников.— А серьезных обстоятельств вы не способны уразуметь. Гюльпери отняла меня у самой смерти для себя...
Завладев Аташиром-эфе, Гюльпери обрела и всех его близких: Сердар теперь стал ее пасынком, Аннабахт — невесткой, Довлет, Айша, Кемал, Гочмурат — внуками...
Легче всех Гюльпери сошлась с Аннабахт. Она сразу взвалила на себя большую часть хозяйственных дел и забот, стремясь освободить от них выздоравливающую роженицу. Аннабахт вначале ревниво отнеслась к тому, что кто-то другой хлопочет о благополучии ее семьи. Но Гюльпери, которая быстро научилась покрикивать даже на Аташира-эфе, саму Аннабахт чтила и в главных делах без советов ее не обходилась. Очень скоро Аннабахт убедилась, что все поступки ее новой свекрови разумны, что сердце у нее доброе. И очень быстро эти две женщины между собой не только поладили, но и подружились.
Довлета какое-то время мучило то обстоятельство, что его новая бабушка по возрасту была ровесницей его матери. Но, испытывая сострадание к нелегкой судьбе Гюльпери, мальчик радовался, что она перестала быть рабыней. К тому же Гюльпери в том страшном овраге, куда аламанщики загнали невольников, проявляла заботу о Дильбер и ее сестре. А Дильбер, хотя Довлет больше не видел ее воочию с тех пор, как увел девушку злобный Байсахат, не раз являлась мальчику во сне...
Война испустила дух. И казалось, что убравшаяся за горы и долины армия иранцев уволокла вслед за собой ее зловонные останки. Прямо перед собой серахсцы никаких врагов теперь не видели. А то обстоятельство, что со всех сторон их окружали зарившиеся на их свободу могучие державы, для туркмен было столь привычным, что не могло их отвлечь от обычных мирных трудов и занятий. Пришла весна. И большая часть жителей селения работала в полях, иные же отправились со скотом к дальним пастбищам на летовку.
У Аннабахт на руках были грудные младенцы, а потому вместо нее на летовку в этом году отправилась бабушка Гюль-пери, которая взяла с собой Довлета, Айшу, опекаемую родом эфе соседку Огулсабыр-эдже и ее дочь Айджерен. Аташир-эфе и Гочмурат, словно они задались целью не давать застаиваться своим лошадям, каурой с вороным, то мчались на них к далеким пастбищам, чтобы приглядывать за овцами, то возвращались в селение, чтобы обихаживать посевы...
Было мирное занятие и у Сердара, хотя значение и тут имела его громкая военная слава.
Широка, раздольна и обильна красотами ранняя весна в Серахсе. Поля и степи покрываются нежной зеленью всходов злаков и трав. На равнинах и возвышенностях, словно это проступает из земли пролитая за нее в сражениях кровь бесстрашных воинов, пышно зацветают тюльпаны и маки. Чистое и безоблачное голубое небо настраивает души людей на добрые чувства и мечтания. Но дехканин может позволить себе взгляды в небо лишь на короткие мгновения, а потом его глаза вновь обращаются к земле, в эту горячую пору требующей от него неустанных трудов и ласки. Трудится дехканин на своем поле, да вдруг и услышит мелодичный звон колокольчиков — лучшее подтверждение тому, что в краю его воцарился мир...
За время войны проторенные караванные пути позарастали травами и засыпались песками. А ныне купцы со всех четырех сторон света вновь погнали по ним караваны верблюдов с тяжелой поклажей.
— Эссаламалейкум! — поздоровается, бывало, старший из караванщиков.
— Алейкум эссалам! — ответит работающий в поле дехканин.
А караван-баши уже спешит поведать, у кого из знаменитых туркменских богатырей купцам довелось погостить во время продвижения каравана через эти места. Сам повстречавшийся дехканин, быть может, и не занимается разбоем, хотя и это немаловероятно, но у него наверняка имеется кто-то из близких, кто не прочь завладеть богатой поклажей купцов. Туркменские кони быстры, а караван движется медленно: проведавшие о караване разбойники могут легко настичь его и через день и через два после полученной о нем вести. Для хивинских, бухарских, мешхедских, астрабадских, хиратских и всяких иных купцов самым опасным участком пути были туркменские степи и пустыни. Подобно дамоклову мечу, висела над головами караванщиков ставшая притчей во языцех туркменская опасность. Здесь, вопреки обычаям, существующим в странах, управляемых могучими властелинами, где ты, заплатив установленную пошлину и получив ярлык, мог свободно продвигаться в любом направлении, все обстояло иначе. Сколько бы ты ни встретил на своем пути вооруженных групп туркменских разбойников, ты обязан платить откупы им всем подряд. А если откажешься заплатить, то они возьмут свое силой. А если ты, не дай аллах, окажешь сопротивление, то они либо снесут тебе голову острой саблей, либо закуют в цепи, и ты окажешься на базаре рабом, подлежащим продаже. Жаловаться здесь было некому. А властелины, находившиеся в трех сторонах от этих мест, с важностью восседавшие на своих тронах и считавшие себя незыблемой опорой ислама, справедливости и спокойствия, не были в состоянии взять под свою эгиду сограждан, пострадавших в дебрях туркменских пустынь. Местные же предводители и военачальники в мирное время имеют мало власти над своими согражданами, ибо туркмены сами о себе говорят:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Вай-вай! Что в мире делается? — возопила гостья, схватившись в знак удивления за собственный ворот.— Женился? А почему же я об этом не знаю?..
— В возрасте Аташира-эфе не делают шумных свадеб достойные люди.
— Женился Аташир, ты говоришь? — словно конфету, смаковала Дурджахан услышанную новость.— Я побегу, одруга,— вдруг заторопилась она.— Мне еще столько дел сегодня переделать надо...
Бибигюль хорошо знала по своему опыту, какие это будут дела. Не найдя желания посплетничать в этом доме, ее гостья побежит в другие дворы, а там уж языки развяжутся: сполна достанется и Аннабахт, и Аташиру-эфе с Гюльпери.
— Только когда при тебе станут говорить о моей соседке, подруга,— сказала Бибигуль, провожая гостью,— не забывайте все же, что Аннабахт, будучи беременной, сумела с саблей и пистолетом в руках защитить от разбойников весь свой род...
Но этим предупреждением невозможно было остановить сплетниц селения. Злые языки заработали вовсю. А причин для того сплетницам хватало. Не успели дети Сердара еще привыкнуть к мысли, что они обзавелись сразу двумя братьями, как у них появилась еще и бабушка. Аташир-эфе много лет противился всем попыткам его женить, но перед чарами собственной невольницы не устоял.
— Вам бы только ржать, жеребцы,— отмахнулся он от подтрунивавших над ним сверстников.— А серьезных обстоятельств вы не способны уразуметь. Гюльпери отняла меня у самой смерти для себя...
Завладев Аташиром-эфе, Гюльпери обрела и всех его близких: Сердар теперь стал ее пасынком, Аннабахт — невесткой, Довлет, Айша, Кемал, Гочмурат — внуками...
Легче всех Гюльпери сошлась с Аннабахт. Она сразу взвалила на себя большую часть хозяйственных дел и забот, стремясь освободить от них выздоравливающую роженицу. Аннабахт вначале ревниво отнеслась к тому, что кто-то другой хлопочет о благополучии ее семьи. Но Гюльпери, которая быстро научилась покрикивать даже на Аташира-эфе, саму Аннабахт чтила и в главных делах без советов ее не обходилась. Очень скоро Аннабахт убедилась, что все поступки ее новой свекрови разумны, что сердце у нее доброе. И очень быстро эти две женщины между собой не только поладили, но и подружились.
Довлета какое-то время мучило то обстоятельство, что его новая бабушка по возрасту была ровесницей его матери. Но, испытывая сострадание к нелегкой судьбе Гюльпери, мальчик радовался, что она перестала быть рабыней. К тому же Гюльпери в том страшном овраге, куда аламанщики загнали невольников, проявляла заботу о Дильбер и ее сестре. А Дильбер, хотя Довлет больше не видел ее воочию с тех пор, как увел девушку злобный Байсахат, не раз являлась мальчику во сне...
Война испустила дух. И казалось, что убравшаяся за горы и долины армия иранцев уволокла вслед за собой ее зловонные останки. Прямо перед собой серахсцы никаких врагов теперь не видели. А то обстоятельство, что со всех сторон их окружали зарившиеся на их свободу могучие державы, для туркмен было столь привычным, что не могло их отвлечь от обычных мирных трудов и занятий. Пришла весна. И большая часть жителей селения работала в полях, иные же отправились со скотом к дальним пастбищам на летовку.
У Аннабахт на руках были грудные младенцы, а потому вместо нее на летовку в этом году отправилась бабушка Гюль-пери, которая взяла с собой Довлета, Айшу, опекаемую родом эфе соседку Огулсабыр-эдже и ее дочь Айджерен. Аташир-эфе и Гочмурат, словно они задались целью не давать застаиваться своим лошадям, каурой с вороным, то мчались на них к далеким пастбищам, чтобы приглядывать за овцами, то возвращались в селение, чтобы обихаживать посевы...
Было мирное занятие и у Сердара, хотя значение и тут имела его громкая военная слава.
Широка, раздольна и обильна красотами ранняя весна в Серахсе. Поля и степи покрываются нежной зеленью всходов злаков и трав. На равнинах и возвышенностях, словно это проступает из земли пролитая за нее в сражениях кровь бесстрашных воинов, пышно зацветают тюльпаны и маки. Чистое и безоблачное голубое небо настраивает души людей на добрые чувства и мечтания. Но дехканин может позволить себе взгляды в небо лишь на короткие мгновения, а потом его глаза вновь обращаются к земле, в эту горячую пору требующей от него неустанных трудов и ласки. Трудится дехканин на своем поле, да вдруг и услышит мелодичный звон колокольчиков — лучшее подтверждение тому, что в краю его воцарился мир...
За время войны проторенные караванные пути позарастали травами и засыпались песками. А ныне купцы со всех четырех сторон света вновь погнали по ним караваны верблюдов с тяжелой поклажей.
— Эссаламалейкум! — поздоровается, бывало, старший из караванщиков.
— Алейкум эссалам! — ответит работающий в поле дехканин.
А караван-баши уже спешит поведать, у кого из знаменитых туркменских богатырей купцам довелось погостить во время продвижения каравана через эти места. Сам повстречавшийся дехканин, быть может, и не занимается разбоем, хотя и это немаловероятно, но у него наверняка имеется кто-то из близких, кто не прочь завладеть богатой поклажей купцов. Туркменские кони быстры, а караван движется медленно: проведавшие о караване разбойники могут легко настичь его и через день и через два после полученной о нем вести. Для хивинских, бухарских, мешхедских, астрабадских, хиратских и всяких иных купцов самым опасным участком пути были туркменские степи и пустыни. Подобно дамоклову мечу, висела над головами караванщиков ставшая притчей во языцех туркменская опасность. Здесь, вопреки обычаям, существующим в странах, управляемых могучими властелинами, где ты, заплатив установленную пошлину и получив ярлык, мог свободно продвигаться в любом направлении, все обстояло иначе. Сколько бы ты ни встретил на своем пути вооруженных групп туркменских разбойников, ты обязан платить откупы им всем подряд. А если откажешься заплатить, то они возьмут свое силой. А если ты, не дай аллах, окажешь сопротивление, то они либо снесут тебе голову острой саблей, либо закуют в цепи, и ты окажешься на базаре рабом, подлежащим продаже. Жаловаться здесь было некому. А властелины, находившиеся в трех сторонах от этих мест, с важностью восседавшие на своих тронах и считавшие себя незыблемой опорой ислама, справедливости и спокойствия, не были в состоянии взять под свою эгиду сограждан, пострадавших в дебрях туркменских пустынь. Местные же предводители и военачальники в мирное время имеют мало власти над своими согражданами, ибо туркмены сами о себе говорят:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111