— Когда самый слабый из вас сможет продержать в руках два камня перед собой, пока я сосчитаю до трехсот, только тогда вы и возьмете в руки настоящее оружие. А пока станем учиться меткости по-другому...
Дядя Палат отмерил пятьдесят шагов, воткнул в землю палку, а на нее надел треснувшую пиалушку. По его приказу мальчишки стали швырять камушки, но никто не попадал. Тогда дядя Палат взял камень, встал к пиалушке спиной, резко обернулся и швырнул камень не целясь. Пиалушка разлетелась на кусочки...
— Когда вы сможете проделать то же самое, вам больше нечему будет у меня учиться. Но до этого еще далеко...
— Как до луны,— грустно пошутил Сапарак.
— Еще раз усомнишься в своих силах, больше ко мне не приходи,— сказал учитель.— В ваши годы я был слабее самого слабого из вас. Но среди моих соплеменников нашлись люди, которые заставили меня распроститься со своей слабостью. Теперь я плачу свой долг и делаю сильным и метким любого, кто этого пожелает всей душой... У каждого из вас есть в доме негодная посуда, рваные башмаки или шапки. Вешайте их на палки на таком же расстоянии и каждый день упражняйтесь в меткости. Запрещаю вам бросать камни во что-либо живое... Довлет сумел попасть в свою мишень только на четвертый день упорных упражнений. Но во-первых, он это сделал не так, как учитель, а долго прицеливался, а во-вторых, на палке перед ним маячила не маленькая пиалушка, а огромный старый горшок.
— Молодец,— похвалил его старший брат.
Затем Гочмурат вошел в юрту, вынес ружье, подобрал один из черепков от горшка, высоко подбросил его вверх и расколол на лету с одного выстрела.
— Так надо,— сказал младшему брату Гочмурат и понес ружье назад в юрту.
«Им, взрослым, хорошо,— с обидой подумал Довлет.— Бабахнул и даже подержать оружие не дал. Ничего, Палат-Меткий не зря взял меня в ученики. Я еще покажу этому задаваке Гочмурату...
В день тоя по случаю первого бритья племянника Сапарака маленького Мередика, захватив приготовленный матерью узелок с гостинцами, Довлет отправился в гости к другу загодя, чтобы помочь в подготовке пиршества. Сапарака он не застал дома и в этот раз, оказалось, что друг Довлета еще не вернулся с пастбища, куда он каждый день гонял овец своего бая.
Старший брат Сапарака Велле-Косоглазый вывел из загона упиравшегося и отчаянно блеявшего молодого козла. Животное, словно предчувствуя, какая участь его ожидает, изо всех сил старалось вырваться из рук человека.
— А, Довлет-джан! Иди скорее сюда,— увидев раннего гостя, позвал Велле.— Подержи этого бешеного шайтана...
Довлет подбежал и нерешительно ухватился за рога, а Велле быстро накинул на ноги козла веревку, стянул петлю, и животное рухнуло на земле. Связав ноги, Велле выхватил нож и перерезал козлу горло. Чтобы не видеть ни агонии животного, ни его крови, мальчик отступил подальше и отвернулся.
— Джигит не должен страшиться крови врага, а также собственной крови, которую он может пролить в бою,— сказал Велле.— А невинная кровь всегда немного смущает и меня самого, Довлет-джан. Но что поделаешь, коз, овец и всяких других животных аллах предназначил людям в пищу...
Довлет пристально взглянул в его лицо. Оно могло бы даже быть и привлекательным, если бы не косоглазие. Привыкнув к постоянным насмешкам, Велле, чтоб как-то защититься, сам стал подыгрывать злым шутникам, напуская на лицо глуповатое выражение. Но от Довлета Велле не ожидал насмешек, к тому же он увлекся делом; ловко сдирал с зарезанного козла шкуру, а потому мальчику удалось увидеть лицо Велле как бы без маски.
— Что смотришь так? Или не узнаешь меня больше?
— Узнаю. Но только...
— Что?
— Как будто вижу другого человека...
— Другого? — рассмеялся Велле.— Да, я всегда считал тебя неглупым мальчиком. Потому и рад твоей дружбе с моим братом,— сказал он уже серьезно.— Давай-ка помоги...
Во дворе в землю было врыто чуть наклоненное бревно со свисавшей сверху петлей. Вдвоем они подхватили тушу козла и старались всунуть в петлю задние ноги козла, но как они ни тужились, у них ничего не получалось — лишившись шкуры, туша козла стала очень скользкой.
— Эй, Довлетик, погоди-ка,— закричала выбежавшая из юрты Гюльсенем.— Надорвешься, и твоя мама не простит нам. Я сама лучше...
Гюльсенем ловко подхватила тушу козла, приподняла, а Велле быстро всунул задние ноги в петлю, и туша закачалась на веревке.
— Главное, чтобы разозлить мою жену, тогда она горы свернет,— сказал Велле, вспарывая живот козла.
— Если я разозлюсь,— отвечала Гюльсенем,— то смогу за пояс заткнуть двух нерадивых мужиков вроде тебя.
— Понимаешь, Довлет-джан, нельзя хвалить женщин. Сразу зазнаваться начинают.
— Ах, так я хвастаю, по-твоему? А ну-ка, негодный, подвяжись своим кушаком покрепче и давай померяемся силой в гореше!
Довлет и Велле расхохотались.
— Ого! Байсахат к нам пожаловал,— воскликнул в тот же момент Велле.— Проходи, друг, проходи. Дорогим гостем будешь...
Довлет ощутил неприятный холодок, увидев приближающегося Байсахата. Парень был среднего роста, но широк в плечах. В глазах его поблескивали нагловатые искорки, губы всегда были влажноватыми, будто он только что оторвался от жирного плова, причем верхняя губа была несколько выпячена, и потому казалось, что Байсахат на всех смотрит с пренебрежением...
— Ну-ка, друг мой Велле, брось на горячие угли свеженькой печеночки. Что-то живот у меня от голода подвело,— не попросил, а скорее распорядился гость.
— Будет печеночка, Байсахат-джан! Обязательно будет! А как же. Настоящим друзьям мы всегда рады,— радушно ответил хозяин и сразу засуетился около туши, отрезая лучшие куски печени.
— Только не пересоли и не пересуши,— сказал хозяину Байсахат.— Я люблю, чтобы печеночка была сочной и немного недосоленной.
— Все будет, как ты любишь, дорогой Байсахат. Все будет по-твоему...
Байсахат стал показывать Велле, какие именно куски печени следует выбрать для него, а Довлету Гюльсенем сделала знак, чтобы он шел за ней, и они вошли в юрту.
— Довлетик, ты присядь-ка сюда,— указала Гюльсенем место рядом с собой.
Жена Велле взяла на руки маленького Мередика и принялась его кормить грудью. Довлет почувствовал, что, как и его, Гюльсенем не обрадовал приход Байсахата, подметил мальчик какую-то тревогу в глазах женщины... Войдя в юрту, Байсахат даже не взглянул на Довлета, сразу подошел к Гюльсенем и снял с головы Мередика новенькую тюбетейку.
— Охо, голова стала словно очищенная морковка. Очень красиво. Поздравляю его маму!
Ребенок беспокойно заерзал в руках у матери и прижался к ней.
— Не бойся, дитя мое, это дядя Байсахат, он друг твоего отца и не обидит тебя...
То ли от спокойного голоса матери, то ли от того, что Байсахат стал щекотать его пальцем, ребенок заулыбался, а потом и залился звонким смехом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Дядя Палат отмерил пятьдесят шагов, воткнул в землю палку, а на нее надел треснувшую пиалушку. По его приказу мальчишки стали швырять камушки, но никто не попадал. Тогда дядя Палат взял камень, встал к пиалушке спиной, резко обернулся и швырнул камень не целясь. Пиалушка разлетелась на кусочки...
— Когда вы сможете проделать то же самое, вам больше нечему будет у меня учиться. Но до этого еще далеко...
— Как до луны,— грустно пошутил Сапарак.
— Еще раз усомнишься в своих силах, больше ко мне не приходи,— сказал учитель.— В ваши годы я был слабее самого слабого из вас. Но среди моих соплеменников нашлись люди, которые заставили меня распроститься со своей слабостью. Теперь я плачу свой долг и делаю сильным и метким любого, кто этого пожелает всей душой... У каждого из вас есть в доме негодная посуда, рваные башмаки или шапки. Вешайте их на палки на таком же расстоянии и каждый день упражняйтесь в меткости. Запрещаю вам бросать камни во что-либо живое... Довлет сумел попасть в свою мишень только на четвертый день упорных упражнений. Но во-первых, он это сделал не так, как учитель, а долго прицеливался, а во-вторых, на палке перед ним маячила не маленькая пиалушка, а огромный старый горшок.
— Молодец,— похвалил его старший брат.
Затем Гочмурат вошел в юрту, вынес ружье, подобрал один из черепков от горшка, высоко подбросил его вверх и расколол на лету с одного выстрела.
— Так надо,— сказал младшему брату Гочмурат и понес ружье назад в юрту.
«Им, взрослым, хорошо,— с обидой подумал Довлет.— Бабахнул и даже подержать оружие не дал. Ничего, Палат-Меткий не зря взял меня в ученики. Я еще покажу этому задаваке Гочмурату...
В день тоя по случаю первого бритья племянника Сапарака маленького Мередика, захватив приготовленный матерью узелок с гостинцами, Довлет отправился в гости к другу загодя, чтобы помочь в подготовке пиршества. Сапарака он не застал дома и в этот раз, оказалось, что друг Довлета еще не вернулся с пастбища, куда он каждый день гонял овец своего бая.
Старший брат Сапарака Велле-Косоглазый вывел из загона упиравшегося и отчаянно блеявшего молодого козла. Животное, словно предчувствуя, какая участь его ожидает, изо всех сил старалось вырваться из рук человека.
— А, Довлет-джан! Иди скорее сюда,— увидев раннего гостя, позвал Велле.— Подержи этого бешеного шайтана...
Довлет подбежал и нерешительно ухватился за рога, а Велле быстро накинул на ноги козла веревку, стянул петлю, и животное рухнуло на земле. Связав ноги, Велле выхватил нож и перерезал козлу горло. Чтобы не видеть ни агонии животного, ни его крови, мальчик отступил подальше и отвернулся.
— Джигит не должен страшиться крови врага, а также собственной крови, которую он может пролить в бою,— сказал Велле.— А невинная кровь всегда немного смущает и меня самого, Довлет-джан. Но что поделаешь, коз, овец и всяких других животных аллах предназначил людям в пищу...
Довлет пристально взглянул в его лицо. Оно могло бы даже быть и привлекательным, если бы не косоглазие. Привыкнув к постоянным насмешкам, Велле, чтоб как-то защититься, сам стал подыгрывать злым шутникам, напуская на лицо глуповатое выражение. Но от Довлета Велле не ожидал насмешек, к тому же он увлекся делом; ловко сдирал с зарезанного козла шкуру, а потому мальчику удалось увидеть лицо Велле как бы без маски.
— Что смотришь так? Или не узнаешь меня больше?
— Узнаю. Но только...
— Что?
— Как будто вижу другого человека...
— Другого? — рассмеялся Велле.— Да, я всегда считал тебя неглупым мальчиком. Потому и рад твоей дружбе с моим братом,— сказал он уже серьезно.— Давай-ка помоги...
Во дворе в землю было врыто чуть наклоненное бревно со свисавшей сверху петлей. Вдвоем они подхватили тушу козла и старались всунуть в петлю задние ноги козла, но как они ни тужились, у них ничего не получалось — лишившись шкуры, туша козла стала очень скользкой.
— Эй, Довлетик, погоди-ка,— закричала выбежавшая из юрты Гюльсенем.— Надорвешься, и твоя мама не простит нам. Я сама лучше...
Гюльсенем ловко подхватила тушу козла, приподняла, а Велле быстро всунул задние ноги в петлю, и туша закачалась на веревке.
— Главное, чтобы разозлить мою жену, тогда она горы свернет,— сказал Велле, вспарывая живот козла.
— Если я разозлюсь,— отвечала Гюльсенем,— то смогу за пояс заткнуть двух нерадивых мужиков вроде тебя.
— Понимаешь, Довлет-джан, нельзя хвалить женщин. Сразу зазнаваться начинают.
— Ах, так я хвастаю, по-твоему? А ну-ка, негодный, подвяжись своим кушаком покрепче и давай померяемся силой в гореше!
Довлет и Велле расхохотались.
— Ого! Байсахат к нам пожаловал,— воскликнул в тот же момент Велле.— Проходи, друг, проходи. Дорогим гостем будешь...
Довлет ощутил неприятный холодок, увидев приближающегося Байсахата. Парень был среднего роста, но широк в плечах. В глазах его поблескивали нагловатые искорки, губы всегда были влажноватыми, будто он только что оторвался от жирного плова, причем верхняя губа была несколько выпячена, и потому казалось, что Байсахат на всех смотрит с пренебрежением...
— Ну-ка, друг мой Велле, брось на горячие угли свеженькой печеночки. Что-то живот у меня от голода подвело,— не попросил, а скорее распорядился гость.
— Будет печеночка, Байсахат-джан! Обязательно будет! А как же. Настоящим друзьям мы всегда рады,— радушно ответил хозяин и сразу засуетился около туши, отрезая лучшие куски печени.
— Только не пересоли и не пересуши,— сказал хозяину Байсахат.— Я люблю, чтобы печеночка была сочной и немного недосоленной.
— Все будет, как ты любишь, дорогой Байсахат. Все будет по-твоему...
Байсахат стал показывать Велле, какие именно куски печени следует выбрать для него, а Довлету Гюльсенем сделала знак, чтобы он шел за ней, и они вошли в юрту.
— Довлетик, ты присядь-ка сюда,— указала Гюльсенем место рядом с собой.
Жена Велле взяла на руки маленького Мередика и принялась его кормить грудью. Довлет почувствовал, что, как и его, Гюльсенем не обрадовал приход Байсахата, подметил мальчик какую-то тревогу в глазах женщины... Войдя в юрту, Байсахат даже не взглянул на Довлета, сразу подошел к Гюльсенем и снял с головы Мередика новенькую тюбетейку.
— Охо, голова стала словно очищенная морковка. Очень красиво. Поздравляю его маму!
Ребенок беспокойно заерзал в руках у матери и прижался к ней.
— Не бойся, дитя мое, это дядя Байсахат, он друг твоего отца и не обидит тебя...
То ли от спокойного голоса матери, то ли от того, что Байсахат стал щекотать его пальцем, ребенок заулыбался, а потом и залился звонким смехом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111