Что люди будут там делать, то и ты: они будут получать по трети своего зерна — и ты забери ровно треть, они станут благодарить Бегнепес-бая — благодари и ты. Без нужды нам не следует среди людей выделяться...
— Что мне делать с зерном, отец? Я же знаю, что его надо будет отвезти не домой. Не такой уж я глупый...
— Верно, сын, ты не глупый,— улыбнувшись, похлопал Ораз-хан Сахатнияза по плечу.— Отвезешь это зерно тетушкам Тяджигуль и Шемшат. А чтобы не задеть их гордость, скажешь, мол, не подачка это, а награда их мужьям за то, что арыназар-Палван и Пурли-Наездник спасли в сражении своего хана. Ты сам был тому свидетелем, сынок, расскажи там, как было дело. Пускай дети отважных воинов гордятся своими отцами...
Невероятная весть вскоре разнеслась по селению. Если бы глашатаи орали, что у чьей-то верблюдицы родился трехголовый верблюжонок или у кобылицы — семиногий жеребенок, то это известие люди восприняли бы с меньшим удивлением, чем вопли ханских вестников о том, будто бы Бегнепес-бай добровольно станет возвращать часть отнятого зерна...
Не веря в подобное чудо и дивясь, люди все же хватали мешки и бежали на подворье Бегнепес-бая.
— Эй, Гочмурат, отдай мне мешки. Я дольше тебя прожила на свете, а такого дива не видывала,— выйдя из юрты, стала распоряжаться Аннабахт.— За зерном сходим мы с Дов-летиком. А ты, Гочмурат, лучше помогай дедушке строить новую юрту...
Довлет подметил уже, как переменились его близкие после нападения на их селение бандитов и сербазов иранского шаха: его мать больше не робела, как прежде, перед старшим сыном, а руководила им точно так же, как и младшими детьми, а крепнувший в мышцах и раздавшийся в груди и в плечах Гочмурат, после того когда ему довелось защищать в бою родное селение, заметно подобрел к своей матери и охотно ей покорялся... Одного только еще не подметил Довлет, как переменился он сам. В том хотя бы, что научился подмечать перемены в своих близких и лучше понимать их поступки.
«Дело не в диве Бегнепес-бая,— подумал Довлет о словах матери.— Она не желает лишней встречи Гочмурата с Ножовкой...»
В этот момент Аташир-эфе, который возился во дворе над основой для новой юрты, отложил топор и распрямился.
— Она хвастает, что уже долго живет,— проворчал он.— Я прожил в два раза дольше и то не могу похвалиться, что видел щедрых баев. Айда, Дове, выгоняй ишаков, мы с тобой поедем взглянуть на такое чудо...
Захватив мешки, Аташир-эфе и Довлет уселись на двух ишаков и потрусили на них к подворью Бегнепес-бая, куда торопились теперь многие односельчане...
— Люди! Многие из вас усомнились в моем добром намерении, когда я принимался за сооружение запруды... А иные возводили на мое имя напраслину. Аллах им судья,— заговорил перед народом Бегнепес-бай, когда односельчане с мешками запрудили весь его двор.
Дальше Бегнепес-бай поведал людям ту ложь, какую придумал он в юрте Ораз-хана, про затянувшиеся расчеты с предводителем белуджей, а потом сам стал отмерять в мешки односельчан зерно — третью часть того, что было им взято у каждого. Один только Сахатнияз знал подлинную причину невероятной байской щедрости, но юноша, давно научившийся беречь секреты отца-правителя, скромно стоял молча среди других, когда люди принялись радостно благодарить и восхвалять Бегнепес-бая, Сахатнияз тоже-' принялся его славить и кричал громче многих...
— Зачем я это делал, отец? Ведь этот человек вызывает у меня отвращение,— спросил Сахатнияз вечером, когда Бегне-пес-баю и Шали-баю за их честность и заботы о благе соплеменников уже были при народе возданы почести и правителем.
— Сынок мой, Сахатнияз,— отвечал Ораз-хан.— Мне он тоже приятен не бвльше, чем прыщ на том месте, на котором сидим. Но кому нужно ханство, в котором не будет богатых людей, а будут одни нищие...
Вскоре эти богатые люди стали собираться в юрте Ораз-хана, как было условлено еще днем. «Что же он еще задумал, этот проныра? — ломал себе голову хозяин, любезно встречая гостей.— Одно ясно: если я — правитель всего Серахса, то Бегнепес — несомненно хан всех его баев...» И соответственно этому выводу Ораз-хан усадил Бегнепес-бая на самом почетном месте, напротив себя...
На огромных блюдах подали плов. Гости долго и много ели, будто бы подчеркивая этим свое безмерное уважение к хану...
— Ораз-хан,— отдуваясь от сытной еды, заговорил наконец о главном Бегнепес-бай.— Мы между собой посоветовались, и все пришли к одному: если падать, то с хорошего коня...
— Конь этот, скорее всего, я? — быстро спросил Ораз-хан, который, одолев Бегнепес-бая в словесном поединке днем, не намеревался поддаваться ему и вечером.
— Ты, хан,— прямо ответил Бегнепес-бай.
— Для туркмена нет обиды в том, если его уподобят коню,— сказал Ораз-хан.— Но я вижу, что конь, на котором вы все теперь едете, вас чем-то не устраивает?
— Устраивает, Ораз-хан! Больше всяких других коней устраивает,— поспешил заверить Шали-бай.— Мы только вознамерились сделать этого коня еще сильнее...
— Ты глава большого народа, Ораз-хан. Ты наш повелитель. Мы не собираемся учить тебя уму-разуму, не осмелимся на такое, да куда нам... Но мы все явились к тебе посоветоваться,— продолжал Бегнепес-бай.— И еще хотим кое в чем осведомить тебя. Если ты, Ораз-хан, не станешь возражать, разумеется...
— Ну, конечно, баи, я не стану возражать. Нет ничего постыдного в том, чтобы обменяться мыслями с такими почтенными людьми, как вы.
— Видит аллах, Ораз-хан, мы явились, чтобы защитить и твои интересы,— выпалил Шали-бай.
— Чем ближе час светопреставления, тем больше людей следует за сатаной, Ораз-хан...
— Мы не в мечети, а ты не молла,— перебил Ораз-хан Бегнепес-бая.— Говори о деле.
— Много смутьянов завелось в твоем народе, Ораз-хан,— не смутясь, продолжал тот.— Каждый молвит, что ему вздумается. И других подбивает... Они полагают, что сейчас, из-за этой войны, чего бы ни потребовали, Ораз-хан не сумеет противиться их прихотям...
— Так все наши труды и деньги канут прахом,— вмешался Шали-бай.— Так мы все по миру пойдем!
— А все эти смутьяны, которые мутят темный народ. Если подумать, их козни во вред и тебе, Ораз-хан. Народ, ведомый смутьянами, стал не тот, совсем не тот... Для него теперь важными стали не мнения хана, баев, ишанов и мулл, а всяких горлопанов и проходимцев...
— Постой, Бегнепес,— перебил говорившего правитель Се-рахса.— Если не будет народа, его джигитов, то кто я без них? Никто. Мне нужны хорошо вооруженные конные воины. Кто мне их даст, если не народ?
— Мы, Ораз-хан.
— Вы?!
— С такими воинами, которые держат в одной руке саблю, а в другой — чабанскую палку, сильным ханом тебе не быть, Ораз-хан. Тебе надобны нукеры, которые будут окружать тебя всегда, словно стальная крепость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Что мне делать с зерном, отец? Я же знаю, что его надо будет отвезти не домой. Не такой уж я глупый...
— Верно, сын, ты не глупый,— улыбнувшись, похлопал Ораз-хан Сахатнияза по плечу.— Отвезешь это зерно тетушкам Тяджигуль и Шемшат. А чтобы не задеть их гордость, скажешь, мол, не подачка это, а награда их мужьям за то, что арыназар-Палван и Пурли-Наездник спасли в сражении своего хана. Ты сам был тому свидетелем, сынок, расскажи там, как было дело. Пускай дети отважных воинов гордятся своими отцами...
Невероятная весть вскоре разнеслась по селению. Если бы глашатаи орали, что у чьей-то верблюдицы родился трехголовый верблюжонок или у кобылицы — семиногий жеребенок, то это известие люди восприняли бы с меньшим удивлением, чем вопли ханских вестников о том, будто бы Бегнепес-бай добровольно станет возвращать часть отнятого зерна...
Не веря в подобное чудо и дивясь, люди все же хватали мешки и бежали на подворье Бегнепес-бая.
— Эй, Гочмурат, отдай мне мешки. Я дольше тебя прожила на свете, а такого дива не видывала,— выйдя из юрты, стала распоряжаться Аннабахт.— За зерном сходим мы с Дов-летиком. А ты, Гочмурат, лучше помогай дедушке строить новую юрту...
Довлет подметил уже, как переменились его близкие после нападения на их селение бандитов и сербазов иранского шаха: его мать больше не робела, как прежде, перед старшим сыном, а руководила им точно так же, как и младшими детьми, а крепнувший в мышцах и раздавшийся в груди и в плечах Гочмурат, после того когда ему довелось защищать в бою родное селение, заметно подобрел к своей матери и охотно ей покорялся... Одного только еще не подметил Довлет, как переменился он сам. В том хотя бы, что научился подмечать перемены в своих близких и лучше понимать их поступки.
«Дело не в диве Бегнепес-бая,— подумал Довлет о словах матери.— Она не желает лишней встречи Гочмурата с Ножовкой...»
В этот момент Аташир-эфе, который возился во дворе над основой для новой юрты, отложил топор и распрямился.
— Она хвастает, что уже долго живет,— проворчал он.— Я прожил в два раза дольше и то не могу похвалиться, что видел щедрых баев. Айда, Дове, выгоняй ишаков, мы с тобой поедем взглянуть на такое чудо...
Захватив мешки, Аташир-эфе и Довлет уселись на двух ишаков и потрусили на них к подворью Бегнепес-бая, куда торопились теперь многие односельчане...
— Люди! Многие из вас усомнились в моем добром намерении, когда я принимался за сооружение запруды... А иные возводили на мое имя напраслину. Аллах им судья,— заговорил перед народом Бегнепес-бай, когда односельчане с мешками запрудили весь его двор.
Дальше Бегнепес-бай поведал людям ту ложь, какую придумал он в юрте Ораз-хана, про затянувшиеся расчеты с предводителем белуджей, а потом сам стал отмерять в мешки односельчан зерно — третью часть того, что было им взято у каждого. Один только Сахатнияз знал подлинную причину невероятной байской щедрости, но юноша, давно научившийся беречь секреты отца-правителя, скромно стоял молча среди других, когда люди принялись радостно благодарить и восхвалять Бегнепес-бая, Сахатнияз тоже-' принялся его славить и кричал громче многих...
— Зачем я это делал, отец? Ведь этот человек вызывает у меня отвращение,— спросил Сахатнияз вечером, когда Бегне-пес-баю и Шали-баю за их честность и заботы о благе соплеменников уже были при народе возданы почести и правителем.
— Сынок мой, Сахатнияз,— отвечал Ораз-хан.— Мне он тоже приятен не бвльше, чем прыщ на том месте, на котором сидим. Но кому нужно ханство, в котором не будет богатых людей, а будут одни нищие...
Вскоре эти богатые люди стали собираться в юрте Ораз-хана, как было условлено еще днем. «Что же он еще задумал, этот проныра? — ломал себе голову хозяин, любезно встречая гостей.— Одно ясно: если я — правитель всего Серахса, то Бегнепес — несомненно хан всех его баев...» И соответственно этому выводу Ораз-хан усадил Бегнепес-бая на самом почетном месте, напротив себя...
На огромных блюдах подали плов. Гости долго и много ели, будто бы подчеркивая этим свое безмерное уважение к хану...
— Ораз-хан,— отдуваясь от сытной еды, заговорил наконец о главном Бегнепес-бай.— Мы между собой посоветовались, и все пришли к одному: если падать, то с хорошего коня...
— Конь этот, скорее всего, я? — быстро спросил Ораз-хан, который, одолев Бегнепес-бая в словесном поединке днем, не намеревался поддаваться ему и вечером.
— Ты, хан,— прямо ответил Бегнепес-бай.
— Для туркмена нет обиды в том, если его уподобят коню,— сказал Ораз-хан.— Но я вижу, что конь, на котором вы все теперь едете, вас чем-то не устраивает?
— Устраивает, Ораз-хан! Больше всяких других коней устраивает,— поспешил заверить Шали-бай.— Мы только вознамерились сделать этого коня еще сильнее...
— Ты глава большого народа, Ораз-хан. Ты наш повелитель. Мы не собираемся учить тебя уму-разуму, не осмелимся на такое, да куда нам... Но мы все явились к тебе посоветоваться,— продолжал Бегнепес-бай.— И еще хотим кое в чем осведомить тебя. Если ты, Ораз-хан, не станешь возражать, разумеется...
— Ну, конечно, баи, я не стану возражать. Нет ничего постыдного в том, чтобы обменяться мыслями с такими почтенными людьми, как вы.
— Видит аллах, Ораз-хан, мы явились, чтобы защитить и твои интересы,— выпалил Шали-бай.
— Чем ближе час светопреставления, тем больше людей следует за сатаной, Ораз-хан...
— Мы не в мечети, а ты не молла,— перебил Ораз-хан Бегнепес-бая.— Говори о деле.
— Много смутьянов завелось в твоем народе, Ораз-хан,— не смутясь, продолжал тот.— Каждый молвит, что ему вздумается. И других подбивает... Они полагают, что сейчас, из-за этой войны, чего бы ни потребовали, Ораз-хан не сумеет противиться их прихотям...
— Так все наши труды и деньги канут прахом,— вмешался Шали-бай.— Так мы все по миру пойдем!
— А все эти смутьяны, которые мутят темный народ. Если подумать, их козни во вред и тебе, Ораз-хан. Народ, ведомый смутьянами, стал не тот, совсем не тот... Для него теперь важными стали не мнения хана, баев, ишанов и мулл, а всяких горлопанов и проходимцев...
— Постой, Бегнепес,— перебил говорившего правитель Се-рахса.— Если не будет народа, его джигитов, то кто я без них? Никто. Мне нужны хорошо вооруженные конные воины. Кто мне их даст, если не народ?
— Мы, Ораз-хан.
— Вы?!
— С такими воинами, которые держат в одной руке саблю, а в другой — чабанскую палку, сильным ханом тебе не быть, Ораз-хан. Тебе надобны нукеры, которые будут окружать тебя всегда, словно стальная крепость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111