..
Обескураженная таким оборотом, Гюльпери пошла дальше по подвергающемуся разорению селению. Она шла мимо полыхающих пожарищ, слышала крики обезумевших жертв грабителей, мимо нее проносились вырвавшиеся из загонов испуганные животные, но все это Гюльпери пока еще не соотносила со своей долей, беда чужого селения мало ее огорчала, еще совсем недавно подобное она видела в своем родном селении. Встреча с проскакавшими мимо нее односельчанами хотя и огорчила Гюльпери, но еще не угасила в ней радость от только что обретенной свободы...
И вдруг во всаднике, приторачивавшем к седлу коня узлы с награбленным добром под развесистым карагачем, Гюльпери узнала родного брата. Рядом лежала на земле уже нагруженная всяким захваченным скарбом верблюдица. Гюльпери в тот момент позабыла, сколько горя в свое время уже доставил ей ее старший брат. Молоденькой девочкой, поскольку родители их на то время умерли, старший брат выдал ее замуж за нелюбимого. Но муж ее оказался добрым человеком, и она привыкла к нему постепенно. А когда полтора года назад ее мужа убили аламанщики, старший брат попытался было выдать за калым ее замуж во второй раз. Но, слава аллаху, родственники ее погибшего мужа тоже оказались добрыми людьми, они защитили Гюльпери от насилия, которое собирался снова учинить над ней ее брат...
— Муса! — радостно закричала Гюльпери, бросаясь к брату.— Муса-джан, милый мой брат!..
Аламанщик взглянул на подбегавшую к нему женщину, смерил взглядом ее с головы до ног, но ответной радости на его лице не отразилось.
— Как ты тут оказалась? — спросил он небрежно.
— Ты что, не знал, что меня захватили аламанщики? Так вот, они привезли меня в это селение. Но, слава аллаху, я встретила тебя! И теперь вернусь домой...
Брат еще раз ее пристально всю оглядел, потом хмыкнул, отвернулся и вновь занялся своим делом.
— Муса,— растерянно произнесла Гюльпери,— разве ты мне не поможешь? Разве не возьмешь меня с собой?..
— Верблюдица перегружена, а на лошади поеду я сам,— через спину ответил ей брат.— К тому же ты постарела, Гюльпери, и хорошего калыма за тебя уже не предложат...
Брат Гюльпери говорил неправду, она еще не состарилась. И в свои сорок два года Гюльпери сохранила еще немало девичьей красоты. Просто она долго ходила среди пожарищ, ее обкуривал дым, садились на лицо ее и одежду пепел и сажа, женщина даже и не заметила, как обрела вид старухи. Глубоко уязвленная жестокостью брата, Гюльпери повернулась и пошла прочь, хотя и не знала, куда ей теперь идти...
— Постой,— вдруг услышала она позади себя.
Думая, что брат ее все же устыдился и передумал, что он все же возьмет ее с собой, Гюльпери вновь подошла к нему.
Аламанщик ухватил Гюльпери за правую руку и стал срывать серебряный браслет. Сними он его аккуратно, быть может, все и окончилось бы только еще большим унижением и ограблением и без того уже обездоленной женщины. Но брат Гюльпери имел бо\ьшую силу, к тому же он старался заглушить в себе остатки стыда злостью, а потому он сорвал с ее руки браслет, ободрав при этом до крови кожу...
Острая боль вдруг всколыхнула в памяти Гюльпери все то зло, которое причинил ей когда-то этот человек, определенный судьбой в ее брата, а значит, и защитника, но всегда раскрывавшего перед ней обличье только алчного зверя. И когда ее брат разглядывал браслет, прикидывая в уме его стоимость, Гюльпери вдруг выхватила у него из-за пояса кинжал и по самую рукоятку вонзила его брату в то место, где его шея переходила в левое плечо. От ужаса перед содеянным рука женщины одеревенела, она не смогла ее разжать, а потому, выдернув оружие из раны тут же рухнувшего брата, Гюльпери пошла прочь, все еще сжимая в руке кинжал...
...— Больше у меня нет земляков, нет близких. А ваша судьба — теперь и моя судьба,— сказала пышноволосая женщина бывшим в юрте, заканчивая свое печальное повествование.
Слушавшая ее Джахансолтан прослезилась. Огулсабыр-эдже сострадательно вздохнула.
— Кинжал у тебя есть. Вот, возьми еще пистолет,— сказала Аннабахт, снимая со стены и подавая Гюльпери оружие.— Если, голубка, наша судьба — теперь и твоя, то будем вместе обороняться, если что...
Шло время. Запершимися в юрте женщинами и детьми то овладевал страх, то крепло в них по очереди мужество, отчего почти каждый миг они имели возможность утешать и успокаивать друг друга.
— Его убили! Убили! Убили! — вдруг закричала Гюльпери и забилась в руках успевшей схватить ее Аннабахт.
— Кого убили? Про что ты? Как ты могла о ком-то узнать, сидя тут? — старалась уговорить ее Аннабахт.
— Хрыча вашего старого убили. Я почувствовала. Пуля в него попала. Он свалился...
— Что ты такое бормочешь, несчастная,— накинулась на Гюльпери Огулсабыр-эдже.— Как твой язык не отсох...
— Оставьте ее, соседка,— заступилась за Гюльпери Аннабахт.— Ты правда почувствовала, голубка? Когда это с Аташиром случилось?
— Сейчас! Вот только что прогремел выстрел, и он упал. Пустите меня, я найду его...
Удержать Гюльпери было невозможно, и Аннабахт кивком головы приказала Довлету отпереть дверь, в которую Гюльпери и выбежала, сжимая в одной руке пистолет, а в другой кинжал.
— Может, снова к своим побежала? — сказала ей вслед Джахансолтан.
— Свои для нее теперь тут,— заступилась за ушедшую Аннабахт...
И почти сразу послышались за стеной громкий топот копыт и злобные выкрики.
— Вай-ей! Подъезжают к нам, мать Айши. Подъезжают! Что нас спасет, несчастных? — запричитала Джахансолтан.
— Уймись, молодка. Покрепче держи винтовку. Тут и твои дети, стань львицей ради них,— суровым голосом произнесла Аннабахт.
— Боже, что с нами будет,— прошептала Огулсабыр-эдже и положила рядом с собой острый серп.
В дверь юрты снаружи ударили чем-то тяжелым, потом еще и еще.
— Эй, тысяча шайтанов на вас, открывайте!..
— Откройте, а то будет хуже!..
— Сейчас разнесем вашу юрту вместе с вами!.. Слышались за дверью и еще более страшные угрозы.
А те, кто орудовал чем-то тяжелым, стали ударять еще яростнее. «Не следует оставлять во дворе без присмотра бревна»,— успела пожурить себя Аннабахт, и вышибленная дюжими аламанщиками дверь с треском распахнулась...
Джахансолтан, как ей приказала Аннабахт, все время держала свою винтовку направленной стволом к двери, и, как только в проеме показался детина в остроконечном шлеме, она, цепенея от ужаса, нажала курок. Прогремел выстрел, и бандит рухнул, перегородив собой путь остальным. Но аламанщики всегда знают, на что они идут: смерть соучастника в разбое воспринимается ими обычным делом. Сейчас же через труп сотоварища перепрыгнули сразу двое...
— К оружию, женщины! Ях аллах! — прокричала Аннабахт и рязрядила свой пистолет в плотного коротышку с перекошенным от воинственного крика лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Обескураженная таким оборотом, Гюльпери пошла дальше по подвергающемуся разорению селению. Она шла мимо полыхающих пожарищ, слышала крики обезумевших жертв грабителей, мимо нее проносились вырвавшиеся из загонов испуганные животные, но все это Гюльпери пока еще не соотносила со своей долей, беда чужого селения мало ее огорчала, еще совсем недавно подобное она видела в своем родном селении. Встреча с проскакавшими мимо нее односельчанами хотя и огорчила Гюльпери, но еще не угасила в ней радость от только что обретенной свободы...
И вдруг во всаднике, приторачивавшем к седлу коня узлы с награбленным добром под развесистым карагачем, Гюльпери узнала родного брата. Рядом лежала на земле уже нагруженная всяким захваченным скарбом верблюдица. Гюльпери в тот момент позабыла, сколько горя в свое время уже доставил ей ее старший брат. Молоденькой девочкой, поскольку родители их на то время умерли, старший брат выдал ее замуж за нелюбимого. Но муж ее оказался добрым человеком, и она привыкла к нему постепенно. А когда полтора года назад ее мужа убили аламанщики, старший брат попытался было выдать за калым ее замуж во второй раз. Но, слава аллаху, родственники ее погибшего мужа тоже оказались добрыми людьми, они защитили Гюльпери от насилия, которое собирался снова учинить над ней ее брат...
— Муса! — радостно закричала Гюльпери, бросаясь к брату.— Муса-джан, милый мой брат!..
Аламанщик взглянул на подбегавшую к нему женщину, смерил взглядом ее с головы до ног, но ответной радости на его лице не отразилось.
— Как ты тут оказалась? — спросил он небрежно.
— Ты что, не знал, что меня захватили аламанщики? Так вот, они привезли меня в это селение. Но, слава аллаху, я встретила тебя! И теперь вернусь домой...
Брат еще раз ее пристально всю оглядел, потом хмыкнул, отвернулся и вновь занялся своим делом.
— Муса,— растерянно произнесла Гюльпери,— разве ты мне не поможешь? Разве не возьмешь меня с собой?..
— Верблюдица перегружена, а на лошади поеду я сам,— через спину ответил ей брат.— К тому же ты постарела, Гюльпери, и хорошего калыма за тебя уже не предложат...
Брат Гюльпери говорил неправду, она еще не состарилась. И в свои сорок два года Гюльпери сохранила еще немало девичьей красоты. Просто она долго ходила среди пожарищ, ее обкуривал дым, садились на лицо ее и одежду пепел и сажа, женщина даже и не заметила, как обрела вид старухи. Глубоко уязвленная жестокостью брата, Гюльпери повернулась и пошла прочь, хотя и не знала, куда ей теперь идти...
— Постой,— вдруг услышала она позади себя.
Думая, что брат ее все же устыдился и передумал, что он все же возьмет ее с собой, Гюльпери вновь подошла к нему.
Аламанщик ухватил Гюльпери за правую руку и стал срывать серебряный браслет. Сними он его аккуратно, быть может, все и окончилось бы только еще большим унижением и ограблением и без того уже обездоленной женщины. Но брат Гюльпери имел бо\ьшую силу, к тому же он старался заглушить в себе остатки стыда злостью, а потому он сорвал с ее руки браслет, ободрав при этом до крови кожу...
Острая боль вдруг всколыхнула в памяти Гюльпери все то зло, которое причинил ей когда-то этот человек, определенный судьбой в ее брата, а значит, и защитника, но всегда раскрывавшего перед ней обличье только алчного зверя. И когда ее брат разглядывал браслет, прикидывая в уме его стоимость, Гюльпери вдруг выхватила у него из-за пояса кинжал и по самую рукоятку вонзила его брату в то место, где его шея переходила в левое плечо. От ужаса перед содеянным рука женщины одеревенела, она не смогла ее разжать, а потому, выдернув оружие из раны тут же рухнувшего брата, Гюльпери пошла прочь, все еще сжимая в руке кинжал...
...— Больше у меня нет земляков, нет близких. А ваша судьба — теперь и моя судьба,— сказала пышноволосая женщина бывшим в юрте, заканчивая свое печальное повествование.
Слушавшая ее Джахансолтан прослезилась. Огулсабыр-эдже сострадательно вздохнула.
— Кинжал у тебя есть. Вот, возьми еще пистолет,— сказала Аннабахт, снимая со стены и подавая Гюльпери оружие.— Если, голубка, наша судьба — теперь и твоя, то будем вместе обороняться, если что...
Шло время. Запершимися в юрте женщинами и детьми то овладевал страх, то крепло в них по очереди мужество, отчего почти каждый миг они имели возможность утешать и успокаивать друг друга.
— Его убили! Убили! Убили! — вдруг закричала Гюльпери и забилась в руках успевшей схватить ее Аннабахт.
— Кого убили? Про что ты? Как ты могла о ком-то узнать, сидя тут? — старалась уговорить ее Аннабахт.
— Хрыча вашего старого убили. Я почувствовала. Пуля в него попала. Он свалился...
— Что ты такое бормочешь, несчастная,— накинулась на Гюльпери Огулсабыр-эдже.— Как твой язык не отсох...
— Оставьте ее, соседка,— заступилась за Гюльпери Аннабахт.— Ты правда почувствовала, голубка? Когда это с Аташиром случилось?
— Сейчас! Вот только что прогремел выстрел, и он упал. Пустите меня, я найду его...
Удержать Гюльпери было невозможно, и Аннабахт кивком головы приказала Довлету отпереть дверь, в которую Гюльпери и выбежала, сжимая в одной руке пистолет, а в другой кинжал.
— Может, снова к своим побежала? — сказала ей вслед Джахансолтан.
— Свои для нее теперь тут,— заступилась за ушедшую Аннабахт...
И почти сразу послышались за стеной громкий топот копыт и злобные выкрики.
— Вай-ей! Подъезжают к нам, мать Айши. Подъезжают! Что нас спасет, несчастных? — запричитала Джахансолтан.
— Уймись, молодка. Покрепче держи винтовку. Тут и твои дети, стань львицей ради них,— суровым голосом произнесла Аннабахт.
— Боже, что с нами будет,— прошептала Огулсабыр-эдже и положила рядом с собой острый серп.
В дверь юрты снаружи ударили чем-то тяжелым, потом еще и еще.
— Эй, тысяча шайтанов на вас, открывайте!..
— Откройте, а то будет хуже!..
— Сейчас разнесем вашу юрту вместе с вами!.. Слышались за дверью и еще более страшные угрозы.
А те, кто орудовал чем-то тяжелым, стали ударять еще яростнее. «Не следует оставлять во дворе без присмотра бревна»,— успела пожурить себя Аннабахт, и вышибленная дюжими аламанщиками дверь с треском распахнулась...
Джахансолтан, как ей приказала Аннабахт, все время держала свою винтовку направленной стволом к двери, и, как только в проеме показался детина в остроконечном шлеме, она, цепенея от ужаса, нажала курок. Прогремел выстрел, и бандит рухнул, перегородив собой путь остальным. Но аламанщики всегда знают, на что они идут: смерть соучастника в разбое воспринимается ими обычным делом. Сейчас же через труп сотоварища перепрыгнули сразу двое...
— К оружию, женщины! Ях аллах! — прокричала Аннабахт и рязрядила свой пистолет в плотного коротышку с перекошенным от воинственного крика лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111