— Волк — и законы любил? — переспросил Палат-Мет-кий.
— Поговорить о законах он любил. И обвинил ягненка во всех смертных грехах.
— А дальше что случилось? — нетерпеливо спросил слишком любопытный Гарагоч-Бурдюк.
— Ягненок оказался очень смышленым, сумел опровергнуть все возведенные на него волком обвинения. И тогда волк нашел за ним вину, которую опровергнуть невозможно. В чем и все вы виноваты перед Бегнепес-баем...
Не ожидавшие от уважаемого поэта ничего подобного, а, наоборот, ждавшие поддержки от его светлого ума и доброго сердца, бедняки растерянно зашумели, послышались даже возгласы, не очень почтительные. Один только мудрый Заман-ага не усомнился в поэте.
— Какая же это была вина, Молланепес? — спросил он.
— Напоследок волк заявил ягненку: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»,— ответил поэт, с укором посмотрев на возмущавшихся его предыдущими словами слушателей.— У Бегнепес-бая, люди, появилась возможность содрать с вас три шкуры и, что бы вы тут ни говорили, как ни взывали к его совести, такой возможности он не упустит...
Смуглолицый Бегнепес-бай побледнел от последних слов поэта. Эти острые слова вызвали злобу не только у него, но и у его приближенных. Особо свирепые взгляды бросал на поэта Байсахат, не забывший еще недавнего поражения, которое нанес ему Молланепес.
— Не забывай, Бегнепес,— нимало не устрашившись злобных взглядов прихлебателей бая и его самого, продолжал поэт,— имей в виду, что народ, его память — это те же весы судного дня!
Теперь большинство собравшихся с восхищением смотрели на своего поэта, как не всякий и на родного отца глянет. Совсем иные взгляды бросали они в сторону Бегнепес-бая, который, превозмогая терзавший его гнев, решил все же ответить на обвинения поэта заговорил он прерывистым голосом,— что грешная чаша этих весов предназначена для меня... Что ж, люди добрые,— обратился он уже к своим гостям.— Я хочу уберечь свое доброе имя, но и добро свое тоже постараюсь сохранить. Считайте, что я ничего вам не предлагал...
Довлет и сам не заметил, как вскочил со своего места, как оказался перед Заман-агой и спросил у него разрешения говорить.
Возмущенные неслыханной дерзостью мальчишки, взрослые мужчины гневно зашумели, но старейший среди присутствовавших благосклонно кивнул своей белой головой, и все остальные успокоились.
И тогда перепуганным, но довольно громким голосом мальчик прочел стихи нового учителя, знаменитого в народе поэта Молланепеса:
Не осталось у баев щедрости,
Не живут доброты законами.
Ты проснись, человек, правый гнев нести!
О душа моя оскорбленная...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая СЛОВНО ВОДА В ГОРСТИ...
Солнце, покинув зенит, опускалось по правую руку к вершинам темневших гор. Отряд всадников Сердара двигался через степь походной рысью. Тяжелые думы одолевали самого Сердара. За первый уход из дома вслед за мятежным принцем расплатился он жизнью сына от младшей жены Что ожидает его за второй уход?..
И лица скачущих рядом всадников тоже были замкнуты и суровы. Приумолк даже никогда не унывавший Сапа-Шорник. Впрочем, кому охота глотать взбиваемую копытами лошадей пыль. Стоит объявить привал, вот тогда и взбодрятся сразу острословы и балагуры. Война и походы — привычное дело для туркмен...
В одной из захваченных мятежниками крепостей Сердара и его всадников встретил Говшут-хан. С ним было тоже всадников двести, оба отряда тут же перемешались между собой. Остававшимся в действующей армии джигитам не терпелось поскорее разузнать, какие вести привезли соплеменники с родины...
— Мы все тут ожидали чего-то худшего,— сказал Говшут-хан, когда Сердар поведал, как ему и его джигитам удалось настичь и разгромить карательный отряд Хамзы мирзы.— Откровенно говоря, мы все тут сильно переживали за судьбы оставшихся дома близких. И я со своими джигитами уже было двинулся тебе, Сердар, на подмогу, но хорошо, что мы встретились в этой крепости, а то могли бы и разминуться с тобой...
-— Где теперь ставка принца^ — спросил Сердар.
— Караргях Салара в окрестностях Ак-Дербента, на берегу Яхчая. Отсюда полтора дня пути для каравана верблюдов. Но мы на лошадях, доедем быстрее...
Отряды Говшут-хана и Сердара, так и не разъединившись, выступили из крепости вместе.
Предводители долго ехали рядом молча. Первым молчание нарушил Говшут-хан:
— Тебя что-то тревожит, дорогой Сердар?
— Теперь уже меньше, любезный Говшут. Маленького сына я, соблюдя обряды, предал земле. Убийцам его отомстил. Что может еще тревожить вечного воина?..
— Мрачно шутишь. Прости меня, Сердар, я не знал о постигшем тебя горе. И прими мои соболезнования.
— На все воля аллаха. Но явись я со своими джигитами домой чуть позже, любезный друг, и соболезнования мне пришлось бы принимать не только по поводу младшего сына... Да и другие семьи пострадали бы еще больше.
— Да, Сердар, не ты один испытываешь угрызения совести. Мы увели с собой самых лучших воинов и, оголив селения наши, подвергаем земляков великой опасности,— грустно сказал Говшут-хан.
— Есть и другое,— сказал Сердар.— Я-то ладно, я — дважды Сердар: имя у меня такое и доля. Мне само небо судило — жизнь свою проводить в походах. А вы-то, друг мой Говшут, вы оба с Оразом ханы. Вы что же, оставили свои ханства Ходжамшукуру?
Слова Сердара, с которым Говшут-хан не только поближе познакомился во время своего пребывания в армии принца Салара, но и подружился, задели его чувствительно. Но Говшут-хан был из людей, считавших, что друг, раскрывающий тебе горькую истину, не бередит рану, а стремится сыскать для нее бальзам.
— Не стану скрывать от тебя, Сердар, я считаю, что в качестве хана смогу быть много полезнее соплеменникам, чем Ходжамшукур. Но если народ примет его, то я усмирю свою гордость и раздоров сеять не стану. Мы, туркмены, и без того страшно разобщены... Кстати, не довелось ли вам в родных местах проведать, где теперь обретается он?
— Где же может еще быть Ходжамшукур в такое время, как не в Хиве? Говорили, что он отправился туда клянчить ханский ярлык.
— Народ не признает хивинского ярлыка,— твердо заявил Говшут-хан.
— Да,— согласился Сердар.— Ненависть, которую Ход-жамшукур возбудил в своем народе лично, он умножит на ненависть, испытываемую всеми к хивинцам. И все же как другу скажу тебе, Говшут: беспечность — не лучшее украшение для человека твоего положения...
Лошади утомились, и всадники были вынуждены сделать короткий привал. Когда после отдыха они въехали на возвышенность, перед ними уже открылись укрепления Ак-Дер-бента, где теперь находилась ставка мятежного принца...
Полулежавший у кленового костра внутри просторной палатки принц Салар, увидев входящего Сердара, радостно вскочил и поздоровался с ним за руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111