Кроме того, что верховная власть над Серахсом может уплыть из рук утамышей к тохтомышам...
Оба надолго замолчали. Сердар не верил, что Говшут-хан способен на измену Ораз-хану, тем более что последний всегда оказывал первому поддержку в его соперничестве с Ходжам-шукур-ханом, но поручиться Сердар за Говшут-хана не мог. Говшут-хан молод, умен, честолюбив, везуч... Вытеснил же он того же Ходжамшукура.
— Ладно, Ораз-хан. С такой тяжестью на душе от тебя все равно здесь будет мало проку. Бери половину оставшихся джигитов и поезжай домой.
На другой день Ораз-хан, забрав половину остававшегося ополчения, убыл в Серахс...
Глава третья
КТО ВЫЛОЖИЛ ДЕНЬГИ —ТОМУ ВОЗДАЕТСЯ, КТО ПРОЛИЛ КРОВЬ СВОЮ — ТОМУ НЕТ...
Жгучее летнее солнце стояло в зените. И люди, и скот, и растения теряли под ним свои жизненные силы и увядали. Даже их собственные тени все сокращались, словно стремились спрятаться от жары. Земля была так раскалена солнцем, что в песках ее, не разводя огня, пекли яйца...
Хлеба, что раскинулись с северной стороны селения Бахши, уже вызрели и ласкали взгляды плотной золотистой желтизной. Среди этой желтизны выделялось сочным зеленым цветом поле, прорезанное многими арыками, размером с конно-скачковый круг. Поделенное на множество участков, это пространство занимали бахчевые культуры. За бахчами тянулись вдаль хлопковые поля. Если на большей части этих полей растения от зноя увяли и листва пожухла, то в местах, недавно политых водой, растения, браво закручивая усики, тянулись вверх.
Долго спорили с Бегнепес-баем жители селения о размерах воздаяния за понесенные им траты при сооружении на реке запруды, но, припертые к несокрушимой стене, сложившейся из множества неблагоприятных обстоятельств, в конце концов были вынуждены принять все условия, навязанные им жестокосердным богачом. Запруда на реке Теджен была сооружена, и воды ее, поднявшись до уровня арыков, напоили щедро поля селения. А земля в этих местах была благодатной. «Воткни в нее кочергу,— говаривали люди,— и та расцветет, если поливать будешь». Трудились, не щадя сил, поливали. И хлеба выдались на славу. Но радости не видно на лицах у вышедших на поля жнецов: половина взращенных их заботами хлебов заляжет в закромах Бегнепес-бая...
Довлет с Сапараком стали настолько неразлучны, что взрослые позволяли им в эти жаркие дни трудиться вместе: вчера Довлет добросовестно отработал целый день на участке семьи Сапарака, сегодня Сапарак вместе с Довлетом и Гочмура-том жали серпами пшеницу на поле семьи Довлета.
Еще до начала работы ребята поснимали с себя рубахи и на голое тело надели халаты. Халаты защищают от прямых солнечных лучей, зной как бы обходит тебя стороной, и дуновения хотя бы и горячего ветерка все же немного охлаждают тело. Серпы жнецы держат в правой руке, а левой захватывают в горсть стебли злаков. Чтобы уберечь левую руку от порезов и царапин, а главное, от возможных задеваний острым серпом, на нее надевают специальную рукавицу из толстой кожи. Жать серпом хлеб — работа изнурительная, особенно с непривычки. Но в такие годы, какие имели Довлет и Сапарак, среди туркменских мальчишек уже не бывает непривычных к этому делу. И все же Довлет вкладывал все силы, чтобы не осрамиться и догнать Сапарака, который почти не отставал от Гочмурата, уже взрослого парня. Когда вся троица хорошо вспотела, работа пошла еще лучше.
Вокруг на вызревших нивах копошилось так много людей, что высоко пролетавшим птицам они, возможно, напоминали что-то знакомое, достойное внимания. Во всяком случае, птицы часто резко снижались над полями, но тут же, словно убедившись в своей ошибке, взмывали опять в небо и уносились прочь.
Слева, по соседству с мальчиками, трудилась на своем поле семья Мейлиса, справа — Палата-Меткого, чуть подальше жали пшеницу жена и дети Сапы-Шорника, а еще дальше — семейство Санджара-Палвана во главе с ним самим. Позади поля семьи Довлета работал Мялик со своей матерью, тетушкой Тяджигуль, до которых уже успела дойти весть о том, что отец Мялика, Чарынаар-Палван, сложил голову у стен Мешхеда. Тетушка Тяджигуль долгие годы жила в постоянной вражде со своей соседкой, тетушкой Шемшат. Бывало, они затевали между собой такую перебранку, что многие зеваки останавливались поблизости от их жилищ, чтобы насладиться дармовым развлечением. Но муж тетушки Шемшат, Пурли-Наездник, был похоронен в Хорасане рядом с Чарыназар-Палваном. Одновременно узнав о смерти своих мужей, сварливые соседки кинулись одна к другой, обнялись и разрыдались, и уже пошел второй месяц, как их и водой не разлить. Общее горе сроднило этих женщин. Вот и теперь, пожиная хлеб на своих соседствующих межою полях, они изредка перекликались между собой и одинаково свирепо по очереди поглядывали на Гулназара-Ножовку, который трудился на своем поле неподалеку от них обеих...
Жнецы на полях, терзаемые зноем, часто припадали к чашкам с прохладительным чалом и с жадностью пили этот приятный кисловатый напиток. А солнце припекало все сильнее, было безветренно, нависла и все уплотнялась духота, при которой становилось труднее дышать. Чувствуя, что вскоре и чал перестанет помогать бороться с жарой, Гочмурат обернулся и сказал мальчикам:
— Сходите-ка на бахчу. Принесите арбузов и дынь.
Хотя и кичились друг перед другом своим трудолюбием Довлет и Сапарак, но, получив такое приказание, они с радостью побросали серпы и во весь дух припустили прочь от Гочмурата, чтоб он не передумал и не отобрал у них этой внезапно подаренной передышки.
На бахче было понастроено множество шалашей: кто сеял бахчевые культуры, тот и стерег свой участок от любивших полакомиться сладкими дынями и арбузами шакалов и дикобразов, перебираясь сюда жить на летовку.
Сейчас, когда бахчевые буйно разрослись, ходить по бахче можно было только руслами пересохших арыков. Довлет и Сапарак вошли в одно из них и, вдыхая аромат созревающих дынь, стали пробираться к участку семьи Довлета.
Особенно уродили в этом году дыни. Вон лежит ребристая белая замча — сорт скороспелый, она быстро желтеет и, созрев, становится мягкой и сочной, очень сладкой и тает во рту. Если преподнести эту дыню таким беззубым старикам, как глухой Бегназар или бабушка Агсолтан, то для них это будет райское угощение. Довлет так и поступит сегодня, когда вечером будет возвращаться в селение. А пока эта дыня пусть полежит и еще немного напитается соками.
А вот под ногами лежит сетчатая и удлиненная паяннеки — сорт крупных дынь, зеленовато-серого цвета, она вот не желтеет. Зрелость этих дынь определяют по ее цвету: когда к зеленовато-серому добавляется голубоватый оттенок — дыня поспела. К этой, через которую только что переступил Довлет, такой оттенок еще не добавился — пускай дозревает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Оба надолго замолчали. Сердар не верил, что Говшут-хан способен на измену Ораз-хану, тем более что последний всегда оказывал первому поддержку в его соперничестве с Ходжам-шукур-ханом, но поручиться Сердар за Говшут-хана не мог. Говшут-хан молод, умен, честолюбив, везуч... Вытеснил же он того же Ходжамшукура.
— Ладно, Ораз-хан. С такой тяжестью на душе от тебя все равно здесь будет мало проку. Бери половину оставшихся джигитов и поезжай домой.
На другой день Ораз-хан, забрав половину остававшегося ополчения, убыл в Серахс...
Глава третья
КТО ВЫЛОЖИЛ ДЕНЬГИ —ТОМУ ВОЗДАЕТСЯ, КТО ПРОЛИЛ КРОВЬ СВОЮ — ТОМУ НЕТ...
Жгучее летнее солнце стояло в зените. И люди, и скот, и растения теряли под ним свои жизненные силы и увядали. Даже их собственные тени все сокращались, словно стремились спрятаться от жары. Земля была так раскалена солнцем, что в песках ее, не разводя огня, пекли яйца...
Хлеба, что раскинулись с северной стороны селения Бахши, уже вызрели и ласкали взгляды плотной золотистой желтизной. Среди этой желтизны выделялось сочным зеленым цветом поле, прорезанное многими арыками, размером с конно-скачковый круг. Поделенное на множество участков, это пространство занимали бахчевые культуры. За бахчами тянулись вдаль хлопковые поля. Если на большей части этих полей растения от зноя увяли и листва пожухла, то в местах, недавно политых водой, растения, браво закручивая усики, тянулись вверх.
Долго спорили с Бегнепес-баем жители селения о размерах воздаяния за понесенные им траты при сооружении на реке запруды, но, припертые к несокрушимой стене, сложившейся из множества неблагоприятных обстоятельств, в конце концов были вынуждены принять все условия, навязанные им жестокосердным богачом. Запруда на реке Теджен была сооружена, и воды ее, поднявшись до уровня арыков, напоили щедро поля селения. А земля в этих местах была благодатной. «Воткни в нее кочергу,— говаривали люди,— и та расцветет, если поливать будешь». Трудились, не щадя сил, поливали. И хлеба выдались на славу. Но радости не видно на лицах у вышедших на поля жнецов: половина взращенных их заботами хлебов заляжет в закромах Бегнепес-бая...
Довлет с Сапараком стали настолько неразлучны, что взрослые позволяли им в эти жаркие дни трудиться вместе: вчера Довлет добросовестно отработал целый день на участке семьи Сапарака, сегодня Сапарак вместе с Довлетом и Гочмура-том жали серпами пшеницу на поле семьи Довлета.
Еще до начала работы ребята поснимали с себя рубахи и на голое тело надели халаты. Халаты защищают от прямых солнечных лучей, зной как бы обходит тебя стороной, и дуновения хотя бы и горячего ветерка все же немного охлаждают тело. Серпы жнецы держат в правой руке, а левой захватывают в горсть стебли злаков. Чтобы уберечь левую руку от порезов и царапин, а главное, от возможных задеваний острым серпом, на нее надевают специальную рукавицу из толстой кожи. Жать серпом хлеб — работа изнурительная, особенно с непривычки. Но в такие годы, какие имели Довлет и Сапарак, среди туркменских мальчишек уже не бывает непривычных к этому делу. И все же Довлет вкладывал все силы, чтобы не осрамиться и догнать Сапарака, который почти не отставал от Гочмурата, уже взрослого парня. Когда вся троица хорошо вспотела, работа пошла еще лучше.
Вокруг на вызревших нивах копошилось так много людей, что высоко пролетавшим птицам они, возможно, напоминали что-то знакомое, достойное внимания. Во всяком случае, птицы часто резко снижались над полями, но тут же, словно убедившись в своей ошибке, взмывали опять в небо и уносились прочь.
Слева, по соседству с мальчиками, трудилась на своем поле семья Мейлиса, справа — Палата-Меткого, чуть подальше жали пшеницу жена и дети Сапы-Шорника, а еще дальше — семейство Санджара-Палвана во главе с ним самим. Позади поля семьи Довлета работал Мялик со своей матерью, тетушкой Тяджигуль, до которых уже успела дойти весть о том, что отец Мялика, Чарынаар-Палван, сложил голову у стен Мешхеда. Тетушка Тяджигуль долгие годы жила в постоянной вражде со своей соседкой, тетушкой Шемшат. Бывало, они затевали между собой такую перебранку, что многие зеваки останавливались поблизости от их жилищ, чтобы насладиться дармовым развлечением. Но муж тетушки Шемшат, Пурли-Наездник, был похоронен в Хорасане рядом с Чарыназар-Палваном. Одновременно узнав о смерти своих мужей, сварливые соседки кинулись одна к другой, обнялись и разрыдались, и уже пошел второй месяц, как их и водой не разлить. Общее горе сроднило этих женщин. Вот и теперь, пожиная хлеб на своих соседствующих межою полях, они изредка перекликались между собой и одинаково свирепо по очереди поглядывали на Гулназара-Ножовку, который трудился на своем поле неподалеку от них обеих...
Жнецы на полях, терзаемые зноем, часто припадали к чашкам с прохладительным чалом и с жадностью пили этот приятный кисловатый напиток. А солнце припекало все сильнее, было безветренно, нависла и все уплотнялась духота, при которой становилось труднее дышать. Чувствуя, что вскоре и чал перестанет помогать бороться с жарой, Гочмурат обернулся и сказал мальчикам:
— Сходите-ка на бахчу. Принесите арбузов и дынь.
Хотя и кичились друг перед другом своим трудолюбием Довлет и Сапарак, но, получив такое приказание, они с радостью побросали серпы и во весь дух припустили прочь от Гочмурата, чтоб он не передумал и не отобрал у них этой внезапно подаренной передышки.
На бахче было понастроено множество шалашей: кто сеял бахчевые культуры, тот и стерег свой участок от любивших полакомиться сладкими дынями и арбузами шакалов и дикобразов, перебираясь сюда жить на летовку.
Сейчас, когда бахчевые буйно разрослись, ходить по бахче можно было только руслами пересохших арыков. Довлет и Сапарак вошли в одно из них и, вдыхая аромат созревающих дынь, стали пробираться к участку семьи Довлета.
Особенно уродили в этом году дыни. Вон лежит ребристая белая замча — сорт скороспелый, она быстро желтеет и, созрев, становится мягкой и сочной, очень сладкой и тает во рту. Если преподнести эту дыню таким беззубым старикам, как глухой Бегназар или бабушка Агсолтан, то для них это будет райское угощение. Довлет так и поступит сегодня, когда вечером будет возвращаться в селение. А пока эта дыня пусть полежит и еще немного напитается соками.
А вот под ногами лежит сетчатая и удлиненная паяннеки — сорт крупных дынь, зеленовато-серого цвета, она вот не желтеет. Зрелость этих дынь определяют по ее цвету: когда к зеленовато-серому добавляется голубоватый оттенок — дыня поспела. К этой, через которую только что переступил Довлет, такой оттенок еще не добавился — пускай дозревает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111