Тот же горячий Тёч-Гёк, к примеру, во время взятия Мешхеда заслонил собой Гараоглан-хана, увидав вскинутый на него каким-то сербазом пистолет. Да, слава аллаху, другой джигит из отряда того же Тёч-Гёка успел отрубить сербазу руки прежде, чем тот нажал курок... Да, быть может, и выйдет что путное из красивой мечты Абдурахмана и Молланепеса об объединении туркмен. Но и принц Салар был несомненно прав, говоря что обособленно туркменам, даже если они все объединятся, не выстоять. Особенно наглядно туркмены усваивали эту истину тут, на огромных просторах Ирана, где могли наблюдать многие явления, каких у туркмен еще не было и в зачатке. Взять тот же Хорасан, эту огромную область Ирана. Власть тут переменилась, а все налоги, подати и пошлины исправно текут из самых отдаленных мест. Правда, раньше они вливались в казну шаха, а теперь питают казну принца Салара. И не будь этого животворного течения, принцу не удалось бы так долго содержать и наращивать свою огромную армию. А указы и воззвания мятежного принца, они ведь тоже творят свое дело, на протяжении одного дня становятся известны в самых глухих уголках Хорасана. А все эти огромные цеха, фабрики и мастерские, где трудятся искуснейшие мастера, ремесленники и подмастерья, они ведь теперь вооружают, одевают и обувают армию принца. Под силу ли одобная задача мастеру Ягмуру, Сапе-Шорнику и другим ремесленникам-одиночкам, проживающим в Серахсе и на Аха-ле? Нет, не под силу. Нет у туркмен ни достаточного числа искусных мастеров и образованных людей, ни промышленности, ни таких размеров, как повидали они в Хорасане, плодородных полей, ни чего-либо другого, способного возместить отсутствие всего названного. На что же тогда надеются молла Абдурахман и поэт Молланепес, твердя о туркменской государственности? Одно слово — мечтатели. И все же сладкое оно, это слово — мечта...
Принц Салар предлагал туркменским ханам и военачальникам занять роскошный дворец одного из крупных чиновников, который бежал из Мешхеда вместе с Хамзой мирзой, но те от столь лестного предложения отказались и поставили свои походные шатры среди палаток своих воинов на огромном пустыре, неподалеку от северных ворот города.
— Наши земли от Мешхеда лежат на севере, хотя бы на пядь, но мы там будем ближе к своей стране,— ответил тогда Ораз-хан от имени всех соплеменников.
И весьма искушенный в восточной дипломатии принц понял, что этими словами его туркменские союзники дают ему понять, что не притязают они на разделение с ним власти в Иране, но напоминают о его обещаниях, связанных с туркменским вопросом. Такой ответ не противоречил устремлениям и планам самого принца, поэтому он любезно простился с ханами и приказал при них, чтобы туркменским воинам вдоволь поставляли пищи и всего необходимого снаряжения, а предводители их ели то же, что подается на стол ему, принцу...
Однажды после полудня через восточные ворота в Мешхед въехал отряд в три сотни всадников. Отборные рослые джигиты в белых лохматых папахах, в зеленых шелковых косоворотках, поверх которых красные халаты и бурки, обуты эти воины были в желтые сапоги, желтые же широкие канты украшали их черные штаны. Под этими всадниками гарцевали остроухие, длинноногие стройные ахалтекинские скакуны.
Ораз-хан только подметил, как потемнело лицо Гарао-глан-хана, увидевшего джигитов и их предводителя, соскочившего с коня и подошедшего к туркменским военачальникам молодого красивого мужчину, тоже высокого роста. «Да ведь это же Нурберди-хан,— узнал прибывшего Ораз-хан.—
Ближайший соратник Гараоглан-хана. И тому не нравится что этот красавчик оставил родные места...»
Согласно обычаю, с соблюдением возрастной разницы перешли к вопросам и ответам приветственного церемониала. Затем Нурберди-хан с большим почтением обратился к Ораз-хану:
— О вас, почтенный Ораз-хан, слышал от своего отца много лестного. Возглавив крупнейшие кланы текинцев, вы привели их в благодатный Серахс. Мы гордились вами со стороны очень долго. И вот наконец довелось повидать вас лично...
Сказанное молодым человеком можно было принять и за обычную вежливость, но его искренний голос и открытое, лишенное даже намека на лукавость лицо, на котором выражалась неподдельная почтительность, тронули обычно бесстрастного Ораз-хана.
— Спасибо тебе, брат, за приятные слова. Можешь рассчитывать на нашу дружбу и доброе отношение. Особенно приятно, что молодость так чтит старость,— обратился Ораз-хан уже к Гараоглан-хану, чтобы загасить способную зародиться у того искорку ревности, и действительно добился смягчения взгляда, каким тот смотрел на Нурберди-хана.— С такими сподвижниками, Гараоглан, тебе не страшны любые противники. Этот юноша способен не только сокрушать, но наделен и умением захватывать в плен сердца...
— Сердце подсказывало, дорогой Говшут-хан, что повстречаемся и с вами в самое ближайшее время,— приветствовал Нурберди-хан уже другого предводителя.
— Дай аллах, чтобы остальные наши встречи происходили уже на родной земле,— ответил тот.
«Немного гнева его предводителя отвел от мальчишки,— подумал Ораз-хан, уже начав догадываться о причине недовольства Гараоглан-хана,— а дальше пускай сам выкручивается при их личной встрече...»
А личная встреча Гараоглан-хана и Нурберди-хана действительно была не из приятных.
— На кого я оставил Ахал? — резко спросил Гараоглан-хан, когда они оказались вдвоем в его шатре.
— На меня,— растерянно ответил Нурберди-хан.
— А вы?
— А мы решили прогуляться, проведать вас, узнать, не нуждаетесь ли вы в подмоге...
— Я что, не умею писать? Или вы думаете, все лучшие ахалтекинские скакуны достались вашим джигитам? Правам гонца, если бы мы тут нуждались в вашей помощи.
— Гараоглан-хан,— стал оправдываться молодой человек,— вы же знаете, что не в моем характере отлеживать бока у очага, когда другие сражаются. Что с того, что мы прибыли сюда? Велика ли беда? Неделю, другую пробудем при вас, порубаем с вами врагов, остудим свой пыл и айда домой...
— Есть притча, Нурберди, говорящая о том, что дети благородных родителей бывают смолоду толковыми, а у неблагородных — они чем старше, тем становятся глупее. Я знал тебя как дитя благородной семьи. И ты не должен опровергать моего высокого о тебе мнения...
Видя мрачное выражение лица Гараоглан-хана и не понимая причины его резких слов, Нурберди-хан полушутливо полусерьезно ответил:
— Если мы не оправдаем вашего доверия, Гараоглан-хан, то будем самыми плохими людьми!
— На кого ты оставил Ахал, Нурберди? По-твоему, его способна защитить и сорока?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Принц Салар предлагал туркменским ханам и военачальникам занять роскошный дворец одного из крупных чиновников, который бежал из Мешхеда вместе с Хамзой мирзой, но те от столь лестного предложения отказались и поставили свои походные шатры среди палаток своих воинов на огромном пустыре, неподалеку от северных ворот города.
— Наши земли от Мешхеда лежат на севере, хотя бы на пядь, но мы там будем ближе к своей стране,— ответил тогда Ораз-хан от имени всех соплеменников.
И весьма искушенный в восточной дипломатии принц понял, что этими словами его туркменские союзники дают ему понять, что не притязают они на разделение с ним власти в Иране, но напоминают о его обещаниях, связанных с туркменским вопросом. Такой ответ не противоречил устремлениям и планам самого принца, поэтому он любезно простился с ханами и приказал при них, чтобы туркменским воинам вдоволь поставляли пищи и всего необходимого снаряжения, а предводители их ели то же, что подается на стол ему, принцу...
Однажды после полудня через восточные ворота в Мешхед въехал отряд в три сотни всадников. Отборные рослые джигиты в белых лохматых папахах, в зеленых шелковых косоворотках, поверх которых красные халаты и бурки, обуты эти воины были в желтые сапоги, желтые же широкие канты украшали их черные штаны. Под этими всадниками гарцевали остроухие, длинноногие стройные ахалтекинские скакуны.
Ораз-хан только подметил, как потемнело лицо Гарао-глан-хана, увидевшего джигитов и их предводителя, соскочившего с коня и подошедшего к туркменским военачальникам молодого красивого мужчину, тоже высокого роста. «Да ведь это же Нурберди-хан,— узнал прибывшего Ораз-хан.—
Ближайший соратник Гараоглан-хана. И тому не нравится что этот красавчик оставил родные места...»
Согласно обычаю, с соблюдением возрастной разницы перешли к вопросам и ответам приветственного церемониала. Затем Нурберди-хан с большим почтением обратился к Ораз-хану:
— О вас, почтенный Ораз-хан, слышал от своего отца много лестного. Возглавив крупнейшие кланы текинцев, вы привели их в благодатный Серахс. Мы гордились вами со стороны очень долго. И вот наконец довелось повидать вас лично...
Сказанное молодым человеком можно было принять и за обычную вежливость, но его искренний голос и открытое, лишенное даже намека на лукавость лицо, на котором выражалась неподдельная почтительность, тронули обычно бесстрастного Ораз-хана.
— Спасибо тебе, брат, за приятные слова. Можешь рассчитывать на нашу дружбу и доброе отношение. Особенно приятно, что молодость так чтит старость,— обратился Ораз-хан уже к Гараоглан-хану, чтобы загасить способную зародиться у того искорку ревности, и действительно добился смягчения взгляда, каким тот смотрел на Нурберди-хана.— С такими сподвижниками, Гараоглан, тебе не страшны любые противники. Этот юноша способен не только сокрушать, но наделен и умением захватывать в плен сердца...
— Сердце подсказывало, дорогой Говшут-хан, что повстречаемся и с вами в самое ближайшее время,— приветствовал Нурберди-хан уже другого предводителя.
— Дай аллах, чтобы остальные наши встречи происходили уже на родной земле,— ответил тот.
«Немного гнева его предводителя отвел от мальчишки,— подумал Ораз-хан, уже начав догадываться о причине недовольства Гараоглан-хана,— а дальше пускай сам выкручивается при их личной встрече...»
А личная встреча Гараоглан-хана и Нурберди-хана действительно была не из приятных.
— На кого я оставил Ахал? — резко спросил Гараоглан-хан, когда они оказались вдвоем в его шатре.
— На меня,— растерянно ответил Нурберди-хан.
— А вы?
— А мы решили прогуляться, проведать вас, узнать, не нуждаетесь ли вы в подмоге...
— Я что, не умею писать? Или вы думаете, все лучшие ахалтекинские скакуны достались вашим джигитам? Правам гонца, если бы мы тут нуждались в вашей помощи.
— Гараоглан-хан,— стал оправдываться молодой человек,— вы же знаете, что не в моем характере отлеживать бока у очага, когда другие сражаются. Что с того, что мы прибыли сюда? Велика ли беда? Неделю, другую пробудем при вас, порубаем с вами врагов, остудим свой пыл и айда домой...
— Есть притча, Нурберди, говорящая о том, что дети благородных родителей бывают смолоду толковыми, а у неблагородных — они чем старше, тем становятся глупее. Я знал тебя как дитя благородной семьи. И ты не должен опровергать моего высокого о тебе мнения...
Видя мрачное выражение лица Гараоглан-хана и не понимая причины его резких слов, Нурберди-хан полушутливо полусерьезно ответил:
— Если мы не оправдаем вашего доверия, Гараоглан-хан, то будем самыми плохими людьми!
— На кого ты оставил Ахал, Нурберди? По-твоему, его способна защитить и сорока?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111