— Послушай, Ножовка,— заговорил рыжебородый аламанщик со шрамом на правой щеке.— Если эта девушка даже была бы феей, мне она не нужна. Мне подавай монету и добро. Если она даже достанется мне по жребию, все равно я ее тут же продам. Однако такое дело нам не следует решать без предводителя. Вот что я скажу!
— Если мы все так решим, то и наш предводитель не станет противиться,— начал было Ножовка, но его тут же перебил заика:
— К-к-кто знает? Я-а-а с Ат-та-широм-э-фе хо-хо-дил мно-го раз. Он с-сво-е-е-нравный, но с-правед-лив...
— Да. Лучше не станем спешить,— сказал рыжебородый.
И тут, подбоченясь, в дверном проеме юрты появился сам Байсахат. Он обвел мрачным взглядом приумолкших при виде его аламанщиков.
— Эй, люди,— заговорил он хриплым недобрым голосом.— Если попили и поели, то пора и делом заняться.
— Оно хорошо бы теперь с делами покончить,— ответил ему рыжебородый.— Но...
— За чем же у нас дело стало?
— Аташир-эфе пока не пришел...
— Он что, пуп земли? Если хочет принять участие в дележке, то пускай является, когда все.
Больше никто не проронил ни слова. Байсахат еще раз обвел собравшихся в юрте аламанщиков злым взглядом.
— Эх вы, а еще носите пышные усы. Как это вы осмелились совершить набег на соседей, если не можете решиться без Аташира разделить добычу?
Бандиты смущенно поглядывали один на другого, но пока помалкивали. Заикающийся аламанщик беспалой рукой поправил воротник рубашки, собрался что-то сказать, но его перебил Гулназар-Ножовка.
— Я сказал им о твоем желании, Байсахат-джан. Они хотят подумать. Ты у нас самый лучший страж. Иди, Байсахат-джан, постереги пока наших рабов, если не возражаешь, а мы тут решим твое дело.
— Ладно, думайте,— проговорил Байсахат и вышел из юрты.
— Ну что, орлы и соколы, на этот раз я его унял. Но вообще-то я вижу, что тут нет охочих с этим парнем связываться. К тому же за эту девушку Байсахат готов отказаться от всего остального добра. Выгодное дело, а!
Услыхав последние слова Гулназара-Ножовки, аламанщики возликовали. Они-то думали, что этому бешеному Байсахату придется уступить девушку сверх его доли добычи, а теперь у них больше ни у кого не было никаких возражений. «Неужели бедная девушка попадет в руки этого зверя?» — с ужасом подумал Довлет.
— Н-н-ножовка, ты не т-т-тяни душу, а п-п-пере-ходи к делу,— торопливо заговорил заикающийся бандит.
— Да, приступай к дележу,— сказал рыжебородый.
— А почему должен делить добычу я? — неожиданно для остальных стал возражать Гулназар-Ножовка, который, будучи хитрым, вовсе не желал всерьез поссориться с отсутствующим предводителем.— Я плохо умею считать... И все вы знаете, ч^о только дележка, произведенная предводителем, не вызывает раздоров. Дело Байсахата мы уладили, соколы. Я так понял. А мы и подождать можем...
Ему никто не возразил. Аламанщики принялись снова пить чай и доедать оставшееся перед ними на дастархане.
«Шакалы,— подумал о них Довлет.— Стоило ворваться в их стаю волку, и все сразу поджали хвосты. А волк ушел, и они успокоились...»
Открылась дверь, в юрту вошли Аташир-эфе, а за ним Гочмурат.
— А вот и предводитель наш,— вскочил со своего места Гулназар-Ножовка.— Теперь дела пойдут, орлы!
— Где Байсахат? — спросил Аташир-эфе, не обратив внимания на Гулназара-Ножовку.— Если он так торопится делить добычу, пускай приходит.
Байсахат, словно только и дожидался этих слов предводителя аламанщиков, вошел в юрту и, пробравшись между сидевшими на кошме рыжебородым и рябым аламанщиками, уселся рядом с Гулназаром-Ножовкой.
— Кажется, собрались все?
— Да, предводитель,— ответил Гулназар.— Кроме тех джигитов, которые стерегут пленников.
— Мы их тоже не забудем,— сказал Аташир-эфе.— Ну, на сколько паев вы разделили бы захваченное нами добро?
— Нас двадцать семь человек, предводитель,— ответил Гулназар, алчно сверкнув глазами.
— Я без тебя знаю, сколько нас. А спрашиваю, на сколько паев вы решаете разделить все?
Гулназар-Ножовка хотел ответить и на этот вопрос, но его перебил рыжебородый аламанщик:
— По обычаю хотим разделить: особый ханский пай, пай юрты, три обычных пая предводителю, пай ишану, по одному равному паю всем нам... Ну как, согласны, люди?
— Согласны... Подойдет... Все справедливо,— заговорили аламанщики.
— Я никогда не беру больше двух паев,— заявил Аташир-эфе.
— Воля твоя, предводитель. А наше дело предложить тебе награду по обычаю,— сказал аламанщик с рябым лицом.
— Как хотите, орлы и соколы, а я больше не стану относить ханский пай,— заявил Гулназар-Ножовка.— В прошлый раз мы вон с Нури-Заикой явились с паем, а Ораз-хан на нас собак спустил...
Собравшиеся дружно рассмеялись.
— Не бойся, Ножовка,— отсмеявшись, сказал рыжебородый аламанщик.— Сейчас Ораз-хан на войне. А близкие его у тебя примут подношение, еще и жирным пловом на радостях угостят...
— Хану можно отдать одну из рабынь. Очень уж они аппетитные на этот раз попались,— предложил ладно скроенный крепыш.— Такая сможет умилостивить самого сурового человека. А как иные из них глядят! Я взял было одну за грудь, а она отскочила от меня, словно пугливая газель...
— Эхе, вон оно что,— с укором вымолвил рыжебородый.— Ты, оказывается, успел перещупать пленниц. Негоже так поступать, парень.
— Они же рабыни,— вступился за крепыша рябой ала-манщик.
Аташир-эфе глянул тяжелым взглядом на обоих, на крепыша и его защитника.
— Хороши разбойники,— сказал он.— Увидели какую-то сопливую девчонку и потеряли головы. Кто поддается женскому обольщению, настоящим джигитом никогда не станет. Прелюбодеяние делает человека слабым... А чтобы ты не стал из-за бабы трусом,— приказал Аташир-эфе крепышу,— то возьмешь сейчас ту «газель», которая тебе глянулась, и отведешь ее на ханский двор.
— Ладно, предводитель, все сделаю,— сказал крепыш, вскочил и побежал исполнять волю предводителя, радуясь, что его больше не стали стыдить...
— Но я слышал, что у нас объявился еще один хан,— обратился Аташир-эфе к оставшимся в юрте.— Байсахат тоже требует себе особого пая. Так, что ли?
«Сейчас дедушка решит судьбу той девушки,— с трепетом подумал Довлет.— Неужели он отдаст ее этому злобному бандиту?» Мальчик страстно возжелал, чтобы та красивая девушка по жребию досталась его деду или его старшему брату, раз уж она оказалась пленницей. И это желание целиком захватило его воображение. Окажись девушка в их семье, ни мать его, ни отец, когда возвратится с войны, не позволят ее обижать. Да и сам он, Довлет, сделает все, чтобы она не познала в плену мучений. Уж он-то постарается для этого!
Можно было бы попросить теперь деда, чтобы он взял девушку себе без жребия, он же предводитель этих паршивых аламанщиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111