.. Или ты по-другому считаешь, а, Молланепес?
— Нет, Заман-ага. Я думаю, как вы. Простой народ первым за наши решения платит...
— Почтенные,— заговорил сурово Ораз-хан.— Мечтания разводить — это хорошо. И посмеяться вволю тоже большая польза... Но на нас теперь идет целый Иран. Не пора ли обратить наши взоры в его сторону?
— Надо послать за подмогой в Мары и на Ахал, Ораз-хан,— выпалил Шали-бай.
— Верно,— рассмеявшись, сказал Тангрыназар-бай, поудобнее устраивая свою больную ногу.— Падишах на Ахал не гневается. Да и растяпа он, этот новый шах Насреддин. Совсем не ведает, где расположен этот самый Ахал...
— Это верно,— сказал молла Абдурахман.— Если не двигаются шахские сербазы на Ахал, то, значит, очень скоро против него выступят...
— И если ты, Ораз-хан, так быстро потребуешь от Гара-оглан-хана исполнения его клятвы, то он раскроет для тебя, конечно, свои объятия. Но Ахал тогда окажется перед врагами без лучших своих джигитов...
— Просить у ахальцев подмоги не станем,— решил Ораз-хан.— Но гонца к ним отправим. Хотя и мудрый человек
Гараоглан-хан, но все же он не так ловко играет в шахматы как наш Говшут. Да... Предупредить ахальцев о выступлении иранской армии против туркмен все же следует...
Один только Говшут-хан понял, на что намекал Ораз-хан, говоря о его ловкой игре в шахматы, но, помимо шахмат, он все больше ловкости обретал и в жизни, потому и не стал никому говорить о своем столь удачном для всех туркмен шахматном поединке с Джафар-Кули-ханом. Остальные же участники совета, услышав упоминание о шахматах, только недоуменно переглянулись, и каждый был волен сделать вывод, какой ему больше пришелся по вкусу...
«Однако Джафар-Кули-хан сам попался на крючок,— подумал в этот момент Говшут-хан.— От него теперь можно будет и еще что-либо узнавать. Но вначале надо будет поговорить с Ораз-ханом о награде для этого простака за его первые вести...» В то, что Джафар-Кули-хан просто оказал туркменам, с которыми он вместе сражался, дружескую услугу, Говшут-хан не верил. Наличие благородства, да и то в разумных пределах, он допускал только в себе да в малом числе своих избранных соплеменников, но не в иностранцах. Как потом оказалось, Говшут-хан горько ошибся и навсегда потерял дружбу Джафар-Кули-хана, а заявившегося к нему с дарами посланца туркмен тот от себя прогнал с брезгливостью. Но зато этому посланцу удалось сделать шпионом одного из джигитов, доставлявших Говшут-хану наложницу-туркменку. И от этого алчного человека туркмены получали-таки кое-какие ценные сведения об иранской армии, пока того не вздернули на виселицу...
— Жалко нашему поэту, что гибнут туркмены. И мне тоже жалко,— сказал Заман-ага.— Но на этот раз нам придется выставить в ряды сражающихся даже и безусых юнцов, сегодня нам ожидать подмоги не от кого...
Ходжамшукур-хан, сидевший до сих пор молча, обвел собравшихся долгим взглядом своих глубоко сидевших глаз.
— Почтенные, подобное блюдо, какое тут собрались сготовить все мы, не следует выставлять на дастархан недоваренным,— сказал он.— Хива у всех тут вызывает брезгливость... А может, она как раз и есть та страна, какую вы собрались искать? Может быть, теперь и родился способ нам с хивинцами подружиться? В Мары сейчас пребывает с большим войском в бездействии Сейит-Махмут-торе, наместник хивинского хана. Быть может, ему захочется немного поразмяться в сраженье с иранцами?.. Не настолько же вы брезгливы и скупы, я полагаю, чтобы не уступить хивинцам какую-то часть наших врагов...
Все же удалось Ходжамшукур-хану посеять зерна сомнений в души собравшихся на совет людей: никто сразу не ответил на его слова ни согласием, ни возражением.
— Да,— после долгого общего молчания заговорил Заман-ага.— Знай я теперь, где обитают шайтаны, я бы и к ним отправил гонца. Вдруг и шайтанам захотелось бы поразмяться, перетаскивая сербазов иранского шаха в преисподнюю...
— Ты поедешь к Сейит-Махмут-торе от нас, Ходжам-шукур-хан,— решил правитель Серахса.— Если будет от него подмога, хорошо. А не будет, так постарайся хотя бы горстку-другую джигитов среди племен марыйских текинцев для нас собрать. Родичи они наши все же. Одно дело, когда мы их в Иран звали, совсем другое, когда попросим помочь наш дом защитить...
— Когда мне ехать? — спросил Ходжамыукур.
— Сейчас прямо и поезжай. Время дорого.
— Я все исполню, как надо, Ораз-хан.
«Кому надо? Тебе или всем нам?» — хотел было спросить правитель Серахса, но не спросил. И напрасно. Тогда Ход-жамшукур-хан, возможно, меньше бы полагался на свою изворотливость и не случилось бы того, что случилось...
Ходжамшукур-хан добрался до Мары довольно быстро.
Когда его ввели к наместнику хивинского хана, то он оказался перед человеком, обладавшим, быть может, самым непроницаемым лицом на всем Востоке.
— Говори еще,— сказал Сейит-Махмут-торе, когда Ходжамшукур-хан уже со всеми подробностями поведал о том, что творилось теперь в Серахсе.
Но Ходжамшукур-хан тоже умел владеть собой, и его не обескуражило предложение говорить еще, когда он уже высказался. Этот человек не был глуп. Просто в борьбе за власть он некогда сделал неверную ставку, вознамерившись опереться на поддержку Хивы. И теперь, как полагал сам Ходжамшукур-хан, у него не было иного пути, как везде и во всем до конца блюсти интересы Хивинского государства.
— Почтенный Сейит-Махмут-торе,— заговорил Ходжамшукур-хан с новым приливом сил.— Допустим, что иранскому принцу Солтан-Мураду будет сопутствовать удача. Тогда, закрепившись в Серахсе, он протянет свои загребущие руки и к Мары, и к Теджену, и к Иолотани... Это первая причина, по которой Хиве имеет смысл оказать помощь Серахсу.
— Ка кая вторая? — бесстрастно спросил наместник хивинского хана.
-— Если в такое трудное время стяг Хивы будет развеваться над Серахсом, то трудно будет потом удалить оттуда этот стяг...
— Должна быть и третья причина,— все с теми же ровно ничего не выражавшими интонациями сказал наместник.
— О, совсем ничтожная... И вряд ли пристойно будет тревожить ею слух моего повелителя...
— Говори.
— В третьей причине возникнет нужда, если обретут силу две первые причины... Тогда у наместника Хивы в Се-рахсе окажется под рукой человек, всегда ему преданный...
— А куда ты намереваешься девать Ораз-хана?
— Да сохранит аллах меня от таких помыслов, мой повелитель. Но Ораз-хан горяч и не избегает самых горячих мест в битвах...
— Теперь ты меня убедил. Но только в одном... Что на тебя мы можем положиться... Ты видишь перед собой жирный кусок, которого тебе не может предложить никто, кроме нас... Завтра мы соберем совет, на котором обсудим две твои первые причины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Нет, Заман-ага. Я думаю, как вы. Простой народ первым за наши решения платит...
— Почтенные,— заговорил сурово Ораз-хан.— Мечтания разводить — это хорошо. И посмеяться вволю тоже большая польза... Но на нас теперь идет целый Иран. Не пора ли обратить наши взоры в его сторону?
— Надо послать за подмогой в Мары и на Ахал, Ораз-хан,— выпалил Шали-бай.
— Верно,— рассмеявшись, сказал Тангрыназар-бай, поудобнее устраивая свою больную ногу.— Падишах на Ахал не гневается. Да и растяпа он, этот новый шах Насреддин. Совсем не ведает, где расположен этот самый Ахал...
— Это верно,— сказал молла Абдурахман.— Если не двигаются шахские сербазы на Ахал, то, значит, очень скоро против него выступят...
— И если ты, Ораз-хан, так быстро потребуешь от Гара-оглан-хана исполнения его клятвы, то он раскроет для тебя, конечно, свои объятия. Но Ахал тогда окажется перед врагами без лучших своих джигитов...
— Просить у ахальцев подмоги не станем,— решил Ораз-хан.— Но гонца к ним отправим. Хотя и мудрый человек
Гараоглан-хан, но все же он не так ловко играет в шахматы как наш Говшут. Да... Предупредить ахальцев о выступлении иранской армии против туркмен все же следует...
Один только Говшут-хан понял, на что намекал Ораз-хан, говоря о его ловкой игре в шахматы, но, помимо шахмат, он все больше ловкости обретал и в жизни, потому и не стал никому говорить о своем столь удачном для всех туркмен шахматном поединке с Джафар-Кули-ханом. Остальные же участники совета, услышав упоминание о шахматах, только недоуменно переглянулись, и каждый был волен сделать вывод, какой ему больше пришелся по вкусу...
«Однако Джафар-Кули-хан сам попался на крючок,— подумал в этот момент Говшут-хан.— От него теперь можно будет и еще что-либо узнавать. Но вначале надо будет поговорить с Ораз-ханом о награде для этого простака за его первые вести...» В то, что Джафар-Кули-хан просто оказал туркменам, с которыми он вместе сражался, дружескую услугу, Говшут-хан не верил. Наличие благородства, да и то в разумных пределах, он допускал только в себе да в малом числе своих избранных соплеменников, но не в иностранцах. Как потом оказалось, Говшут-хан горько ошибся и навсегда потерял дружбу Джафар-Кули-хана, а заявившегося к нему с дарами посланца туркмен тот от себя прогнал с брезгливостью. Но зато этому посланцу удалось сделать шпионом одного из джигитов, доставлявших Говшут-хану наложницу-туркменку. И от этого алчного человека туркмены получали-таки кое-какие ценные сведения об иранской армии, пока того не вздернули на виселицу...
— Жалко нашему поэту, что гибнут туркмены. И мне тоже жалко,— сказал Заман-ага.— Но на этот раз нам придется выставить в ряды сражающихся даже и безусых юнцов, сегодня нам ожидать подмоги не от кого...
Ходжамшукур-хан, сидевший до сих пор молча, обвел собравшихся долгим взглядом своих глубоко сидевших глаз.
— Почтенные, подобное блюдо, какое тут собрались сготовить все мы, не следует выставлять на дастархан недоваренным,— сказал он.— Хива у всех тут вызывает брезгливость... А может, она как раз и есть та страна, какую вы собрались искать? Может быть, теперь и родился способ нам с хивинцами подружиться? В Мары сейчас пребывает с большим войском в бездействии Сейит-Махмут-торе, наместник хивинского хана. Быть может, ему захочется немного поразмяться в сраженье с иранцами?.. Не настолько же вы брезгливы и скупы, я полагаю, чтобы не уступить хивинцам какую-то часть наших врагов...
Все же удалось Ходжамшукур-хану посеять зерна сомнений в души собравшихся на совет людей: никто сразу не ответил на его слова ни согласием, ни возражением.
— Да,— после долгого общего молчания заговорил Заман-ага.— Знай я теперь, где обитают шайтаны, я бы и к ним отправил гонца. Вдруг и шайтанам захотелось бы поразмяться, перетаскивая сербазов иранского шаха в преисподнюю...
— Ты поедешь к Сейит-Махмут-торе от нас, Ходжам-шукур-хан,— решил правитель Серахса.— Если будет от него подмога, хорошо. А не будет, так постарайся хотя бы горстку-другую джигитов среди племен марыйских текинцев для нас собрать. Родичи они наши все же. Одно дело, когда мы их в Иран звали, совсем другое, когда попросим помочь наш дом защитить...
— Когда мне ехать? — спросил Ходжамыукур.
— Сейчас прямо и поезжай. Время дорого.
— Я все исполню, как надо, Ораз-хан.
«Кому надо? Тебе или всем нам?» — хотел было спросить правитель Серахса, но не спросил. И напрасно. Тогда Ход-жамшукур-хан, возможно, меньше бы полагался на свою изворотливость и не случилось бы того, что случилось...
Ходжамшукур-хан добрался до Мары довольно быстро.
Когда его ввели к наместнику хивинского хана, то он оказался перед человеком, обладавшим, быть может, самым непроницаемым лицом на всем Востоке.
— Говори еще,— сказал Сейит-Махмут-торе, когда Ходжамшукур-хан уже со всеми подробностями поведал о том, что творилось теперь в Серахсе.
Но Ходжамшукур-хан тоже умел владеть собой, и его не обескуражило предложение говорить еще, когда он уже высказался. Этот человек не был глуп. Просто в борьбе за власть он некогда сделал неверную ставку, вознамерившись опереться на поддержку Хивы. И теперь, как полагал сам Ходжамшукур-хан, у него не было иного пути, как везде и во всем до конца блюсти интересы Хивинского государства.
— Почтенный Сейит-Махмут-торе,— заговорил Ходжамшукур-хан с новым приливом сил.— Допустим, что иранскому принцу Солтан-Мураду будет сопутствовать удача. Тогда, закрепившись в Серахсе, он протянет свои загребущие руки и к Мары, и к Теджену, и к Иолотани... Это первая причина, по которой Хиве имеет смысл оказать помощь Серахсу.
— Ка кая вторая? — бесстрастно спросил наместник хивинского хана.
-— Если в такое трудное время стяг Хивы будет развеваться над Серахсом, то трудно будет потом удалить оттуда этот стяг...
— Должна быть и третья причина,— все с теми же ровно ничего не выражавшими интонациями сказал наместник.
— О, совсем ничтожная... И вряд ли пристойно будет тревожить ею слух моего повелителя...
— Говори.
— В третьей причине возникнет нужда, если обретут силу две первые причины... Тогда у наместника Хивы в Се-рахсе окажется под рукой человек, всегда ему преданный...
— А куда ты намереваешься девать Ораз-хана?
— Да сохранит аллах меня от таких помыслов, мой повелитель. Но Ораз-хан горяч и не избегает самых горячих мест в битвах...
— Теперь ты меня убедил. Но только в одном... Что на тебя мы можем положиться... Ты видишь перед собой жирный кусок, которого тебе не может предложить никто, кроме нас... Завтра мы соберем совет, на котором обсудим две твои первые причины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111