Вскоре на этот холмик взошел и Довлет. Это были мгновения в их жизни, наиболее сближавшие мальчика и его собаку. Довлет уселся на пеньке какого-то дерева, срезанного еще до его рождения. Евбасар улегся у его йог. Вглядываясь в темноту ночи, они дружно молчали, каждый думая о своем...
Довлету хотелось, чтобы на небе были видны яркие звезды, на которые мальчик любил устремлять свой взгляд, мечтая о чем-то неясном, но желанном...
Евбасар на небе отдавал предпочтение месяцу. Хотя пес, в отличие от большинства собак, не был жадным на съестное, но все же месяц напоминал ему хорошо смазанную маслом лепешку, думать о которой было приятно. К тому же при месяце хорошо видно вокруг и можно еще издали заметить приближение врага, если тот появится...
Но сегодня ночь набросила на селение одну из самых новых своих бурок, в которой не было ни одной прорехи Зато прорехи были в юртах бедняков селения, пробивающиеся сквозь них лучики света пульсировали во тьме, словно живые. «Ветхость тоже способна рождать красоту»,— подумал мальчик.
— Дове! Где ты там бродишь, полуночник? — долетел из ночи голос деда.
Во дворе мальчик и собака расстались: Евбасар отправился в кошару, он и ночью должен был стеречь овец, а Довлет вбежал в юрту...
— Львенок мой,— ласково обратился к нему Аташир-эфе,— ты не смог бы в оставшиеся от нашей очереди дни попасти овец вместо Гочмурата?
— Что вы надумали, деда? — испуганно вскрикнула Аннабахт.— Довлет еще мал.-Его ли дело пасти овец?..
— Мал не мал, его друг Сапарак уже этим свой хлеб зарабатывает, а Дове надо попасти только несколько дней. Пора львенку испытать себя в.настоящем деле...
— К черту ваших овец! Мне дитя дороже. И когда вы это надумали, деда?!
— Когда?
— Когда эти мясники на нас точат зубы! Они хитры и жестоки, как все мелкие души. Думаете, деда, их остановит, что перед ними дитя?
— Если он станет прятаться за материной юбкой, их не остановит и то, что он когда-то вырастет...
— Да что вы переполошились из-за меня,— выкрикнул Гочмурат.— Сам я буду пасти овец. Правду говорит мать, брату еще рано браться за это дело...
— Пора или рано,— неожиданно для всех и для себя самого вдруг вмешался Довлет в разговор старших.— Что это вы все решаете за меня? — от растерянности сказал он излишне грубоватым голосом.— Завтра я погоню овец. И все!
Мать Довлета изумленно застыла, старший брат взглянул на него с большим уважением, дед улыбнулся и сказал:
— Львенок — он и есть львенок...
На следующее утро Довлет хотел встать раньше всех, но мать его уже хлопотала над завтраком, когда он проснулся.
— Довлет, мой Довлет, как бы и ты не пошел по следам своего деда и старшего брата,— грустно сказала со вздохом Аннабахт, когда мальчик ел.— Видно, вы все грубеете, когда подрастаете. Ай-да, ну ладно...
— Нет, мама, этого не будет. Деда ты назвала, брата, но у меня еще есть отец! Он ведь тоже мужчина, а разве он грубый?..
- Нет, сынок мой, что ты! Отец твой совсем другой... Ты проливаешь бальзам на мое сердце, сказав, что он для тебя пример! Он ведь и сильный и ласковый...
Аннабахт умолкла, смутившись оттого, что приоткрыла мальчику частичку своего женского счастья. Но Довлет был еще мал, чтобы что-то подобное подметить. Да и мысли его теперь находились далеко, где-то в неведомых странах, где сражался его отец...
— Как он теперь там, где наш отец, сынок? — произнесла Аннабахт, одновременно обращая вопрос свой и к сыну и к аллаху.
— Вспомни, мама, вчерашние слова Бибигюль-эдже. Не такой он безмозглый, наш отец, чтобы с ним что-то случилось.
— Дай-то аллах, сынок! Дай-то аллах...
Когда Довлет уже выгонял овец семьи со двора, вышедшая его проводить Аннабахт просительным голосом сказала:
— Сторонись плохих людей, сыночек. Если будут лезть, лучше перетерпи, лучше отойди от них...
— Нет, мама, этого я не смогу,— твердо ответил мальчик.— Так ведь не поступал и мой отец...
Аннабахт умолкла и отступила к юрте. Увидев, что на пастбище гонит овец его любимец, Евбасар радостно заметался вокруг отары, сбивая животных в плотную группу. Так и двинулись они по улице: впереди, словно превратившись в единое круглой формы тело, бок в бок шли овцы, за ними — с огромным посохом в руке маленький чабан и большой опытный пес, который, радостно заглядывая в глаза мальчику, будто говорил ему: «Все будет хорошо! Положись на меня...»
Глава восьмая
ШЕЛ НА РАБОТУ, ПОПАЛ НА УРОК...
Река всегда пробуждала у Довлета мечты о неведомых странах. Не знал мальчик, откуда бежит она и куда стремится, но эта извечная радостная торопливость волн, их говорливость, их невозмутимость пред всем, что они ни видели на берегах,— все это заставляло думать о мире, который начинался там, куда не достигал взгляд. Кто-то там жил. Кто?.. «Враги!» — отвечал на последний вопрос дед Довлета. «Люди! Такие же, как и мы»,— отвечал учитель молла Абдурахман...
Сразу за селением по обоим берегам реки тянулись буйные заросли тугая. Редкие взрослые ивы и ракиты возвышались среди хаоса хитросплетений тальника, в который местами словно заплатами были нашиты заросли камыша, шумно колыхавшегося от малейшего дуновения ветра.
Почва здесь была перенасыщена влагой, встречались даже заболоченные места. В иные годы, когда в южной стороне в горах за зиму скапливалось много снегов, а весной шли часто дожди, река вырывалась из берегов, затопляла пойменные леса и подступала вплотную к селению.
В такие времена иные жители селения призывали соплеменников вернуться обратно в пустыни, распростершиеся от низовьев Теджена и Мургаба до Хорезма и Мангышлака, в пустыни, «где ступала нога пророка-спасителя Хизыра». Другие им отвечали: мол, погодим малость, разобрать юрты и навьючить на верблюдов всегда успеем, если придется худо...
С половодьем в этих местах наступали счастливые дни для охотников. Дичи в пойменных лесах водилось множество. Случалось, что от выстрела в воздух поднимались целые стаи пернатых. Тогда ^только не зевай, бей влет да запоминай, куда упала подстреленная утка...
В зарослях немало хорошо протоптанных тропинок. Ты движешься по одной из них. И вдруг чуть ли не из-под ног с шумом вспархивает птица. Подумаешь, может быть, наткнулся на кем-то подстреленную утку. Долго будешь искать ее и не найдешь. Но не успеешь пройти десятка шагов, как вновь, возможно, увидишь это существо. Своим коричневато-бурым цветом оно почти сливается с ветками дерева, на котором сидит не двигаясь и смотрит на тебя. Лишь только встретится взгляд этой птицы с твоим взглядом, она вспорхнет. Ты можешь сотни раз пройти совсем близко, а хитромудрое создание будет смотреть на тебя и сидеть спокойно на своем дереве. Ты вертишь головой, отыскивая раззадорившее тебя существо, вглядываешься в дальние кусты, но в двух-трех шагах от тебя вдруг — «фыррр», опять эта птица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Довлету хотелось, чтобы на небе были видны яркие звезды, на которые мальчик любил устремлять свой взгляд, мечтая о чем-то неясном, но желанном...
Евбасар на небе отдавал предпочтение месяцу. Хотя пес, в отличие от большинства собак, не был жадным на съестное, но все же месяц напоминал ему хорошо смазанную маслом лепешку, думать о которой было приятно. К тому же при месяце хорошо видно вокруг и можно еще издали заметить приближение врага, если тот появится...
Но сегодня ночь набросила на селение одну из самых новых своих бурок, в которой не было ни одной прорехи Зато прорехи были в юртах бедняков селения, пробивающиеся сквозь них лучики света пульсировали во тьме, словно живые. «Ветхость тоже способна рождать красоту»,— подумал мальчик.
— Дове! Где ты там бродишь, полуночник? — долетел из ночи голос деда.
Во дворе мальчик и собака расстались: Евбасар отправился в кошару, он и ночью должен был стеречь овец, а Довлет вбежал в юрту...
— Львенок мой,— ласково обратился к нему Аташир-эфе,— ты не смог бы в оставшиеся от нашей очереди дни попасти овец вместо Гочмурата?
— Что вы надумали, деда? — испуганно вскрикнула Аннабахт.— Довлет еще мал.-Его ли дело пасти овец?..
— Мал не мал, его друг Сапарак уже этим свой хлеб зарабатывает, а Дове надо попасти только несколько дней. Пора львенку испытать себя в.настоящем деле...
— К черту ваших овец! Мне дитя дороже. И когда вы это надумали, деда?!
— Когда?
— Когда эти мясники на нас точат зубы! Они хитры и жестоки, как все мелкие души. Думаете, деда, их остановит, что перед ними дитя?
— Если он станет прятаться за материной юбкой, их не остановит и то, что он когда-то вырастет...
— Да что вы переполошились из-за меня,— выкрикнул Гочмурат.— Сам я буду пасти овец. Правду говорит мать, брату еще рано браться за это дело...
— Пора или рано,— неожиданно для всех и для себя самого вдруг вмешался Довлет в разговор старших.— Что это вы все решаете за меня? — от растерянности сказал он излишне грубоватым голосом.— Завтра я погоню овец. И все!
Мать Довлета изумленно застыла, старший брат взглянул на него с большим уважением, дед улыбнулся и сказал:
— Львенок — он и есть львенок...
На следующее утро Довлет хотел встать раньше всех, но мать его уже хлопотала над завтраком, когда он проснулся.
— Довлет, мой Довлет, как бы и ты не пошел по следам своего деда и старшего брата,— грустно сказала со вздохом Аннабахт, когда мальчик ел.— Видно, вы все грубеете, когда подрастаете. Ай-да, ну ладно...
— Нет, мама, этого не будет. Деда ты назвала, брата, но у меня еще есть отец! Он ведь тоже мужчина, а разве он грубый?..
- Нет, сынок мой, что ты! Отец твой совсем другой... Ты проливаешь бальзам на мое сердце, сказав, что он для тебя пример! Он ведь и сильный и ласковый...
Аннабахт умолкла, смутившись оттого, что приоткрыла мальчику частичку своего женского счастья. Но Довлет был еще мал, чтобы что-то подобное подметить. Да и мысли его теперь находились далеко, где-то в неведомых странах, где сражался его отец...
— Как он теперь там, где наш отец, сынок? — произнесла Аннабахт, одновременно обращая вопрос свой и к сыну и к аллаху.
— Вспомни, мама, вчерашние слова Бибигюль-эдже. Не такой он безмозглый, наш отец, чтобы с ним что-то случилось.
— Дай-то аллах, сынок! Дай-то аллах...
Когда Довлет уже выгонял овец семьи со двора, вышедшая его проводить Аннабахт просительным голосом сказала:
— Сторонись плохих людей, сыночек. Если будут лезть, лучше перетерпи, лучше отойди от них...
— Нет, мама, этого я не смогу,— твердо ответил мальчик.— Так ведь не поступал и мой отец...
Аннабахт умолкла и отступила к юрте. Увидев, что на пастбище гонит овец его любимец, Евбасар радостно заметался вокруг отары, сбивая животных в плотную группу. Так и двинулись они по улице: впереди, словно превратившись в единое круглой формы тело, бок в бок шли овцы, за ними — с огромным посохом в руке маленький чабан и большой опытный пес, который, радостно заглядывая в глаза мальчику, будто говорил ему: «Все будет хорошо! Положись на меня...»
Глава восьмая
ШЕЛ НА РАБОТУ, ПОПАЛ НА УРОК...
Река всегда пробуждала у Довлета мечты о неведомых странах. Не знал мальчик, откуда бежит она и куда стремится, но эта извечная радостная торопливость волн, их говорливость, их невозмутимость пред всем, что они ни видели на берегах,— все это заставляло думать о мире, который начинался там, куда не достигал взгляд. Кто-то там жил. Кто?.. «Враги!» — отвечал на последний вопрос дед Довлета. «Люди! Такие же, как и мы»,— отвечал учитель молла Абдурахман...
Сразу за селением по обоим берегам реки тянулись буйные заросли тугая. Редкие взрослые ивы и ракиты возвышались среди хаоса хитросплетений тальника, в который местами словно заплатами были нашиты заросли камыша, шумно колыхавшегося от малейшего дуновения ветра.
Почва здесь была перенасыщена влагой, встречались даже заболоченные места. В иные годы, когда в южной стороне в горах за зиму скапливалось много снегов, а весной шли часто дожди, река вырывалась из берегов, затопляла пойменные леса и подступала вплотную к селению.
В такие времена иные жители селения призывали соплеменников вернуться обратно в пустыни, распростершиеся от низовьев Теджена и Мургаба до Хорезма и Мангышлака, в пустыни, «где ступала нога пророка-спасителя Хизыра». Другие им отвечали: мол, погодим малость, разобрать юрты и навьючить на верблюдов всегда успеем, если придется худо...
С половодьем в этих местах наступали счастливые дни для охотников. Дичи в пойменных лесах водилось множество. Случалось, что от выстрела в воздух поднимались целые стаи пернатых. Тогда ^только не зевай, бей влет да запоминай, куда упала подстреленная утка...
В зарослях немало хорошо протоптанных тропинок. Ты движешься по одной из них. И вдруг чуть ли не из-под ног с шумом вспархивает птица. Подумаешь, может быть, наткнулся на кем-то подстреленную утку. Долго будешь искать ее и не найдешь. Но не успеешь пройти десятка шагов, как вновь, возможно, увидишь это существо. Своим коричневато-бурым цветом оно почти сливается с ветками дерева, на котором сидит не двигаясь и смотрит на тебя. Лишь только встретится взгляд этой птицы с твоим взглядом, она вспорхнет. Ты можешь сотни раз пройти совсем близко, а хитромудрое создание будет смотреть на тебя и сидеть спокойно на своем дереве. Ты вертишь головой, отыскивая раззадорившее тебя существо, вглядываешься в дальние кусты, но в двух-трех шагах от тебя вдруг — «фыррр», опять эта птица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111