— Вай, деда, что вы на меня так смотрите? — не унималась Аннабахт.— Вы лучше на эту женщину поглядите. Вы превратили ее в рабыню, а она вас сегодня у самой смерти отняла из когтей. Чем, скажите, вы отблагодарите ее, коли не введете хозяйкой в свою юрту?
— Сгорела моя юрта,— проворчал Аташир-эфе.
— Ничего, новую поставим,— приняв внезапно на себя роль свахи, Аннабахт распалилась вовсю.— Но теперь, по обычаю, раз эта женщина вам жизнь спасла, вы обязаны, деда, вернуть ей волю...
— Это верно,— сказал Сердар, вновь склоняясь над своим убитым сыном.— Пора, давно пора покончить с этими проклятыми набегами. Хватит невинных жертв, хватит обращать людей в рабство!..
Видя горе Сердара, понимая, что есть в смерти маленького Бекмуратика доля и его вины, Аташир-эфе смущенно отвел от сына взгляд и поглядел на Гюльпери.
— Ты свободна теперь,— сказал он ей тихо.— Хочешь — уходи, а пожелаешь — то оставайся. Когда окончится траур по моему внуку, тогда поговорим про другое.
— Я останусь,— так же тихо ответила Гюльпери и принялась помогать Аннабахт и Огулсабыр-эдже готовить маленького Бекмуратика к погребению.
— А тебе тут больше нечего рассиживаться,— вновь обретая свой суровый норов, сказал Аташир-эфе своему сыну.— Ступай на такыр. Там уже, верно, тебя заждались твои джигиты. Если вы не настигнете этих поганцев, не отобьете у них наших людей и добро, то вам и штаны носить не пристало...
— Не хочу брать на себя лишнего, гелнедже,— уже уходя, сказал Сердар Огулсабыр-эдже,— но думаю, что к вечеру вы вновь обнимете свою дочь.
— Ой, да благословит тебя небо! Да сбудутся все твои желания, соседушка, в этом мире! Благодарю тебя, святейшее мое Кааба!..
На такыре уже гарцевало сотни четыре джигитов, прибывших вместе с Сердаром. Туда же подъехал и Палат-Меткий с оставшимися у него четырьмя конниками и примкнувшим к этому отряду еще во время сражения за селение поэтом Мол-ланепесом. Поэт держался все время рядом с Палатом-Мет-ким, побывал в самых гущах сражений, был ранен, но еще твердо держался в седле своего прекрасного коня. Стекались со всех сторон на такыр и другие участники минувшей битвы, еще способные держать оружие старики и подростки...
— Эхей, люди добрые, обратился к ним Сердар, чуть привстав в стременах.— Вы свое свершили. Нельзя оставлять селение совсем без воинов. К тому же это наша вина, что на вас было совершено нападение. Искупить ее мы сможем хоть немного, если настигнем врага и отнимем у него пленников и награбленное. Палат, ты со своими тоже тут оставайся. Эхей, джигиты мои, вперед!..
Конница Сердара умчалась. Оставшиеся на такыре воины не спешили разъехаться.
Кааба — мусульманская святыня.
— Эй, люди,— обратился к оставшимся Заман-ага, у которого на голове белела повязка.— Сердар верно сказал, мы должны тут быть. Разъезжайтесь по домам. Джигиты Сердара сами с этим делом управятся...
Как же оказался в своем селении в этот страшный день Сердар со своими джигитами?
О выступлении против своего двоюродного брата принца Салара вскоре узнал весь Иран. Армия принца двигалась на Мешхед. Правитель Хорасана Хамза мирза решил встретить мятежного принца в Кала-и-Якуте, городе, что лежал на полпути меж Серахсом и Мешхедом. В сражении обе стороны понесли большие потери. Салару не удалось разгромить противника, и его армия, отойдя к Ак-Дербенту, стала готовиться к новым боям.
После ухода армии мятежного принца шахский военачальник и правитель этого края Хамза мирза возвратился в Мешхед и занялся наведением порядка среди сочувствовавшего принцу Салару населения. Бывшие в Мешхеде брат Салара бег бегов Мухамедхан и его родственники, спасая свои жизни, скрылись в Кизыл-Имаме в Бесте. По древней традиции преступника, сумевшего добежать до священной Весты и укрыться за ее стенами, воспрещалось трогать. Хамза мирза довольствовался лишь тем, что выставил часовых, приказав им схватить близких принца Салара, как только они покинут святилище.
Чтобы наказать сторонников мятежного принца, Хамза мирза стал рассылать из Мешхеда карательные отряды. Узнав, что туркмены присоединились к Салару, Хамза мирза послал один из таких отрядов и в Серахс. Предвидя новые сражения с армией мятежного принца, Хамза мирза не мог выделить в этот отряд много своих сербазов, а потому он наказал предводителю отряда Сам-хану посетить селения враждебных текинцам соседей и набрать там головорезов, желающих пограбить.
Все эти подробности принц Салар узнал через своих лазутчиков и сообщил своим союзникам туркменам...
Солнце уже поднялось на высоту четырех копий, когда преследующая покровительствуемых официальной шахской властью бандитов конница Сердара наткнулась на бродившие по своей воле без надзора стада скота. То был скот, угнанный из селений серахских текинцев. Сербазы шаха и действовавшие заодно с ними разноплеменные аламанщики, спасаясь от погони, вынуждены были оставить скот.
Вскоре конники Сердара стали замечать брошенные в степи тяжелые вещи: валялся сиротливо медный котел, поблизости лежало два медных кумгана, на брошенное передними всадниками деревянное корыто, видно, во время бега наступила копытом лошадь кого-то из задних всадников — в днище была проломлена дыра, валялась, взывая о мести, расписанная веселыми цветочками детская колыбелька, стали попадаться брошенные рулоны материи и узлы с разным добром...
Остановились конники Сердара на короткий момент, только когда увидели оставленную бандитами толпу связанных общими веревками пленников. Среди этих молодых женщин, девушек и детей многие из преследователей узнали своих близких, но Сердар, хотя он и сам встретил тут свою вторую жену Джахансолтан и дочь соседки Айджерен, не разрешил никому из своих джигитов даже сойти с коня. Оставив на всякий случай пятерых воинов оказать помощь освободившимся от плена людям, отряд Сердара помчался дальше...
Хотя и был дважды ранен, Аташир-эфе очень огорчился, не смог последовать со своим сыном Сердаром в погоню за бандитами, разграбившими его селение., С младенческих лет он был воспитан на том, что для туркмена естественная форма бытия — битвы и сражения, а пристойное поведение — отсутствие желания уклоняться от них, какой бы ни возникал повод. «Дышишь — значит, можешь драться»,— часто повторял Аташир-эфе своим внукам, что всю жизнь считал незыблемым и для себя. И теперь, когда сын его умчался вдогонку за врагами, а он сам был вынужден остаться дома, старый рубака слонялся по двору, не находя себе ни дела, ни успокоения.
— Не усажу же я тебя, отец, вторым на своего жеребца,— вынужден грубовато заявить, отъезжая, Сердар на настойчивые просьбы Аташира-эфе.— И никто из моих джигитов своего коня тебе не отдаст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111