..
— Сапа!.. Дружище!.. Неужто хочешь бросить меня одного?.. Ты же не из таких, Сапа. Друга ты никогда в беде не оставишь,— встревоженно говорил Сердар и ощупывал руками тело и голову побратима.
Наконец Сердар догадался приложить ухо к левой стороне груди Сапы-Шорника — сердце тихо билось.
«В беспамятстве»,— догадался Сердар успокаиваясь.
Он опять лег на спину. Слишком много сил отобрали у Сердара хлопоты над раненым другом. Теперь он отдыхал, смотрел на яркие звезды и думал над последними словами Сапы-Шорника. Тот прав, конечно. Ни одна из побед в яростных сражениях еще не приносила долгого мира. Только отобьются туркмены с одной стороны, как уже наседают на них с другой, и опять звучат отчаянные призывы: «По коням!..»
Совсем близко сверкнули в ночи глаза какого-то хищника. Учуяла, видно, тварь, что один из раненых впал в забытье. Пожирать обоих начнут, когда и с ним, Сердаром, случится подобное... Так же и с врагами дело обстоит: все им кажется, что серахсцы или ахальцы ослабели, что их мало осталось после очередной напасти...
Сапа-Шорник не приходил в себя. Многое успел Сердар передумать. Бросал он мысленный взор на Бухару, в сторону Хивы, на Иран — и отовсюду сверкали глаза поджидавших удобного момента хищников...
— Я умираю, Сердар,— вдруг услышал Сердар очень тихий голос.
— Ты что, Сапа! Ты что?.. Пять — еще не десять... Оправился от четырех пуль, осилишь и пятую...
— Нет, Сердар... Пятая пуля у меня в животе. Она слишком горячая — сжигает там все...
— Ты потерпи, Сапа! Скоро рассвет...
— Перед рассветом, Сердар, как раз и умирали все те, у кого я видел подобные раны... Ты лучше теперь не перебивай меня, Сердар, а выслушай...
— Я слушаю тебя, Сапа,— ответил Сердар, ощущая, как цепкая рука острой жалости схватила его за горло.
— Я не достиг еще возраста яшули, Сердар... Все же ты донеси до совета старейшин слова умирающего.
— Я все исполню, Сапа...
— С трех сторон нам приносят разорения и смерти... Когда-то могут и достичь своего — сотрут туркменский народ с лица земли... Возьмут свое — не умением воевать, так числом... Настала пора, Сердар, обратить наши взоры в четвертую сторону...
— Ты говоришь об урусах, Сапа?
— О них, Сердар... Я знаю, они иноверцы... Но сколько зла нам несут наши единоверцы, Сердар!.. Пора прибиваться всем нам к урусам. Может, и с ними туркмены не обретут на земле рая, но мир на землях нашего народа наступит...
— Я все запомнил, Сапа. Я превращусь в твои уста и все поведаю людям, что ты сказал... Но, может, ты сам еще сможешь донести свои слова до совета старейшин?..
— Бились всегда мы трое рядом,— не слушая Сердара, продолжал Сапа-Шорник уже угасавшим голосом.— Моллу Абдурахмана иранцы увели в плен... Я убит... Теперь ты, Сердар, один остаешься...
С этими словами умолк навсегда туркменский воин, имевший мирное прозвище Сапа-Шорник...
То ли от тяжелой раны, а скорее, от угрюмой тоски, вызванной утратой верного друга, Сердар на какое-то время впал в забытье.
Пробудил его сознание топот конских копыт...
Вглядываясь в предрассветную мглу, Сердар вначале увидел собаку, а уж потом — бегущую рысью лошадь. И не какую-то лошадь, а своего собственного длинноногого ахалтекинца!..
— Евбасар! Сукин ты сын,— шептал Сердар, обнимая подскочившего к нему пса, роняя в его густую шерсть слезы благодарности.— Где носило тебя, проныра ты этакий?.. Как ты смог отыскать моего коня?..
Боевой конь Сердара стоял рядом и терпеливо дожидался, когда хозяин воздаст должное собаке. На шее у лошади была петля, от которой тянулась веревка, растрепанный конец ее касался земли...
— Перегрыз! — догадавшись, выкрикнул Сердар.— Шельмец ты мой драгоценный... Ах, если бы ты, Евбасарушка, смог выручить из неволи еще и моллу Абдурахмана!..
Пес лизнул лицо Сердара и, склонив набок свою умную голову, уставился на него хитроватыми глазами, будто хотел сказать: мол, слишком уж многого хочешь ты от меня, хозяин...
Заметив, что Сердар силится приподняться, конь его сейчас же улегся на землю рядом, подставив раненому свою спину.
И когда Сердар на него заполз, ахалтекинец стал осторожно подниматься на ноги...
Оглянувшись, крепко ли держится на нем его хозяин, конь тронулся в путь.
Впереди по дороге, ведущей на север, побежала перед ними собака...
Сердар сдержал обещание и принес в юрту Ораз-хана, на совет старейшин, последние слова умиравшего у него на руках боевого побратима. Но пролетело еще много лет, произошло множество кровавых сражений и стычек, еще много немного туркмен сложило головы, прежде чем одноплеменники Сапы-Шорника исполнили его предсмертную волю...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Сапа!.. Дружище!.. Неужто хочешь бросить меня одного?.. Ты же не из таких, Сапа. Друга ты никогда в беде не оставишь,— встревоженно говорил Сердар и ощупывал руками тело и голову побратима.
Наконец Сердар догадался приложить ухо к левой стороне груди Сапы-Шорника — сердце тихо билось.
«В беспамятстве»,— догадался Сердар успокаиваясь.
Он опять лег на спину. Слишком много сил отобрали у Сердара хлопоты над раненым другом. Теперь он отдыхал, смотрел на яркие звезды и думал над последними словами Сапы-Шорника. Тот прав, конечно. Ни одна из побед в яростных сражениях еще не приносила долгого мира. Только отобьются туркмены с одной стороны, как уже наседают на них с другой, и опять звучат отчаянные призывы: «По коням!..»
Совсем близко сверкнули в ночи глаза какого-то хищника. Учуяла, видно, тварь, что один из раненых впал в забытье. Пожирать обоих начнут, когда и с ним, Сердаром, случится подобное... Так же и с врагами дело обстоит: все им кажется, что серахсцы или ахальцы ослабели, что их мало осталось после очередной напасти...
Сапа-Шорник не приходил в себя. Многое успел Сердар передумать. Бросал он мысленный взор на Бухару, в сторону Хивы, на Иран — и отовсюду сверкали глаза поджидавших удобного момента хищников...
— Я умираю, Сердар,— вдруг услышал Сердар очень тихий голос.
— Ты что, Сапа! Ты что?.. Пять — еще не десять... Оправился от четырех пуль, осилишь и пятую...
— Нет, Сердар... Пятая пуля у меня в животе. Она слишком горячая — сжигает там все...
— Ты потерпи, Сапа! Скоро рассвет...
— Перед рассветом, Сердар, как раз и умирали все те, у кого я видел подобные раны... Ты лучше теперь не перебивай меня, Сердар, а выслушай...
— Я слушаю тебя, Сапа,— ответил Сердар, ощущая, как цепкая рука острой жалости схватила его за горло.
— Я не достиг еще возраста яшули, Сердар... Все же ты донеси до совета старейшин слова умирающего.
— Я все исполню, Сапа...
— С трех сторон нам приносят разорения и смерти... Когда-то могут и достичь своего — сотрут туркменский народ с лица земли... Возьмут свое — не умением воевать, так числом... Настала пора, Сердар, обратить наши взоры в четвертую сторону...
— Ты говоришь об урусах, Сапа?
— О них, Сердар... Я знаю, они иноверцы... Но сколько зла нам несут наши единоверцы, Сердар!.. Пора прибиваться всем нам к урусам. Может, и с ними туркмены не обретут на земле рая, но мир на землях нашего народа наступит...
— Я все запомнил, Сапа. Я превращусь в твои уста и все поведаю людям, что ты сказал... Но, может, ты сам еще сможешь донести свои слова до совета старейшин?..
— Бились всегда мы трое рядом,— не слушая Сердара, продолжал Сапа-Шорник уже угасавшим голосом.— Моллу Абдурахмана иранцы увели в плен... Я убит... Теперь ты, Сердар, один остаешься...
С этими словами умолк навсегда туркменский воин, имевший мирное прозвище Сапа-Шорник...
То ли от тяжелой раны, а скорее, от угрюмой тоски, вызванной утратой верного друга, Сердар на какое-то время впал в забытье.
Пробудил его сознание топот конских копыт...
Вглядываясь в предрассветную мглу, Сердар вначале увидел собаку, а уж потом — бегущую рысью лошадь. И не какую-то лошадь, а своего собственного длинноногого ахалтекинца!..
— Евбасар! Сукин ты сын,— шептал Сердар, обнимая подскочившего к нему пса, роняя в его густую шерсть слезы благодарности.— Где носило тебя, проныра ты этакий?.. Как ты смог отыскать моего коня?..
Боевой конь Сердара стоял рядом и терпеливо дожидался, когда хозяин воздаст должное собаке. На шее у лошади была петля, от которой тянулась веревка, растрепанный конец ее касался земли...
— Перегрыз! — догадавшись, выкрикнул Сердар.— Шельмец ты мой драгоценный... Ах, если бы ты, Евбасарушка, смог выручить из неволи еще и моллу Абдурахмана!..
Пес лизнул лицо Сердара и, склонив набок свою умную голову, уставился на него хитроватыми глазами, будто хотел сказать: мол, слишком уж многого хочешь ты от меня, хозяин...
Заметив, что Сердар силится приподняться, конь его сейчас же улегся на землю рядом, подставив раненому свою спину.
И когда Сердар на него заполз, ахалтекинец стал осторожно подниматься на ноги...
Оглянувшись, крепко ли держится на нем его хозяин, конь тронулся в путь.
Впереди по дороге, ведущей на север, побежала перед ними собака...
Сердар сдержал обещание и принес в юрту Ораз-хана, на совет старейшин, последние слова умиравшего у него на руках боевого побратима. Но пролетело еще много лет, произошло множество кровавых сражений и стычек, еще много немного туркмен сложило головы, прежде чем одноплеменники Сапы-Шорника исполнили его предсмертную волю...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111